— Безбородко сказал мне, что государь уже принял решение о моем назначении вице-канцлером, — сообщил Александр Борисович.

— Плохо, — кратко охарактеризовал назначение Степан Борисович.

— Согласен со Степаном, — высказал свою позицию и Алексей Куракин.

Александр промолчал. Он понял почему братья дали такую негативную оценку назначению старшего Куракина. Объективности ради, нужно понимать, что составить конкуренцию Александру Андреевичу Безбородко, канцлеру Российской империи, Куракин-старший не сможет. Безбородко хитер, но и умен и опытен. Тут придется быть в тени, а такое госуадрю Павлу Петровичу не понравится. Зачем вице-канцлер, если его попросту не видно? Так что не факт, что Александру Борисовичу получится долго продержаться в должности. Это не значит, что он отступит, но держать в уме разные варианты развития ситуации необходимо.

— А что вы скажете про этого… Петра Алексеевича Палена? Мне вообще кажется, что он попал в сегодняшнюю компанию случайно, — сказал Алексей Борисович Куракин, отпивая вино из бокала.

— Уж и не знаю, — задумчиво рассуждал Александр. — Он прибыл за назначением, но что меня смущает, так должность придумана под него. Было наместничество Рижское, стало генерал-губернаторство, а он генерал-губернатор. А еще государь принимал его более приличного, почитай сорок минут. Заметили, как он находил общие темы со всеми приглашенными? Не чета Сперанскому.

— Насчет моего секретаря, я бы не согласился, брат, — встал на защиту Сперанского Алексей Борисович. — Он успел поговорить со многими, не стал навязывать свое общество, вероятно, завел приятельственные отношения с Аракчеевым, а вы знаете, как государь того ценит.

— Все заметили, как Вяземский прятал свою дочь от Сперанского? — сказал Степан Куракин и братья рассмеялись.

Андрей Иванович Вяземский настолько сторожился Сперанского, что, порой уходил в другой угол залы, чтобы только не столкнуться с Михаилом Михайловичем.

— Ну так чего же было приводить свою дочь? Знаем мы все, что он ее принял и благоволит к Екатерине Андреевне, так зачем же мучить девицу более мужскими встречами? — высказался Александр.

— Мда… А ведь скажут завтра в обществе, что Сперанский пробовал ухлестывать за Колывановой. Впрочем, как по мне, так и не самая плохая партия. Если песенка Сперанского станет гимном Российской империи, да разгребутся, наконец, завалы в Сенате, то еще не понять, каким героем выйдет наш протеже. Между прочим, ему уже отписали имение под Белгородом аж пять сотен душ. Сперанский думает, что три сотни, ан, нет, пять сотен! — сказал Александр Борисович и вновь задумался. — Что думаете о Ростопчине Федоре Васильевиче?

— Плут, этот уже завладел расположением Павла, вероятно, Ростопчин только усилится. Тут бы я сравнил его с Аракчеевым, только Алексей Андреевич Аракчеев более прямой. Вот попомните мои слова, братья, эта прямота сгубит его! А Ростопчин будет главным интриганом при дворе, — высказался Степан Борисович и с его оценкой все согласились.

Еще братья обсудили Юрия Александровича Неделинского-Мелецкого и пришли к выводу, что этот деятель не конкурент. Довольствуется своим положением статс-секретаря и не захочет никаких иных почестей и постов, только бы сохранить имеющееся положение.

— Все, братья, я спать. Устал за сегодня, — сказал Александр, а Алексей уговорил Степана раскинуть карты, да еще попить вина.

*………….*………….*

Петербург.

Дом Вяземского

17 января 1796 года. Ночь

— Это просто неприлично! — возмущался Андрей Иванович Вяземский. — Вы смотрели на него Катерина, а он на вас.

— Папа, но я не давала никакого повода, — переходя на французский язык, чуть ли не плача, оправдывалась Екатерина Андреевна Колыванова, внебрачная, но признанная дочь Вяземского.

— Все видели, как этот выскочка, слуга, сын поповский, не сводил с вас взгляда, — продолжал возмущаться Вяземский.

Екатерина Андреевна хотела возразить. Ей не показалось, что господин пиит, именно в таком амплуа она и запомнила Сперанского, немного на нее смотрел. Были моменты, когда она и сама бросала взгляды в сторону молодого и даже несколько привлекательного мужчины. Но возражать отцу, когда тот в гневе, просто бесполезно.

— Почему вы, Катерина, так мало смотрели на князя Александра Борисовича Куракина? Я же говорил вам, что это замечательная партия для вас. Для того я вас, еще столь юную и взял на этот прием. Старший Куракин не женат, но не дурен собой, личный друг государя, имения у него блистательные. Чем не угодил? — уже скорее усталым голосом спрашивал Вяземский.

— Я смотрела, батюшка, он меня не замечал. Может до сей поры князь Александр не может забыть свой амур со шведской графиней? [с Евой Софией фон Ферзен у Александра Куракина был самый яркий роман] — дочь подошла и обняла своего батюшку. — Папа, все образуется. Месье пиит не посмеет свататься, может еще и с князем срастется.

Екатерина Андреевна успокаивала отца, но на сердце было тяжело. Она не хотела выходить замуж за уже далеко не молодого Александра Куракина, пусть тот и выглядел моложаво. Ей, вероятно, и приглянулся бы пиит, да чего там, понравился, вот только она прекрасно понимала, что отец не выдаст дочь за того, кто только недавно и сам стал дворянином, да и только-только вышел в свет. Но стихи!.. А какой величественный гимн! А как он смотрел!

Глава 8

Петербург.

16 февраля 1796 года.

Всё… Можно немного выдохнуть. Все дела, что были в Сенате, рассмотрены, если не считать тех, что поступили в последнюю неделю. Действительно, проделан колоссальный труд. В итоге разгребли более двенадцати тысяч дел.

Почему больше, чем было изначально? Так посыпались иски, как из рога изобилия. Как прознали дворяне, да и знатные купцы, что, наконец-то, Правительствующий Сенат заработал, так и давай свои проблемы выставлять напоказ, да дела заводить. До пятидесяти дел могли приходить в один день. С такой текучкой, если только без усиления и аврала, было не справиться, и получалось, что после нашей работы, когда старые проблемы решились, ворох новых дел стал бы только расти.

Я пошёл иным путем. Как обычно, через Алексея Борисовича Куракина, моего непосредственного начальника, удалось провести важное изменение. Изменили государственную пошлину, которую нужно было платить за обращение в Сенат.

Так, теперь, кроме установленной, фиксированной стоимости державной пошлины, «своим» решением генерал-прокурор назначил дополнительный сбор. Первое, что было введено, плата за срочность. Хотите первоочередное рассмотрение своего дела, заплатите больше. И тут важно понимать, что и раньше истцы платили за то, чтобы именно их дело вообще подверглось рассмотрению, но всё «мимо кассы», кому-нибудь из сенаторов.

Второе, что ввели, это прогрессивную шкалу государственной пошлины, когда дела, связанные с большими деньгами, как и с поместьями, стоили больше. Почему так? Так те, кто орудует сотнями тысяч рублей, разве не в состоянии заплатить шестьсот-семьсот?

Коррупция. Тут ей не пахло, а прямо-таки воняло. Но бухгалтерию я разработал самолично, как и были заказаны отрывные талоны с водяными знаками. Заказ от Правительствующего Сената был благосклонно принят на Красносельской бумажной фабрике. И уже через три дня — вот что угрозы в сумме со взятками животворящими делают — поступили бланки отчётной документации. Мало того, генерал-прокурор подписал приказ о том, что потеря таких бланков сулит не только административные взыскания, но и, при системных нарушениях, уголовные наказания.

Теперь всё официально, в талонах прописана сумма, уплаченная истцом, сроки, отрывная часть, которая шла в каждое дело, как документ строгой отчётности. Нет теперь доплат «в конвертах». Всё прозрачно, и можно в любой момент с лёгкостью отследить, куда и каким образом ушли деньги.