Они остались наедине. Надо было что-то сказать, но Хэджайм не стал. Он сделал шаг к Соль. Девушка повернула к нему лицо. В темноте ее ярко-синие глаза показались черными, тусклыми, как два лавовых камушка. Ее лицо ничего не выражало.

Ему показалось, что нож все-таки проткнул его насквозь. Но почему тогда кровь бежит по спине? Или это пот? Он что… правда волнуется?

– Не бойся меня, – очень громко в невероятной тишине сказал Хэджайм.

Соль вздрогнула от звука его голоса, отвернулась и теперь смотрела в потолок. Тайра видел абрис ее тела и профиля на фоне фонаря и чадящей лампы с благовониями: чуть вздернутый нос и поджатые губы, слишком длинные ресницы, слишком непослушные короткие пряди у лба. Во всей ее позе, в ее лице раньше читалось очаровательное упрямство и любопытство, но теперь это исчезло. Осталось только тело. Ее тело. Его тело.

Хэджайму испытать бы укол совести, но нельзя. Он подошел к ней и скинул со своих плеч платье, развязал пояс – оно упало к ногам, нож неслышно скрылся в складках ткани. Девушка не повернула головы, но стоя вот так, близко к ней, он заметил, как дрожат ее зрачки.

– Ты знаешь, зачем я тут, верно? – спросил он. – Мне не хочется это делать, но так надо. Никаких фокусов, поняла? Будь послушной, и позже я все тебе объясню.

«Как только узнаю сам».

Соль кивнула. Она была удивительно безучастна. Он не стал медлить.

Их первый поцелуй вышел холодным и неловким. Его пальцы забрались в ее густые смоляные пряди, Хэджайм приподнял ее голову от подушки, и она, растерянная и мягкая, поддалась.

Видимо, госпожа Сато хорошо ее обучила.

Он старался быть нежен. Трогал мягко. Долго, гораздо дольше, чем ожидал от себя сам. Соль была бледной, во тьме ее тело казалось словно выточенным из сияющего изнутри белого нефрита: острые ключицы и покатые плечи, маленькая грудь, впалый живот и нежная кожа бедер. От поцелуев в шею она дрожала, сжимала зубы и отворачивалась, но потом перестала, прерывисто вздохнула, замычала, и Хэджайм посчитал это за приглашение.

– Не бойся.

Но она боялась, широко распахнула глаза, когда он вздрогнул всем телом и в ней. Ее не знающее мужской ласки тело было податливым, но слишком узким. Хэджайм сжал челюсти.

– Потерпи.

И она терпела, пока не стала дышать прерывисто. В приоткрытом рту блестел язык и жемчужины зубов. Хэджайму было слишком приятно, чтобы задумываться, что это: актерская игра или ей правда приятно? Он старался сделать так, чтобы ей было хорошо. Эта мысль горячей волной пробежалась по его телу, он сжал Соль в своих руках и прошептал на ее ухо:

– Ты скажешь то, что я хочу? Скажешь? И все закончится.

– Да, – она всхлипнула.

– Тогда скажи, что любишь меня. Скажи, что ты моя.

Соль непокорно дернулась, воззрилась на него. Глаза эти, темные, матовые и пустые. Сломленные глаза, чужие глаза. Не останавливаясь, он опустил руку в складки лежащего рядом платья. Ладонь привычно нашла рукоять.

– Говори. И все закончится быстро.

В ее лице появилось немного брезгливое и странное выражение: неясно, что она себе придумала. Что он извращенец? Что он сошел с ума?

– Говори, – прохрипел он.

И она подчинилась. Последний звук в слове «твоя» осел выдохом на его губах, он снова поцеловал ее, глубоко и жадно, прижал к кровати, пока лезвие, такое острое, что за горячими прикосновениями девушка его даже не почувствовала, оставило царапину на ее бедре. Ни капли не упало мимо, все вобрал в себя нож, потеплевший от крови.

Он хрипло вздохнул и остановился. Медленно сполз с нее. Поцеловал куда-то в подвздошную косточку на прощание.

Остальное было неважно. Даже то, что он услышал всхлип за закрывшейся дверью.

Когда он вышел на свежий воздух и забил трубку, то поднял к глазам нож. Лезвие почернело, а стекло рукояти сделалось мутным и тоже темным.

Хэджайм, не скрывая облегчения, выдохнул дым сквозь оскаленные в улыбке кривые клыки. Дело было сделано. Можно было возвращаться к брату.

Но сначала ему надо было помыться.

Хидэеси ши Тайра. Наместник провинции Ворона. Старший брат.

Когда его избрали на пост, вся семья несколько дней отмечала событие. Это было достижение, счастье, гордость. Чистокровная семья простых чиновников нашла свою лестницу в небо. Проза жизни, о которой не ведал тогда еще молодой Хидэ, – то, чего стоило это возвышение и о чем был в курсе Хэджайм. Связки золотых монет в бездонных карманах дайме, несколько перерезанных глоток претендентов, пара загадочных исчезновений. Вскрывшиеся гноем нарывы на теле общества, грязные тайны тех, кто метил на то же место.

Хэджайм про все это знал. В отличие от брата, ему никто не надевал на лицо шоры. Приходилось принимать во многом посильное участие с пинка отца. Тот тумаками вложил в его переломанные ребра истину: все во благо семьи.

Сейчас этот довод скрипел на зубах, потому что Хэджайма ждали не в блестящих залах дворца наместника, а в замызганной питейной где-то в дрянном закоулке Итры. Разве так выглядит то «благо», ради которого он сделал все, что требовалось?

Маленькая девочка, которой едва исполнилось десять, проводила генерала на второй этаж и показала на комнату. В нее вела на удивление крепкая, наверняка закрывающаяся на висячий замок дверь. Хэджайм вошел.

Комнатка оказалась маленькой и явно тесной для трех мужчин. Один из них с ног до головы был укутан в тряпки, должные выглядеть убого, но им не хватало запаха, грязи и поношенности. Да и носивший их мужчина не умел сутулиться. Двое других сидели хмурые, грустные, осунувшиеся, похожие на призраков. Особенно старший – он был как две капли воды похож на отца Соль, которого Хэджайм тихо и не привлекая лишнего внимания похоронил. Тот, что помладше, уже не поднимал на генерала восторженно-щенячий взгляд, а, напротив, сжался и поднял плечи, стоило генералу войти. Ши Рочи. Что осталось от них.

Кажется, они о чем-то говорили, но резко прервались, когда скрипнула дверь. Хэджайм скинул хаори и провел рукой по коротким волосам, стряхивая с них дождь. Хотел было присесть, но некуда было – в комнате только утлый очаг посреди, да подушка, на которой сидел наместник. Ши Рочи одинаково безучастно подпирали стену. Из квадратного окошка под потолком лился серый лунный свет, направленным лучом высвечивая зашедшего.

– А вот и братец. Ты достал? – спросил Хидэеси. Хэджайм кивнул, прошел к нему и, встав на колени, вручил брату «душелов».

Рука брата дрожала, когда он сжал клинок. Он посмотрел сквозь содержимое стеклянной рукояти-фиала на чахлый огонь и оскалился такой же неприятной, как у Хэджайма, улыбкой. Слишком крупные зубы. Слишком острые клыки. Можно было решить, что у них в роду затесался какой-нибудь особо хищный ханъё, но это было недопустимо. Хидэеси поднял нож и лицо выше, тряпье спало с его головы, обнажая болезненное лицо в рытвинах морщин и взгляд безумца.

– Это оно, – прошептали узкие губы, – это оно!

Тоширо дрогнул от этого хриплого шелеста, качнулся вперед и, хоть его придержала рука отца, не сдержался:

– Что ты сделал с ней? Что ты сделал с Соль?!

– А тебе не все равно?

– Братец, не будь столь жесток. Ши Рочи поступили правильно. Их не за что упрекать, – сказал наместник провинции Ворон. – Благодаря их жертве мы рассеем проклятье и заживем так, что сам Император придет к нам на поклон.

Снова эти расплывчатые формулировки. Беспрекословному подчинению Хэджайма могли бы позавидовать самые верные из псов, но терпению – нет. Оно подходило к концу, и, когда брат замолк, самодовольно ухмыляясь, генерал нахмурился.

– Зачем все это? Объясни.

Ему казалось, что даже проклятые Рочи знают о замысле наместника больше его. Это неприятно. Родная кровь все же. Все во благо семьи.

«Душелов» исчез в складках одеяния Хидэеси. Теперь было видно, что под тряпьем у него строгие черные одежды – один из «рабочих» костюмов, которые наместник одевает, когда уезжает по делам провинции, не примечательный, но хорошо сшитый.