Первое, это то, что Англия, пользуясь слабостью Испании и сближением этой страны к концу столетия с Францией, начнёт перехватывать торговлю в Латинской Америки, и туда поедет много английского сукна. Также англичане станут предлагать сукно иным своим союзникам в качестве помощи в антифранцузской коалиции.

Ну и второе, когда англичане начнут готовить сухопутную армию для противостояния с той же Францией, на пошив мундиров, как покажется фабрикантам, уйдёт много сукна, потому они начнут с удвоенной энергией работать. Вот тут, на пике, и продать все акции или предприятия, если получится их купить сейчас и по дешёвке. Продать, так как скоро, в 1800 году, наступит новый текстильный кризис, и стоимость как текстильной продукции, так и всех предприятий упадёт до ничтожной.

Для человека с сознанием будущего, как и с чётким пониманием процессов на основе послезнания, такая операция кажется несложной, и пренебрегать ею просто не рационально. А вот для современников… И это при том, что Васильев — самый прогрессивный финансист нынешней Российской империи.

Я мог бы подобное и сам осуществить, но в чуть меньших масштабах. Однако, цель моя не столько личное обогащение, сколько жить в стране, что не упустит возможностей, которые сулило начало XIX века. Ну, а в богатой стране я сумею жить в уютной роскоши.

— Ох и ополчатся же на нас имущие дворяне, — сетовал Васильев уже на подъезде к Москве, когда все мероприятия финансовой реформы были обговорены по нескольку раз.

— Не думаю, что слишком. Налог на крепостных не сильно обременителен, вместе с тем он даст прирост в казну до пятидесяти миллионов рублей. Ещё до двадцати миллионов принесут введённые откупные на винокуренные заводы. В сложении с сокращением расходов на содержание двора, иные траты, ревизии… — говорил я.

Кроме того, я предлагал ввести подоходный налог. Ещё нигде в мире его нет, но и зря. Мера, как показала история налогообложения, прогрессивная. Безусловно, для того, чтобы собирать подоходный налог со всех и с каждого, нужно ещё создать специальный орган, найти компетентных людей, выстроить систему контроля и много чего.

Нет, этого не будет. Подоходному налогу подвергнутся только податные люди, как и общины, купеческие, промысловые, иные доходные, прибыль которых превышает тысячу рублей. Таких податных людей немного, проконтролировать вполне по силам и без создания серьёзных структурных подразделений. И всего-то будет десять процентов от прибыли. В сущности, это выходят похожие деньги, что станут платить помещики за крепостных.

— Подоходный налог только по скромным расчётам принесёт до тридцати миллионов рублей, — отвечал я на немой вопрос.

— И создаст риск того, что внутренняя, впрочем, и иноземная торговля станет.

Вот же человек этот Алексей Иванович! И соглашается с моими доводами, и всё равно сомнений больше нужного. Реформатор должен быть лишь умеренно осторожным, иначе не стоит браться за какие-либо изменения. Между тем, обстоятельный доклад ляжет на стол императора уже на следующий день после коронации, будь на то воля государя.

Я так думаю, что тот, кто сжигал миллионы ассигнаций в саду у дворца, будет способен принять и более основательные, но сравнительно менее радикальные меры для улучшения финансовой системы России. Нечто похожее было в иной реальности принято тем же Сперанским. Тогда помещики чуточку возмущались, ещё больше ополчились на него, однако, приняли. Здесь я постольку-поскольку, так как не мне проводить реформу в жизнь, так что могу надеяться, что возмущение падёт на Васильева.

Вместе с тем, даже те меры, которые принимаются для стабилизации курса ассигнаций и устойчивости финансов, всё равно более чем временные. Нужно наращивать золотовалютные резервы, серебро, ну, и вводить кредитные банковские билеты, до того создавать Имперский банк по типу Центрального в будущем. Так что работы в этом направлении немало, но продолжать её можно только после стабилизации ситуации и взятия под чёткий контроль всех трат.

— Да, уж, Михаил Михайлович, не был бы я уверен в том, что вы смелый и честный человек, то подумал, что отказ занять пост товарища государственного казначея — это от желания не попасть под порицание общества, — сказал Васильев и потупил взор.

Эти слова можно было оценивать и как обвинение. Пусть и завуалированное, но оскорбление. Получалась своего рода проверка отношений. Я мог придраться и даже вызвать Васильева на дуэль, но не стал бы этого делать уже потому, что частично Алексей Иванович прав, и за все мои предложения отдуваться ему, я же только консультант, если по сути. Между тем, государь меня направил к Васильеву, значит тот, кто может одарить милостью, будет в курсе моего непосредственного участия в разработке реформы. Вот и получится, что я и рыбку съел и… при этом красиво выгляжу.

— Ваше Превосходительство, — всё же я показал норов и встал.

Конфликта не хочу, но и утираться тоже нельзя.

— Я не желал вас обидеть, господин Сперанский. Лишь посчитал, что мы достаточно откровенны, чтобы свои мысли скрывать и утаивать. Многое, что вы предложили, может отвернуть от меня общество. Но я осознаю это и принимаю с честью, — с достоинством проговорил Васильев.

Этот уже немолодой человек был готов получить вызов, однако, практически повинился.

— И вы простите меня, Алексей Иванович. Ох уж эти дороги! Злят неимоверно, оттого и раздражителен, — пошёл и я на попятную.

Я бы уже и поучаствовал в какой дуэли, пока Павел их жёстко не запретил. Такой пиар в обществе, на самом деле, многого стоит. Тот, кто бережёт свою честь, защищает её даже с угрозой смерти, удостоверяет, что честь и достоинство у него присутствуют. А вот это и есть одно из главных условий, чтобы быть признанным дворянином, а не лишь числиться им.

— Я подготовлю доклад. Если будет угодно, готов под ним подписаться. Думаю, что трёх дней мне будет предостаточно, — сказал я, ставя точку в теме разговора, как и в работе над реформой, что осуществлялась в пути из Петербурга в Москву.

Безусловно, так быстро понять, какие именно меры нужно принимать для улучшения финансовой системы Российской империи, невозможно, если не иметь в голове огромный, накопленный столетиями опыт. Так что те меры, что сейчас покажутся новаторскими, на самом деле уже как сотни раз применялись в разных стран, но в иной реальности.

Так что в саму Первопрестольную мы въезжали молча, несколько утомлённые обществом друг друга.

А между тем, Москва бурлила. Все ждали коронации императора, гуляний и того, как будет новый царь сорить монетами, раскидывая их по мере движения кортежа. А потом… Жаренные быки, бочки с медами и пивом, колбасы и хлеб. Зима не то чтобы голодной выдалась, не чета шестилетней давности с голодом. Но когда она была сытной? А тут должны накормить всех от пуза.

Оттого люди шли в Первопрестольную, дабы поесть вдоволь, а дворянство ехало, чтобы погулять на балах, узреть фейерверки, театрализованные представления. И даже то, что праздник Великой Пасхи будет завтра, и нужно бы его праздновать в семейном кругу и в своём храме, не смущало никого. С учётом Воскресенья Господня, милость нового царя должна и вовсе не знать границ и пределов.

Глава 12

Москва

3 апреля 1796 года

Павел Петрович прибыл в Москву всего за неделю до священнодействия. Возможно, для кого-то главным событием была бы Пасха, приходившаяся в этом году на 1 апреля, но для императора это, безусловно, его коронация. Для того, чтобы понять смысл, вкладываемый Павлом Петровичем в церемонию коронации, нужно сделать акцент на том, что это была ЕГО коронация и ничья иная. Даже возложение короны на супругу — это так, побочное, несущественное действие.

И, в отличие от иных предшественников императора, он считал, что венчание на царство — это касается только его, Павла Петровича, но остальные должны лишь узреть сей момент. Павел не собирался дарить людям праздник восхождения на престол нового государя. Он лишь хотел поставить всех подданных перед фактом, что это произошло.