Она смогла повернуть голову и взглянуть на спокойную гладь своего озера. В нем отразилось сумрачное, прекрасное небо, последние закатные лучи играли в кучевых облаках. Виднелась первая звезда. «Какая же глупая смерть, вторая моя смерть. Полная смерть. Будь чары на платье целы, а не сняты, ни один кинжал не смог бы ранить меня. Как же будет ругаться Милица…» – подумала она.

Чувствуя, как силы оставляют её, она рывком, покуда еще может, дотянулась до связующих уз. Она нежно стянула их в единый пучок, гладкие, сияющие, полные живой энергии. Вила собрала всю ту нежность и любовь, что чувствовала к своим сестрам, делясь с ними бессловесным своим образом. Легкая грусть, беспокойство и предостережение появились следом. На лице красавицы сияла легкая улыбка, когда она в последний раз почувствовала ответ.

Она уже не смогла увидеть, как из поднебесья стремительно неслись вниз две бледные тени. Они с плачем упали на землю, клича девушку по имени, но её холодные губы были немы. В блекло-голубых глазах отражались звезды и вечное молчание заповедных вод. Мертвенная тишина царила над поляной, сама природа грустила по потере вилы-перерожденки, которая всю свою душу вкладывала в свое окружение.

– Как же так, милое мое дитя, – шептала Милица, не замечая текущих слез. – Столь юная, столь чудесная девочка, ты могла сотворить еще так много добра. Пташка…

– Кто же сотворил с ней это? За какие грехи? И как им это удалось, наставница? – Невена утерла своё лицо от солёной влаги.

– Платье, – коротко бросила Милица. – Не до конца застегнув его, она была человеком, а не вилой. Сила ритуалов оборачивается к нам своей темной стороной, о которой до времени забываешь. Нет волшебной одежды – и ты лишь слабый, уязвимый человечек. Как же ты оказалась столь небрежна, моя пташка… Я рассказываю вам, каждой из своих воспитанниц, эту старую историю о Световиле, не для того, чтобы породить в вас недоверие людям, лишь чтобы вы сами осознали, что не всесильны. Что вам могут причинить вред.

Милица судорожно вздохнула, но более ни одной новой слезы не появилось на её щеках. Закованная в привычное деловитое спокойствие – пусть лишь внешнее – она воззрилась на воду, что-то обдумывая. Невена в последний раз взглянула в глаза веселой сестры, и, не в силах выносить их пустоту, трепещущей ладонью закрыла веки погибшей.

– Невероятно. Еще не минуло седьмицы с праздника, как случилось такая беда. Как жаль её, она так горела жизнью, – тихо сказала она.

– Беда приходит не тогда, когда мы к ней готовы. Она больно бьет нас в тот миг, когда кажется, что весь мир вокруг благоволит тебе. Теперь же нужно уберечь наших сестер от этой страшной участи…

Минуло десять лет с того дня равноденствия, когда вилы в последний раз были на празднике. И десять лет с той ночи, когда бесследно пропала Померецкая княгиня, Миляна.

Темноволосый юноша, облаченный в нарядные кафтан и штаны синего цвета, запустил пятерню в густые кудри. Он задумчиво рассматривал мельтешение челядинцев, устраивающих трапезный стол на главной площади. Бессознательно он постукивал низким каблуком сапога по дощатой площадке. Новое полотнище развернулось над головой, туго привязанное к столбам, повторяя тон безоблачного неба. Во главе стола стоял одинокий трон, его спинку украшала искуснейшая резьба, где угадывались контуры скалящихся звериных морд. Прочие же сидения отличались большей скромностью. Лишь два ближайших кресла, предназначенные для княжьих детей, выделялись более высокими спинками.

– Братец! – громкий девичий голос вырвал юношу из раздумий.

Он поднял глаза и, найдя в толпе празднично одетых людей тонкую фигурку в алом сарафане, помахал, привлекая её внимание. На лице девочки отразилась радость, и она немедленно бросилась к нему, ловко избегая столкновения с прохожими. Обхватив брата за пояс, она коротко обняла его, тут же отстраняясь.

– Цветана, ну куда ты спешишь. Смотри, коса растрепалась, – мягко упрекнул её юноша, чуть касаясь выбившейся черной прядки перевитой жемчугом. – Поправь причёску, пока отец не появился.

– Полно, братец, такой день! – взбудораженно ответила она, оглядываясь. – Скорее бы увидеть, что припасли жрецы в этот год!

Девочка недавно праздновала свои тринадцатые именины, но в её лице уже было заметно невероятное сходство с матерью. Каждый взгляд на неё заставлял вспоминать о пропавшей, порождая печаль в сердцах членов княжеской семьи. Велимир взглянул в её синие глаза, так похожие на его собственные, и постарался улыбнуться. Судя по расцветшему лицу сестры, это ему удалось неплохо.

Все эти годы князь Богуслав более не искал себе супруги, живя как вдовец и воспитывая своих детей. Велимиру казалось, что несмотря ни на что отец всё еще ждет, что Миляна вернется и вновь войдёт в его терем. Тоска стала привычной спутницей их семейства. Могучий мужчина словно подточенный ею изнутри, порой казался дышашим по одной лишь привычке.

Волнение и гам на площади становились сильнее, музыканты воодушевлённо наигрывали весёлые мотивы. Людское море вдруг расступилось, пропуская своего князя в сопровождении малого совета и верного воеводы. Богуслав с возрастом отпустил волосы до самых плеч и обзавелся легкой сединой, разбавившей его смоляную гриву нитками пепла. Широкие плечи величественно расправлены, на них по уже установившейся традиции, покоится тяжелый алый плащ, прячущий под собой простой наряд из рубашки и брюк, заправленных в кожаные сапоги. Лишь обруч, сковывающий его лоб, намекал на высокий чин.

Следом за княжескими приближенными следовали шестеро из десяти высших жрецов, избранные из своих уделов для проведения ритуалов. Они менялись каждый оборот сезонов. Велимир успел заметить лишь вышитые символы солнечного колеса Хорса, боговник княжьего покровителя Белбога, да вечное древо Святобора на одеждах первых троих. Степенные старцы неторопливо шаркали по земле плетеной обувью и несли огромную чашу, покрытую бронзовыми полосами, удерживая её за за выступающие рукоятки.

Заметив своих детей, князь ограничился одобрительным кивком. Он сразу расположился у своего трона, широким жестом приглашая желающих присоединиться к нему за столом. Велимир торопливо потянул за руку Цветану, подводя её к креслу по левую руку от князя, а сам занял место справа. Князь кивнул старцам, бессловно дозволив начать их праздничные действа.

Ритуальная чаша сбряцала оземь, становясь на пустой площадке между столами, наполненными снедью. Горожане умолкли, завороженно сосредоточив свои взгляды на разворачивающейся перед ними картине. Встав кругом возле чаши, жрецы затянули мольбу-обращение к Белбогу. Заунывный мотив от строчки к строчке становился громче и бессвязнее. Старший из жрецов заполнил чашу сухими ветвями и ароматной щепой, брызгая на них маслами из крошечных фляжек. Выступив вперед, второй старец быстрым движением высек искру, и пламя в чаше весело взметнулось вверх. Каждый следующий подносил в чашу дары-символы, вознося общую благодарность за отличный урожай, отсутствие болезней, неисчезающее мастерство ремесленников, добрую охоту. Огонь весело облизывал предложенное лакомство, а шестеро вновь затянули свою молитву. Они дергались в странном, изломаном танце, словно их души оставили тела. Их движения ускорялись, делаясь все более и более нечеловеческими. Вскоре они разом затихли, застыв в несуразных позах, как будто разом лишившись сил.

Велимир смотрел на это со смесью интереса и отвращения. Обряд благодарности по своей сути не изменился – и он сам, и другие горожане все равно относили свои личные дары жертвенникам на капище, а вечером в большом костре сжигали их дотла. Эта же пляска с выверенными шагами казалась ему грубой подделкой, которая не давала ничего. В толпе он заметил медную шевелюру своего побратима. На лице Деяна он видел выражение, созвучное его собственным чувствам. А затем тот развернулся и быстрым шагом покинул площадь.