Однако я вспомнила ее мудрые слова и объятия. То тепло, что растопило в моей душе лед. Тетя была не виновата в горе, что ее муж причинил нашей семье. Она была… была хорошей.
Но скорбели ли они так же о моем отце?
– Не волнуйся, Тоширо. Скоро твой дядя встретится с ней.
Кузен расширил глаза и заметил вакидзаси, что я все это время сжимала в руке.
– Ты пришла отомстить? – прошептал он. Кажется, он тоже немного выпил, потому что закачался, поднявшись. Взявшись за голову, он усмехнулся и рассмеялся, так бездушно и так громко, что мне стало не по себе. Даже дядя проснулся и поднял голову.
Он похудел. Сильно похудел. Его щеки запали, а голубые радужки от выплаканных слез побелели, он был растрепан, выглядел неопрятно, алкоголь алыми пятнами раскрасил его лицо, шею и грудь в распахнувшемся домашнем кимоно. Ничего в нем не было от себя прежнего, осталась только тень. Но все равно… все равно. Я посмотрела в его лицо – и поразилась тому, как сильно он был похож на отца. Не хватало только шрама. Я уже забыла про это. Их объятие походило на схватку двух медведей…
Дядя… Папа.
Я дрожала, вспоминала. Прошлое, загнанное мной в темноту шкатулки с талисманом Джиджи, вернулось. Я вспомнила все с такой кристальной ясностью, что картинка наложилась на настоящее, совпадая почти полностью.
Маму принесли из города утром. Она осталась на ночь поработать в лавке: к нам тогда приехал какой-то именитый мудрец, приплыл из восточной страны и принес с собой ворох новых свитков.
Ее нашли первые посетители лавки мертвой на полу. Потом сказали, что у нее просто остановилось сердце. Я выплакала память о том, как выл отец, обнимая ее окоченевшее тело у нашего дома. Забыла о том, как он днем пытался улыбаться мне, играл со мной, учил чему-то, а вечерами напивался вусмерть и точно так же, как дядя, растягивался всем телом на столе и не поднимал головы, а крепкое рисовое вино заливало стол точно так же, как его слезы.
Я тогда плакала столько, что в какой-то момент маленькая шкатулка с тряпичным амулетом внутри наполнилась слезами. Даже не знала, что можно столько рыдать. После этого я уже не плакала – видимо, было нечем.
– Я пришла убить его, – прошелестел мой голос.
Но почему я не могла пошевелиться?
Тоширо усмехнулся. Сделав ко мне полшага, опустился на колени и растянулся по полу в поклоне.
– Я не стану мешать. Мы заслужили это. Отец пошел на сделку с демоном ради исцеления мамы, но теперь это не имеет значения. Все кончено. Он проиграл. А я… потерял мать, дядю и свою любимую кузину. И отца. Он… заслужил смерть.
Его голос звучал сухо. Дядя моргал, но, кажется, не понимал, о чем мы говорим, совершенно пьяный, совершенно раздавленный горем. Или же просто ему было все равно.
Да, верно. Смерть перестала пугать его.
– Соль, – сказал он, и голос у него был трезвым и странно веселым. – Так почему же медлишь? Нет-нет, я рад. Сын прав. Это как раз тот финал, который я заслуживаю.
– Из-за тебя… – я подняла вакидзаси и не сделала и шага. Его слова пронзили меня, но вместо ненависти я почувствовала тупую сильную боль в груди. На языке стало горько, я сглотнула ком. Папа, разрушение семьи… То, что никто не смог их спасти.
Вырвать бы это из своего сердца!
В тенях на лице дяди я видела что-то знакомое. Что-то, что заставило меня задуматься. Он был человеком, и в его душе тоже жила боль и утрата. Я пришла сюда за местью, за справедливостью, но сейчас, глядя на него, я не могла назвать его врагом и не могла убить так же легко, как я убила Хэджайма.
Он же был моим дядей.
– Соль… – он встал, хромая, шагнул вперед. – Мы оба потеряли…
Блестящее, как зеркало, лезвие вакидзаси сияло напротив моего лица. Я видела в нем свое отражение – Дареку Курай с черными глазами.
«Убей».
Я не могу. Я просто не могу.
«Ты все можешь. Он заслужил это. Ты должна. Отомсти за отца! Вырви его сердце. Скорми его лесу!»
– Ты не можешь меня убить? После всего, что я сделал? – глухо и разочарованно прошептал дядя, стоя передо мной, он уронил голову и заплакал в поднятую ладонь.
И в этот момент я поняла, что несмотря на всю тяжесть, что лежала на моих плечах, несмотря на беспощадный мир и жестокие интриги, я не смогу убить того, кто так сильно напоминал мне о прошлом. Дядя когда-то любил меня, а я когда-то любила его.
Я снова стала той маленькой девочкой, потерянной среди теней прошлого.
– Прости меня, – прошептала я своему отражению, отступая. – Я не могу.
– Очень жаль, – дядя воспринял все на свой счет. Его ноги подкосились, и теперь только я осталась стоять. Тоширо разогнулся и глядел на меня с недоверием и будто бы разочарованием. Его некогда яркие глаза потухли, и сам он казался разбитым и больным. – С другой стороны, это больше не имеет значение. Скоро мы все умрем.
– Что это значит? – встрепенулась я, опустив короткий меч. Кузен кивнул.
– Наместник… он выдвинул силы в сторону Моря Деревьев. Через несколько дней Бог-Ворон пробудится.
– И мир накроет тень его крыльев, – прошелестел дядя, безумно улыбаясь сквозь слезы. – Дракон падет, а вместе с ним весь мир.
– Не может быть, – улыбнулась я, покачав головой. Это все какое-то неразумение. – У них нет моей крови. Я убила Хэджайма. Они не смогут пробудить Бога-Ворона.
– Хэджайм жив, – сказал Тоширо, и Дарека Курай завопила от ярости в моих ушах. Я качнулась, придержав голову, которую пронзила боль. – Ранен, но жив. И он принес наместнику твою кровь.
– Но я не понимаю как, – ухмыльнулся дядя, – потому что отдать ее надо было во время соития и со словами любви. А ты так ненавидишь его. Ты не могла…
– Это не может быть правдой, – прошептала я, стараясь осознать эту ужасную новость. – Я убила его. Я убила его перед тем, как уйти в Море Деревьев.
«Я люблю тебя», сказала я, а после вонзила шпильку в его грудь. Что-то тогда неприятно кольнуло мою ногу. Неужели нож? Как он… Я думала, он мертв, а до того он, казалось, потерял голову. Но даже поддаваясь моим чарам, неужели он думал лишь о приказе брата? Коварный, подлый, мерзкий паук! Яд, все яд! Все, что они вливают в мои уши, – это яд, свинец, неправда!
Я заметалась по комнате. Все переворачивалось с ног на голову. Я оказалась в паутине, куда меня заманил Хэджайм, и я повелась, попалась, я виновата!
«Надо было перерезать ему горло. Надо было убедиться в том, что он мертв, что он мертв совершенно и абсолютно, надо было уничтожить его душу, чтобы он вечность собирал ее лохмотья в Океане Душ. А ты сбежала. Слишком волновалась за свою подружку. Надо было довести дело до конца. Но это, кажется, не в твоей природе».
Дядя, опираясь на руку, уставился на меня. Его лицо выражало лишь сожаление и усталость.
– Неужели ты сказала ему, что любишь?..
– Это всего лишь слова! Я не думала… Я не люблю его! Я просто сказала, чтобы подобраться ближе! Чтобы он расслабился! – закричала я, оправдываясь.
Идиотка. Дура! Я сама пришла в его лапы. Я даже не задумывалась… Даже не поняла!
– Это не твоя вина, Соль, – сказал дядя. – Мы все жертвы большой игры, в которую нас втянули. Хэджайм, Наместник, весь этот мир. Мы игроки, а нас двигают по гобане[41]. Иногда мы делаем ходы, которые кажутся правильными, но на самом деле мы лишь черно-белые камушки.
– Это не оправдывает того, что ты сделал, дядя, – прошипела я.
– Нет. Но так мне проще.
Искренность в его голосе заставила меня растеряться, но на это не было времени. Когда мои мысли перестали носиться туда-сюда стаей безумных птиц, я поняла, что упускаю драгоценные минуты.
– Я ухожу, – отрывисто сказала я, засовывая меч за пояс.
– Но… куда? – удивился Тоширо. – Разве ты не поняла? Это все бессмысленно.
Я вскинула голову и дернула подбородком.
– Для вас – быть может. Но мне еще есть за что бороться, – я провела ладонью по лицу, собираясь с мыслями. Боги, помогите мне. – Тоширо, мне нужна ваша самая быстрая лошадь.
