– Молчат, – констатировала вошедшая, – а я вам тут попить принесла. Небось пить хотите.

Она поставила на ближнюю ко мне тумбочку стеклянный графин и стакан. Во рту сразу стало так сухо, будто я вечность не пила.

– Чего смотришь? – спросила женщина в халате. – Не боись, мы не звери какие. Напоим даже таких, как вы.

Она вздохнула.

– Чего ж вам не живется-то спокойно, а? Все дряни норовите нажраться какой. Ну вот ты, Маш, скажи, где опять паленку взяла? А?

Девица молчала. Женщина налила воды и подала стакан мне. Я с жадностью осушила его и вернула, кивнув. Та улыбнулась.

– Вот и умница. Сейчас вам воды выпить бойлер нужно, чтобы вымыть из себя все, что вчера выкушали. А ты кто ж такая?

Она села на мою койку. Полное улыбчивое лицо отчего-то вызывало доверие. Я тоже чуть подняла уголки губ.

– Зовут тебя как? – спросила женщина.

– Эйрика, – произнесла я и прочистила горло.

– Эрика, значит. Это что ж? Из прибалтов, наверное? Или родители были? Эстонцы? Вроде не похожа ты на эстонку. Они сплошь светлые, а ты темненькая. Наверное, батя из обрусевших прибалтов был, а мать хохлушка. А?

Первое правило безопасности в чужом мире: молчи и соглашайся. Люди сами придумают тебе историю.

– Как же ты, Эриша, к нам попала? К нам только с города прийти можно. Иль загуляла с каким кавалером? Он тебя во лесок пригласил, а ты и согласилась?

Я опустила глаза, изображая стыд, а на самом деле соображая, где это здесь и что ж это за место, куда только загулять можно случайно, да еще и с каким-нибудь похотливым идиотом.

– Журналистка я, – выдала я одну из моих любимых заготовок, – статью приехала писать, а машина сломалась.

– Журнали-и-истка? – женщина удивленно уставилась на меня. – Это ты, наверное, про нашего горлопана-полковника вызнавать приехала? От, я скажу, солдафон-солдафоном, а туда же, статью про него писать будут.

– Почему ж он солдафон? – спросила я, понимая, что попала, вероятно, в военную часть.

– Дак, а почему таких как он солдафонами кличут? Орет почем зря, гоняет личсостав по поводу и без. Ты так и напиши в своей статье. Пусть ему икается. Третьего дня заявился в нашу медсанчасть и разнос устроил. Мол, и полы-то мы не моем, и белье не кипятим.

Она схватила мою простынь и принялась тыкать в нее пальцем с полуоблупившимся лаком.

– Глянь, ну разве оно не белое? А он, ирод, хоть бы раз порошка нормального купил. В прошлый раз мыла хозяйственного мешок притащил и говорит: «Вот вам, бабоньки, стирайте – не перестирайте. Лучше порошков импортных. А завтра, – говорит, – еще белизны привезу, чтобы все сверкало и инфекции не было». Все руки истерли.

Она вздохнула тяжело, а я подумала, что хозяйственного мыла ни разу не видела и, пожалуй, без этого обойдусь.

– А на парней как орет, – женщина закатила глаза, – больше, конечно, на новеньких, да на солдат. Офицеров не трогает. Он их в кабинете отчитывает. Думает, там не слышно. Только когда Андрей Яковлевич кричит, вся часть в курсе, кто и где проштрафился. Вон позавчера, Маш, слышишь? Твоего отчитывал. Ты-то и не слышала, небось, в отключке была. А он Лешку твоего и вдоль, и поперек. За то, что опять не прыгнул на тренажере. За дело, конечно. Я так считаю, в десант тебя никто не тащил. Пришел – учись. Но уж как Яковлич надрывался. Аж перепонки лопались. Мы с Никитичной даже окна позакрывали, хотя по нынешней жаркой поре без этого дышать нечем.

Женщина снова вздохнула.

– Он, конечно, самодур, но время от времени за дело пацанов учит. Да что ж это я? Заболталась с вами. Пойду, а вы воду пейте, пока обратно не полезет. Туалет-то у нас там, в конце коридора, не заплутаете.

Она бодро вскочила и пошла к выходу.

– Я через часик приду вам системы ставить, так уж вы к тому времени в туалет-то сходите, а то потом час лежать под капельницами.

Женщина вышла, а я посмотрела на соседку. Та закрыла глаза и отвернулась к стенке. Вот и отлично. Я встала. Дурнота, ожидавшая этого, накатила волной. В глазах потемнело и тело покрылось холодным потом. Схватившись за спинку койки, еле устояла. Но садиться не стала, знала, что сейчас все пройдёт. Подождала, тяжело дыша. А когда мир вернулся и головокружение прошло, налила воды и, вцепившись в стакан, сделала два неуверенных шага к окну. Широкий и длинный подоконник легко вместил меня, даже ноги сгибать не пришлось. Белое крашеное дерево деревянной рамы. Крашеное, правда, слой за слоем так, что предыдущий, в тех местах, где отлуплялся, не отчищали, а красили поверху. Оттого и слой был уже миллиметров пять. Я взглянула в окно, делая глоток из стакана. Мир я более-менее идентифицировала. Он был от нас переходах в пяти. Далековато. Но ничего, и дальше ходила. Жалко, что Искру не найти без Оракула, а так бы совместила приятное с полезным. Сама я их чувствую, но ошибиться несложно. А в этом ошибаться нельзя. И переход может убить, и если человек без Искры, то что за жизнь его ждёт там? Ни тебе привилегий, ни средств к существованию. Рабочий – самое большее, что ждёт. Да тяжелая работа с утра до ночи. Как бы то ни было, придется обойтись днем отдыха, когда вернусь и снова в путь. Но, может оно и к лучшему? Кто меня хотел убить и почему, я не выяснила, лишь закопалась в вопросах. А так хоть время на раздумья будет. Продержаться бы здесь до вечера, а там переход.

Окно палаты выходило прямо на дорожку, вдоль которой были высажены березы. Они бросали тень на окно, заслоняя от яркого утреннего солнца, поднимавшегося из-за длинных одноэтажных корпусов. Было тепло, и я поняла, что нужно сменить стиль одежды. Облегающий костюм мало подходил под обстановку. Но при соседке переодеваться не стала. Потом, оправдание нужно еще придумать. А сейчас потерплю. К тому же, в костюме не холодно и не жарко. Лишь бы вопросов не вызывал. Но вопросы скорее всего будут.

Узнать бы название хоть одной газетенки, в идеале – самой затрапезной. Но где тут узнаешь? Я вздохнула и отпила еще глоток. Воинская часть – это тебе не центр города, где на тебя всем наплевать.

Дверь открылась. Я обернулась, рассматривая вошедшего. Молодой парнишка, стриженный почти в ноль. Погоны я не различала. Но на них лишь буквы. РА. Если бы это было задание, Оракул влил бы эту информацию в меня еще до отъезда. А так сиди, Эйри, думай. Обходись своей логикой и опытом. Молодой. Призывают тут на службу лет в восемнадцать – двадцать. По виду подходит.

Веснушчатое лицо, голубые глаза. Форма висит мешком. Парень посмотрел на мою соседку, перевел взгляд на меня.

– Вас просят подойти для беседы в кабинет.

Ни тебе здравствуйте, ни вариантов. Иди, Эйри.

– Здравствуйте, – сказала я, многозначительно делая паузу.

– Здравствуйте, – смутился паренек, краснея, но тут же вытянулся в струнку. – Пройдемте.

– И кто же просит меня подойти?

– Капитан Рокотов, – оттарабанил солдатик.

Я вздохнула, свесила ноги с подоконника. Отдохнула, собираясь с силами. Отпила еще воды и тихонько спустила босые ступни на нагретый лучами дощатый крашеный коричневой краской пол. Ноги мгновенно стали ватными, и я снова схватилась за спинку койки. Стакан со стуком упал на пол, остатки воды разлились. Парнишка растерянно взирал на мои потуги удержаться на ногах. На шум прибежала прежняя медсестра. Она-то, ругаясь с порога, и усадила меня на койку.

– Куда? Куда? Рано еще. В туалет? Так меня позвать надо. Вы ж сейчас как былинки, еле на ветру колыхаетесь. А тебя чего принесло, Теренин? Стоит. Нет, чтоб помочь. Видишь, плохо человеку. Чего тебе?

– Так товарищ капитан велел…, – неуверенно проговорил он.

– Товарищ капитан?! Щас. Ага. Скажи своему товарищу капитану, что не он здесь распоряжается. Хочет поговорить – пусть спросит разрешения у лейтенанта Грунчева. Он пока что начальник медпункта, а не капитан Рокотов. Или я чего запамятовала, а?

Парнишка совсем сник. Он глянул еще раз на то, как медсестра поднимает, кряхтя, стакан и вышел, сочтя, видимо, это за лучшее решение.