Горный народ жил так, как было некогда принято и у веннов. Лет этак двести назад. Большой общинный дом, где собиралось всё племя и куда сразу проводили гостей. Мужской дом, женской дом, помещения для гостей, хозяйственные постройки…
– Чему удивляется мой брат чужеземец? – подметил взгляд Волкодава всё тот же пожилой итигул. – Наши деды по брёвнышку перенесли этот дом сюда из долины, где он раньше стоял. Вот потому-то он внутри деревянный, хотя в наших местах лес не растёт.
Горец вновь говорил по-аррантски. Волкодав решил пока не обнаруживать своих познаний и ответил на том же языке:
– Я удивляюсь только мудрости Богов, завещавших разным народам сходный обычай. Моё племя тоже строило большие дома.
– Мой брат, наверное, сегван с Островов? – спросил итигул. – Я слышал, у вас больше принято каждому мужчине с жёнами строиться и селиться отдельно. Мы тоже отступили от старины, когда жили в долинах. За это духи Харан Киира напустили на нас шанов, да исчезнет их имя из разговоров мужей. Теперь мы вернулись к обычаю предков, ибо он мудр!
Волкодав, не любя спорить, только кивнул. Славен общинный дом, где усаживается за столы многочисленная родня, от глубоких стариков до малых ребят. Под его кровом любой себя чувствует не в поле обсевком – колоском среди золотой нивы рода… Но после пира или шумного схода, где решалось о важном, хочется покинуть многолюдное сборище, остаться в тихом уюте среди тех, кого особенно любишь: с женой и детьми. Прародитель Пёс, избрав человеческий облик, выстроил избу для себя и подруги, и прежняя звериная стая расположилась поблизости, но всё-таки за порогом. С утра до вечера торчать у всех на глазах и наслаждаться телесной любовью, отгородившись шерстяной занавеской?… Никакие хвастливые доводы не могли убедить Волкодава, что возвращение в большой дом было светозарным благом для итигулов. Он в это не верил. Вот как вынужденное утеснение несчастного племени, изнурённого десятилетиями постоянной войны, такую жизнь ещё можно было понять…
В общинном доме народа Четырёх Орлов не было ни лавок, ни столов, ни скамей. Каменный пол укрывали потрёпанные, но всё ещё красивые и тёплые цветные ковры. Люди ходили по ним в вязаных носках, оставляя обувь у входа. На коврах во множестве лежали вышитые подушки – точь-в-точь как в старых нарлакских домах, где ещё помнили о кочевом прошлом и чтили его обычай. Всю середину пола занимал обширный очаг, над ним с кровельных балок свешивались две перевитые цепи. Во дни великих торжеств к ним подвешивали быка и жарили его целиком; сегодняшний радостный случай пришёл совсем неожиданно, не дав к себе приготовиться, и оттого цепи висели бездельно, а огонь в длинном очаге горел лишь по концам, остывшая же середина являла прокалённый камень, опрятно очищенный от золы.
Вождь Элдаг уже возлежал на почётном месте хозяина, привычно опираясь на локоть, и расспрашивал Йарру о жизни за морем. Йарра сидел перед ним в позе почтения, принятой у итигулов. В веннском доме младший при старших не смел опустить зад на скамью, здесь же, наоборот, считалось невежливым стоять во весь рост: юноши в присутствии вождя садились на пятки и сдвигали колени. Элдаг был явно доволен, сколь многому Йаран Ящерица успел научить сына. Йарра старательно отвечал на вопросы вождя, краснея и стыдясь сорванного голоса. Женщины сновали взад и вперёд, собирая праздничное угощение. Бёдра у каждой были закутаны чем-то вроде понёвы, скроенной из пухлой пестрядины – основа шерстяная, уток тряпочный. Дома у Волкодава так ткали половики. Он подумал немного и сообразил, в чём выгода подобных одеяний, особенно в холода, когда никакие ковры и подушки не уберегают от сквозняков.
Старейшая лежала на своём обычном месте – в ногах у вождя. Псы, подобные утавегу, были достойны украшать не только общинный дом маленького племени, но хотя бы и тронный зал великого саккаремского шада. Старейшая могла пригнать домой стадо, послать любого своего сына за волком (лениво встал, догнал, убил, вернулся, улёгся…), защитить хозяина на охоте, опередить подосланного убийцу. И быть при этом живой драгоценностью в белейшей изысканной шубе. Сука лежала неподвижно, повернув голову в сторону Волкодава, и не сводила с него глаз, мерцающих янтарём. Другие псы бродили по дому, валялись на войлоках, играли между собой или дремали подле хозяев. Когда Йарру примут в семью и совершат над ним полный обряд, за ним тоже станет следовать «белый дух», и лишь смерть сумеет их разлучить.
Скоро перед гостями появилось деревянное блюдо с красной пряной капустой, резаным сыром и горшочком топлёного масла, но главное – с высокой стопкой толстых, тронутых нежным румянцем лепёшек. Аромат от них распространялся такой, что у Волкодава, давно не видевшего свежего хлеба, заурчало в животе. Любознательный Эврих тут же обратился к женщине, поставившей блюдо:
– Скажи, добрая красавица, из какого зерна вы печёте столь несравненные хлебцы? Я не заметил рядом с вашей крепостью обширных полей, но, может быть, мне помешала темнота, или вы владеете пахотными угодьями в менее суровых местах?…
Женщина засмеялась:
– Славный чужестранец, эти лепёшки не из зерна. Отец Небо, приблизивший нас к Своему престолу, взамен пшеницы и проса даровал нам земляное яблоко. Мы жарим и варим его, печём из него хлеб, а зимой, когда у иных начинают болеть дёсны, жуём сырым для здоровья…
Она говорила свободно и складно, что вообще-то не слишком часто встречается среди людей. К тому же Эвриху не понадобилось особенно кривить душой, именуя её красавицей. Волкодав присмотрелся к собеседнице арранта и вполне разделил его восхищение. Дочь кваров выглядела настоящим воплощением женственности: стройная, сильная, с двумя тугими светлыми косами, короной уложенными на голове. У веннов девушки всегда заплетали одну косу, а взяв мужа – расчёсывали волосы надвое. Здесь поступали наоборот…
И в это время где-то поблизости прозвучал тяжёлый рокочущий гул, завершившийся глухим грохотом. Эвриху померещилось, будто разом мигнули и потускнели светильники, а нарядно застланный пол начал уходить из-под ног. Он испуганно вскочил… И оказалось, что во всём большом доме всполошился только он один. Да ещё Йарра. Остальные беззлобно хохотали, указывая на них пальцами.
– Мне… – смущённо пробормотал Эврих. – Мне показалось…
– Чужестранцы всегда пугаются вздохов горы, – улыбнулась белокурая женщина. – Не страшись, это всего лишь камень вывалился из свода пещеры. Такое у нас происходит каждую ночь. Когда ты выйдешь наружу, ты увидишь наверху прочный плетень. Наши мужчины всё время осматривают и подновляют его и кладут известь там, где камни падают особенно часто.
Крыша дома тотчас показалась арранту слишком непрочной и хрупкой, а пещера, укрывшая деревню, – самой настоящей ловушкой. Захотелось немедленно выскочить из неё под открытое небо. Там тоже немало опасностей, но по крайней мере не надо ждать внезапного обвала и жуткого погребения заживо…
– А вы не боитесь, – спросил он, – что вас однажды засыплет совсем?…
– Нет, не боимся, – ответила женщина. – Третьего дня вождь сам поднимался к своду и нашёл его крепким. Да и утавегу всегда предупредят нас об опасности… – И лукаво спросила: – Хочешь, чужестранец, после пира я покажу тебе земляные яблоки и всё про них расскажу?
Польщённый Эврих, загораясь, приподнялся с подушек:
– Благодарю тебя, добрая красавица, и почту за великую…
Однако судьбе было угодно, чтобы любовный сговор, к немалому сожалению арранта, так и остался невысказанным. Вождь Элдаг поднялся на ноги, и женщина поспешила прочь, исчезнув за кругом сидевших мужчин.
Элдаг держал в руках особенную лепёшку. Она была во всём подобна прочим хлебцам, только в поперечнике – добрых полтора локтя.
– Братья истинные итигулы, – прозвучал голос вождя. – Сегодня, если Отец Небо попустит вернуться невредимыми нашим молодым храбрецам, нас станет на одного больше. А если кто-то из юношей удалится ликовать среди пращуров над вершиной Харан Киира, всё равно эта убыль окажется не столь заметна. Ибо сегодня от одного хлеба с квар-итигулами будет вкушать новый росток на могучем стволе нашего племени – Йарра, сын Йарана Ящерицы, моего младшего брата. Подойди сюда, братучадо!