– Дэн, – как-то взволнованно начал Рыжий, чем сильно удивил собеседника. – Семьсот сорок седьмой упал. Вся команда Лактионова погибла. Из пассажиров тоже никто не выжил.

В ту же секунду безмятежный закат, березовая роща, блики воды – все исчезло.

– Постой, – изо всех сил прогоняя набежавшую тьму, пробормотал мужчина. – Какой рейс?

На том конце нетерпеливо вздохнули, повторив:

– Двадцать один сорок два из Шарм-эль-Шейха. Плановый.

Это был рейс авиакомпании, в которой оба работали уже более пяти лет. Данила вторым пилотом, а Ромка бортпроводником. Оба знали Лактионова, как одного из лучших пилотов. Такие не падают…

– Когда это случилось?

– Час назад.

– Точно разбился? Вероятность угона есть? – верить не хотелось, представлять тем более. Поэтому он упорно цеплялся за малейшую возможность прогнать горькую правду.

– Да, точно, точно! – с каким-то отчаяньем воскликнул Рыжий.

Обычно спокойный, сейчас же друг бил все рекорды нервозности. Значит, все правда.

– Господи, – Дэн прикрыл ладонью глаза. Из трубки доносился гомон голосов, время от времени прерываемый мелодичным сигналом оповещения. Вне сомнений, Рыжий в аэропорту. – Что говорят диспетчеры?

– Диспетчеры…– собеседник немного помедлил, словно сомневаясь, стоит ли об этом говорить, но все же решился, – Дэн, да чертовщина какая-то… говорят, почти сразу после взлета капитан доложил о ЧП на борту. Вроде бешенства среди пассажиров. Или нападения. А на сороковой минуте полета самолет просто исчез с радаров.

Дэн внимательно слушал, вникал, анализировал. Процессор в голове шумел, пытаясь вывести логическую связь, а она все никак не выводилась. Как пилот, он прекрасно осознавал все риски и сложности: неполадки в работе самолета, тяжелые погодные условия, ошибки пилотов – с этим все ясно. Но чего он никак не мог понять, при чем тут бешенство?! Боингом, совершавшим рейс Шарм-эль-Шейх – Москва, управлял капитан Лактионов – пилот с пятнадцатилетним стажем, в профессионализме и адекватности которого не было ни малейших сомнений! Даже если бы самолет захватили террористы, капитан ни за что не открыл бы им дверь в кабину. Нет, ерунда какая-то. Тут что-то другое.

Отключившись, он некоторое время размышлял – как лучше поступить? Первым порывом было немедленно сорваться и мчать в аэропорт, в офис компании, на место катастрофы, неважно куда, главное – быть ближе к событиям. Но он тут же одернул себя. Случившегося это не исправит. В подобных случаях другим пилотам остается только горевать, отгоняя неизбежные мысли о том, что на месте погибшего экипажа могла быть твоя команда.

Все еще пребывая в замешательстве, мужчина перевел мрачный взгляд на распахнутую дверь. Умиротворяющий пейзаж, восхищавший всего минуту назад, теперь казался неуместным. Перед глазами стояли страшные картины авиакатастрофы.

Вздохнув, Данила провел ладонью по онемевшему лицу и достал сумку. Решение принято. Несмотря на давно спланированный отдых, завтра он возвращается в Москву.

15 мая.

(здесь и далее записи из личного дневника Кристины Кошкиной)

«Сегодня весь день провела в институте. Внешне все вроде бы спокойно, но в воздухе отчетливо чувствуется нервозность. И ленты соцсетей только подогревают всеобщее настроение. На многочисленных фото из Америки один и тот же сюжет: парамедики в защитных костюмах грузят в машину скорой помощи очередного пострадавшего – связанного, захлебывающегося собственной кровью. Все случаи похожи, как один: пациент – бездомный или наркоман с внезапно открывшимся кровотечением. И в этой ситуации непонятно решительно все. Почему именно бездомные? По какой причине кровотечения? Зачем пациентов связывают? Куда увозят и что с ними делают?

Комментарии под постами только добавляют сумятицы в происходящее. Одни пишут об агрессивном поведении пострадавших, из-за чего их приходится усмирять. Другие очевидцы описывают волну страшных скоропостижных смертей бродяг по всем Штатам. Третьи утверждают, что несчастные умирают после мучительной агонии, длящейся несколько часов кряду. И видео окровавленных, корчащихся от боли людей на тротуарах, в подворотнях – также ясности не вносят. Какого черта там происходит?

Поскольку официальные источники молчат, в сети вовсю развернулись баталии диванных экспертов. Самое популярное мнение – происходящее вызвано новым видом наркотика. На втором месте – версия о некой страшной, неизвестной болезни. Есть и те, кто считает фото и видео – чистейшей профанацией, чтобы посеять панику и страх.

Блогеры спорят о дальнейшем развитии событий, дают ничем не обоснованные мрачные прогнозы, особо шустрые репостят материалы с места событий, по кадрам разбирая происходящее.

Студенты и преподаватели стараются сохранять видимость спокойствия, однако во взглядах то и дело мелькает тревога. Разговоры стихли. В коридорах больше не обсуждают зачеты и коллоквиумы. Кажется, даже предстоящая сессия отошла на второй план.

На сдвоенных лекциях пропедевтики мне впервые стало неуютно, все казалось чужим и нелепым. Профессор Булатов рассказывал о заболеваниях кровеносной системы, и все делали вид, что это всего лишь лекция, но понимали – выбор темы неслучаен.

Моя подруга Анна не слушала. Уткнувшись в телефон, она читала новостную сводку. И, судя по ее мрачному виду, хороших новостей не было. Ребята на переднем ряду о чем-то ожесточенно спорили. Вскоре их громкий, срывающийся на голос шепот услышал и преподаватель.

Он постучал ручкой по столу, призывая к тишине. Но вдруг один из споривших не выдержал и встал. Парень без предисловия задал один вопрос. Всего один, прямой до невозможности вопрос:

– Профессор, как вы считаете, причина эпидемии в новом виде наркотика?

Некоторое время преподаватель смотрел на студента, затем с тяжелым вздохом заметил, что пока речи про эпидемию не идет, а докторам стоит доверять фактам, а не слухам. После чего продолжил лекцию. Но все заметили, как при этом побледнело его лицо».

тот же день, чуть позже.

«Вечером я увидела ровно такое же выражение. Едва сдерживаемая обеспокоенность блуждала по лицам родителей. Мой, всегда спокойный и внимательный к малейшим деталям отец выглядел встревоженным и впервые в жизни не поставил портфель на комод.

Мне девятнадцать лет, и сколько себя помню, отец всегда по возвращении с работы совершал одни и те же действия. И сейчас, глядя на забытый в коридоре портфель, я мучаюсь плохими предчувствиями».

16 мая.

 Май в Москве выдался жарким и душным. Стремительно расцвела черемуха, газоны пестрели алыми тюльпанами, в парках распустились ярко-желтые одуванчики. Природа тоже торопилась, но этого никто не замечал. Над городом черным полотном повисла тревога. Взоры всех жителей были прикованы к экранам телевизоров.

 «В вечернем выпуске новостей сказали то, о чем отец напряженно молчал прошлым вечером. В крупнейших городах США – Лос-Анджелесе, Нью-Йорке, Сан-Франциско – зафиксированы вспышки ранее неизвестной болезни. Официально. Представители власти утверждали, что случаи единичные, переживать не о чем, ситуация под контролем, но надолго ли? Заголовки на различных порталах кричали о том же. Пробежав взглядом очередную статью, суть которой можно свести к емкому: «на пороге новая пандемия, и мы все умрем», я чувствовала, как по спине ползет холодок. И дело вовсе не в панической писанине журналистов. Вести из Америки для нас (будущих медиков) не сулят ничего хорошего. Что для обывателя «какая-то неизвестная болезнь», то для докторов – очень тревожный звонок.

 В поисках ответов я подошла к отцу. Мои родители – доктора. Отец заведует инфекционным отделением Боткинской больницы. Мама работает там же, но в кардиологии. Я студентка второго курса медицинского института. А потому мы слишком хорошо понимаем угрозу и ее последствия. Повторения пандемии никто не хотел. Еще сильнее мы опасались нового вируса. Ведь это все равно, что без оружия и подготовки столкнуться с неизвестным и крайне опасным врагом.