– Вашему сыну сколько лет, Клавдия Петровна?

– Сорок в этом году исполниться, – замялась с ответом бывшая учительница.

– Простите за бестактность, а отец его где? – задала хранительница, наводящий вопрос, чтобы старушка об этом вспомнила и тогда ей легче будет узнать правду.

– Это давняя история не хочется даже вспоминать. Он был вертолетчиком в лесной охране, тушил леса и однажды их вертолет разбился.

– Какой ужас! – эмоционально сказала Полина и сочувственно прикоснулась руками к плечам собеседницы.

Ей увиделся холодный мартовский вечер, шквалистый ветер со снегом. Клавдия Петровна лет тридцати от роду открывает дверь стучащему в него сапогом мужчине.

– Что у тебя с дымоходом случилось, Клавдия, – спрашивает тот.

– Не знаю, дым в комнату валит и все.

– Дымоход видно сажей забился кидаешь в печку всякую дрянь, а сейчас ветер, видно тяга и перевернулась. Встретил меня директор школы и сказал, что у тебя проблема с отоплением. Ты же знаешь я человек отзывчивый, показывай свою печку.

– Вот смотрите, – повернулась учительница к нему спиной.

Мужчине было лет под сорок, он был среднего роста, но кряжистый, весь созданный из мышц. Мужик не стесняясь обхватил Клавдию сзади и обмацал ее груди.

– Вы что творите, Василий Кондратьевич! Я педагог!

– А я лесоруб и не привык в бирюльки играть.

Сильные руки рванули юбку и она, разошедшись по шву упала к ногам учительницы, которая через пять секунд уже лежала на диване и стонала под навалившимся на нее Василием.

– Вот одно место прочистил, теперь можно и за печку браться! – браво заявил мужчина, застегивая штаны.

– Как же так получилось, Василий Кондратьевич, вы же меня даже не любите.

– Клавка, не канючь, любовь, не любовь. Все вы бабы одним миром мазаны и каждой нужно дымоход прочищать. Без этого у бабы дурь в голове заводиться. Вот ты начиталась книжек и любви ждешь, а сама ходишь по школе жопой крутишь, что у старшеклассников писюны весь урок не подают. Я это без книжек знаю сам в школе на учительниц молодых глазел. Сейчас я тебя отодрал, и ты нормальной бабой станешь, водку на стол поставишь и закуски организуешь пока, я буду другую печку чистить, без всяких извините и не соизволите, и не будете ли так любезны.

Колбина отпустила плечи бывшей учительницы теперь она знала кто был отцом ее сына. Это был и по ныне здравствующий глава администрации деревни, который зимой помогал хоронить бабушку и засматривался тогда на Полину.

Так через две недели молодая хранительница узнала все про Клавдию Петровну. Надо было дальше учиться познавать сущность людей. Следующим исследуемым она решила сделать Василия Кондратьевича, который сорок лет назад обрюхатил учительницу.

На следующий день Колбина стояла у тесаных ворот усадьбы главы местной администрации. Иначе, как усадьба, назвать это было нельзя, хотя все строения, находящиеся на участке, были сделаны из уже успевшего почернеть дерева, но до сих пор выглядели дорого и богато. Срубленный из бревен лиственницы огромный дом стоял на полутораметровом фундаменте, многие элементы фасада были резные, было видно, что сил и средств было вложено немерено. Стоял бы такой дом в ближнем Подмосковье, оценивался бы в сотни миллионов, а здесь он не стоит и круглого леса, из которого был срублен. Будущие наследники скорей всего так и сделают – разберут все строения по бревнышку, пронумеруют и перевезут на участок возле областного центра. Нынешний хозяин видно никуда не собирался переезжать, готовясь помирать на родной земле.

– Мое почтение, Полина Дмитриевна, – открывая калитку, произнес Василий Кондратьевич. – По какому поводу решили меня навестить? Свидетельство о смерти Агафьи я вам еще в начале того месяца занес.

– Вы тогда что-то о вступлении в наследство говорили, когда приходили.

– Заходи в дом, я тебе все подробно расскажу.

Войдя в дом, Колбина продолжала осматриваться по сторонам. Весь интерьер был выполнен в духе девяностых годов, когда в этом доме был небывалый достаток.

– Я тебе тогда говорил, что с наследством надо поторопиться, – сказал дед Василий, приобняв гостью за талию. – Проходи в гостиную. Полгода после смерти Агафьи пройдет скоро, а потом суды всякие. Оно тебе надо? Бери свидетельство о смерти, свое свидетельство о рождении и, наверное, свидетельство о рождении матери и езжай к любому нотариусу. Пускай он открывает наследственное дело.

Молодая хранительница богини Марухи не отдернула руки старого ловеласа, а постаралась использовать прикосновение как возможность узнать его мысли.

– У вас такой богатый дом, – восхищенно произнесла Полина, сама касаясь руки Василия Кондратьевича.

– Были в девяностые годы хорошие времена. Я тогда собрал у всех ваучеры и леспромхоз выкупил. Лес тогда через Архангельск в Европу вывозили. Думал, тут вообще замок воздвигнуть, не пришлось. Сын захотел в Кирове жить, магазины стал там открывать. Я, ясное дело, помогал, а потом пришли всякие холдинги, группы, сетевые магазины. Весь мелкий и средний бизнес развалился и у меня, и у сына дела пошли никак.

Молодая женщина поглаживала старческую руку все глубже, проникая в сознание хозяина дома. Вот он мальчишкой плывет по реке, затем валит лес бензопилой, разъезжает по вырубкам и лесопилкам на «Ленд крузере», но все это было такое общее и размытое. На первом же месте всплывало желание старичка завалить молодуху на пол и задрать ей платье.

– Сопротивляться им не пробовали? – спросила Колбина, отодвигаясь от деда Василия.

– Пытались, только хуже сделали. Надо было сразу закрываться, остались бы с прибылью, но это сейчас понимаешь, а тогда дело было жалко бросать.

Хранительница взглянула в глаза главы администрации и ей стало ясно, что главная потеря дедушки – это власть над людьми. Он и сейчас пытается ее удерживать, только люди под ним – немощные пенсионеры.

– Я пойду.

– Может, останешься, скоро обед? Моя Глашка сейчас стол организует.

– Нет, в другой раз.

– Заходи в любое время. В баньке попариться приходи, знаешь, какая у меня баня, во всей округе такой нет. Раньше из Кирова важные люди приезжали.

– Хорошо, зайду.

Полина съездила в областной центр, повидалась с матерью, подала документы на наследство, но дед Василий не шел у нее из головы. Сложный он был и противоречивый человек, разгадать бы его, разложить по полочкам, тогда люди попроще будут как орешки щелкаться.

– Можно, в вашей бане знаменитой помыться? – спросила Колбина, навестив Василия Кондратьевича через неделю.

– Проходи в дом, я сейчас прикажу ее истопить. Эй, Глашка, баню топи и чаю с блинами и медом на стол!

– А кто такая Глафира? – спросила Полина, почувствовав чужую руку на своей попе.

– Так, никто.

В этот момент хранительнице удалось проникнуть в мысли деда Василия. Глашкой оказалась его вторая жена, которая была младше его на двадцать лет. Двадцать пять лет она хотела, чтобы он на ней женился и вот два года назад он соизволил, написав перед этим завещание на сына. Глашка же была существом, которое должно было его обслуживать на старости лет. Когда Глафира была двадцатипятилетней, недавно разведенной молодухой, Василий Кондратьевич, на тот момент сорокапятилетний хозяин леспромхоза, обратил на нее внимание.

– Зайди ко мне в управление, работа для тебя есть, – сказал он и ухмыльнулся.

Василий молча подошел к ней и грубо рванул блузку так, что пуговки поотлетали. Его руки сорвали с Глаши одежду, порвали трусы, а потом повалили на стол. Она не сопротивлялась, ей даже понравился напор желавшего ее мужчины. Сам же хозяин кабинета не обнажался, а лишь спустил брюки. Женские ноги оказались у него на плечах, набухший член, раздвинув половые губы, вошел во влагалище, он схватил Глафиру за груди и до боли сжали соски. Фаллос Василия ходил в лоне быстрыми сильными толчками, пока не излился.

– Оправься, если нужны булавки, возьми на полочке, – сказал Василий ей после соития. – Будешь у меня в кабинете прибираться, чтобы была на работе всегда опрятная и готовая ко всему, если я захочу.