Что он сделает? Убьет меня? Зачем тогда поил чаем и защищал от Грибуни? Попытается овладеть? Так это будет отнюдь не ново.

Странно, как такие ужасы перестают пугать тебя. Странно, как быстро ты привыкаешь к тому, что с тобой случается только плохое. Да приведи он меня в логово они-людоедов[30], я только устало вздохну и совершенно не удивлюсь такому повороту судьбы.

– Долго еще? – в какой-то момент спросила я, когда в боку у меня закололо от усталости.

Мы шли по дну оврага, под ногами растекались ручьи, и абсолютно все – поваленные деревья, камни, дно ручья, старые стволы – покрывал мох. Капельки влаги на его стебельках сияли в свете лисьего пламени, будто жемчужины. Красиво, но я так вымоталась, что вместо любования просто свалилась на землю. Мох оказался очень мягким и почему-то теплым.

– К рассвету дойдем.

– К рассвету?! – Я застонала.

«А ведь ты собиралась идти до Императора-Дракона. Этими самыми ногами».

Ага, а потом я мечтала, чтобы меня съел медведь.

«Смерть в когтях – слишком простой путь».

Замолчи.

Джуро на меня обернулся и приподнял темные брови. Зрачки его горели белым, отражая лисий огонь.

– Устала?

– Очень. Сколько мы уже идем?

Хранитель вздохнул, подошел и присел рядом со мной на корточки. На его лбу, пересеченном выпавшей из прически темно-медной прядью, не было даже капельки пота!

– Ты слабая, – проговорил он, наклонив голову к плечу. – Старая?

Я так возмутилась, что аж приподнялась.

– Что?!

– Ханъё крепкие. А ты нет. Значит, старая? А твое лицо… хорошая иллюзия.

Он протянул к моей щеке руку – длинные пальцы, заканчивающиеся звериными когтями.

Я отвела голову в сторону, ускользая от прикосновения. Лис собрал пальцы в кулак, будто ничего не хотел сделать. Не хотел коснуться меня.

– Я не старая. Просто устала, хочу есть и, кажется, простудилась.

– Простудилась?

– Заболела. Или ты скажешь, что ханъё еще и не болеют? – огрызнулась я.

Лис покачал головой.

– Тогда отдохни. Но недолго. Хочешь, наловлю тебе лягушек?

– Чего? Лягушек? – Я с блаженным стоном вытянула ноги. Мои икры свела судорога усталости. – Зачем мне лягушки?

– Чтобы съесть, конечно.

Фу. Какая мерзость.

– Я тебе что, цапля?

Тогда я впервые заметила на лице Джуро эмоцию. И это было раздражение. Не вставая с корточек, он подпер подбородок рукой и шумно вздохнул, его глаза сощурились.

– С цаплей было бы проще, – вполголоса ответил он. Его тон звучал крайне язвительно.

– Я не просила меня никуда провожать, помнишь? Я хотела на запад. Это ты решил отвести меня к… моим.

В ответ Хранитель еще раз вздохнул. Ладно. Это было лучше, чем его молчание, такое же безразличное, как Море Деревьев вокруг нас.

Немного посидев в угрюмой тишине, мы продолжили путь. Ко второму или третьему часу ходьбы я перестала ощущать свои ноги и спину. От пота платье насквозь промокло, а вскоре пришли симптомы: чесотка в носу сменилась соплями, жжение в горле – болью, а одышка – кашлем. Мир расплывался и собирался обратно по кускам. Синий ореол вокруг ушастой головы лиса. Ствол, покрытый желтыми влажными грибами. Моргнула – темно. Открыла глаза – листья под руками… Я упала? Кисло и горько во рту. Меня трясло.

– Широчи? – сквозь подступающий туман глухо звучал голос. – Тебе плохо?

– Я… на минутку… прикрою глаза…

Я сглотнула – в горле словно застрял еж – и села. Жалобно всхлипнула мокрым носом, зарылась лицом в павшую листву, которая показалась мне мягче взбитых подушек.

Мне снился сон. Дух был очень одинок. День за днем он обходил свои угодья…

Когда я открыла глаза, тьма была кромешной. Такой, что я не смогла рассмотреть свои пальцы, пока не поднесла руку к самому носу.

Не знаю, что меня разбудило – треск сухого дрока под звериными лапами или волчий вой. Опавшая листва шуршала совсем рядом. Вот бы у меня был нож, хотя бы какая-нибудь палка или лисий огонь, чтобы кинуть им в звериную морду! Ничего не было. Я сжалась, но дыхание вырвалось из меня сухим кашлем.

Шелест стих. Вдруг раздался хруст. Резко, неприятно запахло увяданием и дыхнуло жаром, будто из горячего источника поднялся пузырь и лопнул, следом послышался скулеж, переходящий в стон.

Лисий огонь вспыхнул так ярко, что я на несколько минут ослепла. Когда проморгалась, увидела Джуро. Обнаженный по пояс, он споро подпоясывался, лицо его было испачкано чем-то темным, а глаза… Глаза его были совсем как у зверя: желтые и без белков. Я вскрикнула. Его настороженные уши прижались к голове.

– Чего пищишь?

Да потому что ты страшный!

– Там… волки! И зверь какой-то! Рядом совсем!

Что-то влажно шмякнулось мне в ноги. Я моргнула, не сразу разобрав в кучке перед собой мертвую птицу.

– Это был я. А это утка.

– Ты убил утку?!

Я подобрала тяжеленькое, еще теплое тельце. Птице милосердно свернули шею, но…

Вспомнился пруд, у которого я – дура дурой – сидела, дуясь на отца. Как Хэджайм испугал мандаринок и дал мне яблоко. А я взяла. И все, теперь папа мертвый. И уточка у меня в руках тоже…

– Ты… плачешь?

– Н-нет…

Прижав птицу к груди, я плакала. Из-за напрочь заложенного носа я не могла дышать и воздух глотала ртом, поскуливая.

– Ты чего? Утка в суп. Ты болеешь.

– Нет!

Джуро знакомым движением присел рядом со мной и склонил голову. Подманил к себе лисье пламя, от света глаза заслезились еще сильнее. Он пояснил мягким тоном, как говорят с детьми:

– Но больным надо есть теплый суп.

– Утку не дам! – Я закрыла птицу своим телом. С моего плеча соскользнуло просторное покрывало, в котором я угадала платье Джуро. То-то он полуголый.

И злой.

– Я поймал утку на ужин. Отдай.

– Нет!

– Отдай. Мне. Утку. – Он требовательно протянул ладонь. Я шарахнулась.

– Нет!

– Что ты делать с ней будешь?

– Похороню…

– Похо… – Лис зашипел, оборвав речь на полуслове. Прав был внутренний голос – зубы у него в пасти были острее, чем у других ханъё. – Совсем больная на голову?

Я обиделась. Не сразу, но поднялась, баюкая в руках несчастную птицу. Обернулась, не узнавая места. Синие отблески бегали по поверхности небольшого лесного озера. Мне казалось, что кто-то наблюдает за мной с того берега, и я этому совершенно не удивилась. Простуда ли тому виной или все случившееся со мной, но удивляться я будто разучилась.

Найдя подходящее место на берегу, я начала рыть землю руками. Было бы проще, будь у меня когти лиса… Но земля была сырая, рыхлая, неутоптанная и поддавалась моим движениям легко. Лисий огонек подплыл ко мне и замер за спиной. Значит, Джуро был рядом. Плевать. Я стерла со лба выступивший пот, хотя было холодно до стука зубов.

– Ты правда собираешься ее похоронить? – процедил лис.

– Да.

Ямка получилась неглубокая. Я осторожно положила птицу набок, погладила рыжие перышки, еще немного поплакала, с хлопком сложила ладони, помолилась и закопала ее.

Глупость, конечно, глупая глупость, но когда я засыпала и прижимала землю, я думала о том, что не смогла похоронить отца. А от этого маленького ритуала будто что-то встало на место в моей душе.

Я повернулась и наткнулась на внимательный острый взгляд. Пока я занималась погребением, Джуро успел умыться. Он глядел на меня, не отрываясь. Я попыталась посостязаться с ним, но проиграла, моргнула, опустила глаза на его проступающие косточки ключиц, широкую грудь и впалый живот. Лис оказался ладно сложен. По-мужски крепко, но при этом тонко…

Прежде я никогда не видела полуголых мужчин. Тоширо в детстве не в счет, мы тогда были одинаково пухлыми и маленькими. От живота Джуро взгляд оторвать оказалось сложно.

Да что это я? Наверно, из-за простуды в голове помутилось.

– Что? – буркнула я, опуская ресницы.

У озера мне стало еще холоднее, и, ополоснув в ледяной воде руки, я поспешила вернуться на свое место. Это нельзя было назвать роскошным футоном: груда листьев, ворох ткани сверху, в который я нырнула и закуталась, дрожа и стуча зубами.