«Мне нужно поговорить с Даниэлем, дитя мое».

«Справится ли он, товарищ Гомолла? Люди дурные, а вы с ног сбиваетесь, готовы за них в лепешку расшибиться. Неужели он справится?»

«То, что задумано, у нас всегда выходит, понятно? Даниэль — парень хоть куда, и, в конце концов, не забывай, Ирена, Гомолла тоже тут».

Он засмеялся слишком громко, на самом деле ему было не до веселья. Теперь — кресло в дом.

«Берись, Анна!» Женщина и впрямь легче перышка.

Потом Анна и Гомолла стояли перед домом Друската и все не решались посмотреть друг на друга. Вдруг больная глядит им вслед? Гомолла шагал рядом с Анной по улице мимо тех же домов, что и в обед, тех же садов — один краше другого, на примулы не глядел, с людьми, стоявшими у заборов, не шутил и на приветствия отвечал скорее из приличия.

Наконец он остановился и вытер потный лоб.

«Ну, Густав, преклоняюсь: убедительно говоришь, даже когда врешь, — сказала Анна. — Но если тебе придется решать насчет Даниэля, прошу тебя, подумай о его жене».

Он не ответил. Расстались они молча. Гомолла пошел разыскивать Друската. А хозяйка трактира, как обычно в черном, склонив голову, зашагала к своему заведению.

Гомолла нашел Друската возле дома Штефана: он сидел, прислонясь к забору. Друскат не встал, только прищурился, увидев старика. Гомолла сел рядом, сдвинул шапку на затылок, предложил сигарету. Они молча покурили, потом Гомолла сказал:

«Я был у Ирены».

Одна фраза, больше ничего, тот наверняка понял. Гомолла на секунду положил руку Даниэлю на колено.

«Парень, — сказал он наконец, — парень, только не наделай глупостей».

Он хотел поговорить с Друскатом о рыжеватой ведьмочке, глаза у той зеленые, черт побери, хорошенькая и всего двадцать лет...

Но Даниэль быстро сказал:

«Со Штефаном я должен расквитаться сам, оставь мне этот шанс. Они уже возвращаются. Жди у Анны, я приду и доложу о выполнении».

Гомолла молча встал, хлопнул Даниэля по плечу и пошел прочь.

8. «Я ушел, — вспоминал Гомолла, — бросил его одного, нельзя было этого делать, ибо то, что произошло час или два спустя, показалось мне прямо-таки нереальным, вроде как у меня на глазах спектакль разыгрывали. Даниэль играл неплохо, и сам я тоже стоял на сцене, реплики подавал. Почему я не крикнул: кончай комедию!

Я узнал, как обстоят дела с женой Друската, горевал из-за них обоих. На чувствах хорошей политики не сделаешь, я знал, и все-таки не смог треснуть по столу рабочим кулаком.

И еще. Сознаюсь, в тот вечер куда важнее всякой там личной чепухи было другое: Веранский район полностью кооперирован. Иногда тяжело привести личное и общественное к общему знаменателю, я в тот вечер не сумел, черт, я ведь тоже человек».

Итак, Гомолла оставил Друската одного. Тот сидел у забора Штефановой усадьбы, а комитетчики снова ждали в комнатенке у Анны, потому что зал под вечер наполнился жаждущими: день был жаркий, а любопытство велико. Каждому хотелось знать, удастся ли еще сегодня подловить Штефана и как это произойдет, ведь даже искушенному в таких делах Гомолле будет не просто сладить с хитроумным пройдохой, он ведь парень бедовый, этот Штефан, — хорбекский, одним словом.

Гомолла с трудом скрывал нетерпение. Он поглядывал на часы, смотрел на полицейского, тот опять играл в кармане тужурки цепочками наручников, они тихо и угрожающе звенели, а время шло. Вдруг в коридоре взвизгнула Ида, словно навстречу ей попался сам нечистый, со звоном упал поднос, Анна что-то крикнула, кажется, «дура». Потом дверь распахнулась: нетвердо ступая, ввалился Даниэль, следом за ним Анна. Обеими руками она вцепилась в дверные косяки, преграждая доступ в комнату, за спиной у Анны множество лиц, множество глаз уставились на Даниэля. Выглядел он жутко: волосы растрепаны, лицо мертвенно-бледное, рот разбит. Друскат пытался платком стереть кровь. Как видно, его безжалостно избили.

При виде Друската мужчины вскочили на ноги.

«Закрой дверь, Анна! — приказал Гомолла, потом спросил: — Что случилось?»

После этого вопроса в комнате повисла тишина: каждый мог услышать, как тяжело дышит Даниэль.

«Я упал», — сказал он.

Гомолла удивленно поднял голову, морщинистые веки опустились, узкие щелки глаз смотрели на Друската.

«Темно было, — тихо сказал Друскат, — я оступился, упал — прямо на эту проклятую мотыгу. Мог бы себя и укокошить, — а потом заорал: — Упал я, черт побери!»

«Это видно, — сказал Гомолла, — а дальше?»

Друскат ответил не сразу. В комнате опять наступила жутковатая тишина, только ходики все тикали, маятник колебался туда-сюда, туда-сюда. Друскат взглянул на часы:

«Через пятнадцать минут они будут готовы поставить подписи. Все, и Штефан тоже. Они будут ждать вас в замке, вам надо поторопиться».

«Вам? — спросил Гомолла. — Вас? А ты? Они ждут нас?!»

«Нет, — со злостью отозвался Друскат. — Ты же не думаешь всерьез, что я появлюсь перед этой шарагой в таком виде».

«После такого падения», — уточнил Гомолла.

«Да, — сказал Друскат, — я не расположен».

Он потребовал шнапса.

Анна поспешно налила рюмку, он залпом осушил ее, слегка застонал, словно от наслаждения, весельчака корчил, правда-правда, бодрячка, и шваркнул рюмку на стол.

«Дело сделано, Густав, я же тебе говорил, что справлюсь с этими собаками, причем совсем один. Я заслужил еще рюмочку. Будь добра, Анна!»

«Может, объяснишь, что это значит? — спросил Гомолла. — Ты не желаешь присутствовать при подписании, хочешь лишить себя триумфа только потому, что налетел в темноте на столб?»

«Да, — сказал Друскат и осушил вторую рюмку. — И мне нужно заявить еще кое-что. Я поговорил с этими людьми. Всем известно, они в Хорбеке самые зажиточные хозяева и лучший из них Штефан, он хозяин образцовый. Наш лозунг — лучших в руководство. Поэтому я откажусь от председательства в пользу Штефана».

«Ты не имел права решать без партгруппы, — холодно заметил Гомолла. — Этот прощелыга — и начальник?..»

«Товарищи с него глаз не спустят», — как бы невзначай обронил Друскат и потребовал еще шнапса. Анна хотела было налить, но Гомолла выхватил бутылку.

«Присколяйт проследит, — сказал Друскат и рукой показал на каждого в отдельности, — и ты, и ты, и ты тоже. Партия не пострадает, если я исчезну из Хорбека».

«Как? — Гомолла склонил голову к плечу, словно недослышал. — Еще одна новость?»

В этот момент в беседу вмешалась Анна Прайбиш. Она шагнула к Гомолле, и взгляд ее не сулил ничего доброго. Отобрав у него бутылку со шнапсом, Анна налила Друскату и цыкнула, чтоб он сел, потом налила остальным. Все снова расселись по местам. Один Гомолла остался посреди комнаты.

«Послушай, Анна, — сказал он. — Комната твоя, и все-таки придется тебе исчезнуть, причем сию минуту».

Старуха послушно кивнула. Уже взявшись за ручку двери, она повернулась к Гомолле:

«Что же, в добрый час, Густав», — и с этими словами захлопнула за собой дверь.

«Итак, ты намерен исчезнуть из Хорбека? — спросил Гомолла, вплотную подойдя к Даниэлю. Тот сидел на стуле ссутулясь, с поникшей головой, зажав сплетенные руки между колен. — Кто-нибудь требует этого от тебя? — Гомолла повысил голос: — Посмотри мне в глаза, парень! Меня не одурачишь... Я хочу знать, кто этого требует!»

Даниэль поднял голову. Гомолла заглянул в обезображенное лицо. Парня жестоко избили. Гомолла в этом не сомневался; в падение никто не верил.

«Неужели я не могу хоть раз потребовать чего-то сам? — сказал Друскат. — Я работал там, куда меня поставили, легких дорог не выбирал. Я пытался делать свое дело как можно лучше, никто не может сказать, что я себя жалел, и все равно не было нам в Хорбеке удачи. Теперь же в кооператив идут лучшие крестьяне, поздновато немного, согласен, но я их знаю и вы тоже, им захочется доказать, что они способны на большее, чем все мы, вместе взятые. Что ж, дайте им попробовать, это пойдет на пользу всем, — работать будет проще.