Вот Эврих и Сигина, те вправду заслуживали всяческого почёта. Особенно Сигина: без неё у Эвриха, по его собственным словам, мало что получилось бы. «Я как девчонке в глаза посмотрел, меня самого чуть куда-то не затянуло, – рассказывал молодой аррант. – Помнишь тот раз, на Засечном кряже? Я ведь как тогда поступил?… Вызвал в себе примерно то, что чувствовала бедная вилла… а я, ты знаешь, благодаря Канаону примерно знаю, что она чувствовала… ну, потом сам из этого вылез и её за собой вытащил. Всё просто, если умеючи… А тут! Прорва какая-то, бездонный колодец, падаю в него и поделать ничего не могу, только вижу, как небо наверху отдаляется!… И вдруг – точно ладонь подхватила и держит! Так и вынесла к свету обоих, и меня, и её…»

Ему приходилось встречать сходные описания лишь в древних рукописях, созданных во времена, когда обитатели Небесной Горы запросто гуляли среди людей. Эврих навострил перо и попытался добиться от Сумасшедшей, что за Богиню та призвала на помощь. Сигина лишь ласково улыбалась ему, словно ребёнку, спросившему, отчего вода мокрая. «Мне недосуг служить Богам и Богиням, – отвечала она. – Я просто жду моих сыновей…»

Делать нечего, пришлось Эвриху так и внести таинственный случай в свои «Дополнения», не присовокупив подобающих истолкований. Волкодав хотел было ядовито спросить его, не забыл ли, мол, помянуть, как сам поначалу не желал вести деревенскую дурочку к ювелиру… Однако по здравом размышлении промолчал. Сам хорош…

– Что ж, грешно было бы неволить тебя, – грустно проговорила Виона. – Правду говорят люди – от денег, взятых без приязни, не бывает добра.

Волкодав ничего не ответил, но мысленно с нею согласился. Откуда ему было знать, что его начинают осторожно опутывать шёлковой паутинкой, как хитрый маленький паучок опутывает большую строптивую муху?… Беседуя с ним, Виона незаметно пускала в ход искусство, усвоенное при храме. Она ведь давно успела решить про себя, что кое-какие науки, преподанные служителями Вездесущей, не грех помаленьку использовать к своему благу; ибо далеко не всё, что постигалось в доме великой и ужасной Богини, имело целью убийство. Был сводящий с ума жертвенный танец, но был и такой, что возвышал душу созерцанием истинной красоты. Или вот взять искусство беседы. Овладевший им мог выяснить всё что угодно даже у очень упрямого человека. А большой мастер – ещё и заставить этого человека выполнить свою волю, причём так, что тот будет уверен, будто действует по собственному желанию.

Помимо прочего, искусство включало способность распознавать, что за собеседника подарила судьба, так что переспорить Волкодава Виона даже и не пыталась. Молодая женщина просто начала рассказывать о себе, о том, как несмышлёной девочкой осталась совсем одна. Со стороны могло показаться, будто обращалась она к пчёлам, забравшимся на ладонь, но, когда руки телохранителя успокоенно легли на колени, Виона этого не пропустила.

– В наших краях растут густые леса, – тихо говорила она. – И в самом сердце лесов есть озёра, окружённые чёрными деревьями в тяжёлых космах лишайников. Никакой ветер не может повалить чёрное дерево, а когда оно умирает от старости, оно тонет в воде, потому что плоть его тяжелее железа. У моего деда был чёрный меч. Дед побеждал им храбрых врагов, сражавшихся оружием из железа и меди. Он брал меня с собой на озёра. Деревья так высоки, что вода остаётся спокойной, даже когда над лесом бушует гроза и ливень треплет вершины. Поэтому там вырастают цветы, которых нет больше нигде. Мы называем их «упавшими звёздами». Они распускаются ночью. Они лежат на воде, и лепестки в темноте светятся голубым светом. Я, наверное, никогда больше их не увижу. Ты тоже вспоминаешь свою родину, Волкодав? Какая она?

Венн помолчал немного, потом проговорил уже не тем бесцветным голосом, что поначалу:

– Тебя бы там многое удивило.

– Расскажи о своей стране, – попросила Виона и склонила голову к плечику, внимательно глядя на венна. Топазы, вправленные в серебро, переливались у неё в волосах.

– Зимой у нас идёт снег, – сказал Волкодав. – А озёра и реки покрывает крепкий лёд. Можно напилить его и сделать дом, и этот дом простоит до весны.

– Ты хотел бы туда вернуться? – спросила Виона.

Он покачал головой, по-прежнему глядя в землю. Потом ответил:

– Мне не к кому возвращаться.

– И мне, – сказала Виона. – Теперь мой дом здесь, в стране, где я обрела мужа и сына. Я желаю тебе, Волкодав, чтобы и у тебя когда-нибудь появился дом, куда тебе захочется возвратиться.

– Спасибо, – сказал венн.

– Ты, верно, много путешествовал, – продолжала Виона. – Если я правильно поняла, вы с другом собираетесь плыть через море?

Волкодав молча кивнул.

– Я не выпытываю, – сказала мономатанка, – но мне кажется, я как-то слышала, будто ваш путь проляжет вдоль берегов то ли Шо-Ситайна, то ли Озёрного Края?…

Волкодав снова кивнул:

– Это так.

– У моего племени, – вздохнула Виона, – есть пословица: лепёшка, оставленная у тропы, вернётся и приведёт жареных поросят. Я теперь вряд ли увижу, как над плечом Сидящей Кошки восходит солнце и окрашивает огнём водопады, но в моей власти помочь вернуться на родину человеку, который очень об этом мечтает. Ты больше не хочешь охранять меня, Волкодав, но могу я нанять тебя, чтобы ты отвёз этого человека к его семье?…

Он пристально посмотрел на неё.

– Я рад тебе послужить… только мы с Эврихом странствуем во исполнение обета… данного другу, оставшемуся далеко… Если твой человек направляется туда же, куда и мы… Кто он такой? Я знаю его?

– Знаешь, – улыбнулась Виона. – Его отец был горец с Заоблачного кряжа, а мать выросла в Озёрном Краю. Когда они перебрались в Нарлак, злые люди воспользовались неосведомлённостью чужестранцев и наняли их мыть золото на реках Змеева Следа. Так мальчик остался сиротой. Его зовут Йарра.

О «Сегванской Зубатке» и о тамошних похождениях Волкодава Виона была наслышана от Эвриха. Чуть позже Сигина поведала ей про мальчика Йарру, вроде бы пригретого венном. А третьего дня она же показала Вионе смуглого светловолосого паренька, ждавшего своего старшего друга возле ворот. Зачем Сумасшедшей это понадобилось, оставалось только гадать, но вот пригодилось, и молодая женщина была ей благодарна.

– Госпожа! – сказал Волкодав и даже повернулся на скамейке, чтобы посмотреть Вионе прямо в глаза. – Как ты догадалась, что я и сам собирался отвезти мальчишку домой?…

Волкодав остановился, когда с высокого, крутого холма перед ним открылась деревня. Взгляд венна сразу отыскал один из домов под низко нахлобученной земляной крышей – и больше не покидал его. Посередине крыши, возле охлупня, светилось отверстие дымогона. Волкодав хорошо представлял, что там, внутри. Печь в северном углу, сложенная из камня и глины, надёжа и заступа от злых сил, крадущихся с полуночной стороны. Ни один венн не скажет бранного слова в присутствии государыни печи. А против неё – святой красный угол, осенённый ликами Богов и чтимых пращуров, ушедших в ирий. Вдоль бревенчатых стен – широкие лавки. Просторная, щедрая, добела выскобленная Божья Ладонь…

Волкодав стоял и смотрел, не в силах принудить себя спуститься вниз и постучать в дверь, казавшуюся такой родной. Гоня наваждение, он напомнил себе, что здешняя Светынь текла совсем в другом мире. И два лесистых холма стояли всё же немного не как те, что укрывали от северного ветра его родную деревню. Так бывает во сне, когда знакомые места предстают изменёнными, и это не удивляет. Сейчас он пойдёт туда и спросит, что за род здесь живёт, уж не дети ли, часом, Серого Пса. Сердце почему-то колотилось у горла, отдаваясь мучительной болью в груди. Волкодав знал: это был страх. Он боялся утратить надежду. Но даже если ей будет позволено сбыться… Впереди ждала неизвестность.

Волкодав стоял и смотрел, как в леса за Светынью опускается солнце. И не мог сдвинуться с места.

Если не преодолеть страх, значит, зря он четыре седмицы топал пешком, узнавая и не узнавая суровый и светлый мир, названный его предками Беловодьем. Сейчас он сделает шаг. Сейчас. Только ещё немного отдышится.