Will Dean

THE LAST THING TO BURN

Copyright © Will Dean 2021

© Горин С., перевод на русский язык, 2024

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

Я не вернусь.

Ни сегодня, ни завтра – никогда. Моя правая лодыжка распухла до размеров кулака, и я чувствую, как обломки костей, которым уже без малого шесть лет, трутся друг о друга, пока я ковыляю от домика на ферме в сторону дороги.

Я вижу, куда мне надо идти, но заветная точка не приближается. С горем пополам хромаю до заветного места, преодолевая чудовищную боль. Я оглядываю дорогу: сначала смотрю налево, затем направо, не приближается ли откуда-то он. На дороге почти нет машин. Только грузовики, перевозящие капусту и сахарную свеклу, и машины с рабочими, которые собирают фрукты. Один автобус в день.

У меня с собой пятифунтовая купюра. Его пятифунтовая купюра. Мой билет из этого проклятого места. Смятая зеленая бумажка, свернутая трубочкой, спрятана у меня в волосах, которые каким-то образом не поседели за девять лет этого ада в Британии.

Каждый шаг похож на милю. Ниже колена старые и новые болячки сливаются в агоническую симфонию боли, словно кипящее масло и острые как бритва сосульки в одном флаконе.

Проселочная дорога по-октябрьски бледно-коричневого цвета, кругом развороченная, засохшая грязь. Грязь, развороченная трактором. Его трактором.

Я двигаюсь так быстро, как могу, кусая язык зубами, пытаясь не потерять рассудок под напором всех оттенков моей боли. Стараюсь изо всех сил.

Он не появится. Я бы заметила его «Ленд Ровер» за милю.

Я останавливаюсь передохнуть. Надо мной летят облака, словно выгоняя из этого богом забытого места, подталкивая в спину, поддерживая, пока я иду вдоль дороги к остановке автобуса, который ходит раз в день, пряча в волосах свою пятифунтовую банкноту.

Погодите, а это ли не…

Нет.

Пожалуйста, нет. Быть не может.

Я замираю на месте, чувствуя, как кости в лодыжке стучат сильнее, чем сердце, а он стоит прямо на горизонте. Не его ли это грузовик? Может, просто та же модель. Может, это какой-нибудь продавец сельхозтехники или школьный учитель. Я смотрю направо, в сторону города за мостом, и налево, в сторону деревни. Туда, где я ни разу не была. Мои глаза прикованы к машине, его машине. Поезжай, боже, только бы это был кто-то другой, поезжай.

Но он сбрасывает скорость, и сердце проваливается в пятки. Он сворачивает на проселочную дорогу, его проселочную дорогу. Дорогу, которая ведет к его ферме, его земле.

Я смотрю направо в пустоту, в бесконечные поля, которые он возделывал, и шпили вдалеке, потом налево, где среди пустоты высятся ветрогенераторы. Затем оглядываюсь и тут начинаю рыдать. Рыдать без шума, без слез. Я падаю. С хрустом складываюсь пополам, чувствуя острый камень под правой коленкой. Наконец-то что-то отвлечет меня от боли в лодыжке.

Он едет в мою сторону, и я замираю.

Может быть, с чистой головой и ясным умом я бы смогла убежать. Но не с такой больной ногой. Не тогда, когда он всегда возвращается. Всегда проверяет, где я. Всегда пристально наблюдает.

У меня на уме только Ким Ли, и я не пущу его в свои мысли. Моя сестра, сестренка, только ты даешь мне сейчас силы дышать, пока я иду по этой разбитой сельской дороге на этой необозримой равнине. Я с тобой. Я существую, чтобы ты могла жить дальше. Я знаю, что грядет, какие новые ужасы ждут меня. И я вынесу их ради тебя и только ради тебя.

Он нависает надо мной.

И вновь я существую лишь в его тени. Она поглотила меня.

Я не взгляну на него, не сегодня. Я думаю о тебе, Ким Ли, девчонке с мамиными глазами, папиными губами и своим собственным носом. Я не взгляну на него.

Я миновала запертые ворота на полпути.

Но не дальше.

Это все еще его земля вокруг. Земля, которая сдавливает меня.

Он нагибается, протягивает руки, аккуратно поднимает меня с земли и закидывает на свое плечо, а затем несет в сторону домика.

Жизнь покидает меня.

Слезы капают в грязь на отпечатки собственных следов, которые я оставила час назад, следы от мужских сандалий сорок пятого размера: один след под прямым углом к другому. Это не просто следы. Каждый след – это победа, побег и полный провал.

Он идет молча, его сильное плечо впивается в мою талию. Он держит меня как пушинку. Его власть абсолютна. Сейчас ему не нужно насилие, потому что он обладает властью над всем, чего касается взгляд. Я чувствую его предплечье под коленями, и он придерживает меня так аккуратно, словно скрипач свой смычок.

Лодыжка превратилась в месиво из нервных окончаний, костей и сухожилий, словно каша из боли. Я чувствую, как она горит огнем, и ничего больше. Я уже привыкла к ежедневной боли, но не к такой. Это катастрофа. Мой рот открыт, и из него раздается безмолвный крик. Бесконечный крик, полный безнадежности.

Он останавливается и открывает дверь, которую я каждое утро надраиваю, и мы входим в дом. Моя попытка побега провалилась, и я думаю, что же он сделает со мной на этот раз?

Он поворачивается и проходит мимо зеркала, коробки для ключей, которая прикручена высоко на стене, и направляется в единственную подходящую комнату на первом этаже. У моей семьи во Вьетнаме было шесть таких комнат. Он несет меня мимо закрытого телевизора, мимо камеры и кладет на обернутый целлофаном диван, словно я уснувший младенец, уставший после долгой поездки на машине. Он смотрит на меня.

– Полагаю, ты захочешь таблетку.

Я зажмуриваюсь и киваю.

– Будет тебе таблетка.

Он достает из кармана ключи от машины и возвращается к коробке на стене в прихожей. Снимает ключ с цепочки на шее, открывает коробку, кладет туда ключи от машины и закрывает ее.

Затем он возвращается. Он вдвое больше меня, но порядочности в нем и на половину крысы не наберется.

– Выворачивай!

– Что? – не понимаю я.

– Выворачивай карманы, живо!

Расстегиваю его флисовую рубашку, замок немного заедает, поскольку я сижу сгорбившись на диване, а затем лезу в свою сумку, сумку его матери. Оттуда я достаю четыре оставшихся предмета, четыре вещи во всем мире, которые принадлежат мне.

– Осталось четыре, – киваю я.

– Ну, сама виновата. Тебе некого винить, кроме себя, Джейн.

Меня зовут не Джейн.

– Выбери одну.

Я смотрю на целлофановый чехол на диване, на свою ID-карточку с последними словами на моем родном языке, последней фотографией меня, где видно, как я выглядела до того, как случился этот ад. Это последняя вещь, на которой написано мое настоящее имя.

Танн Дао, дата рождения 3 ноября, место рождения Бьенхоа, Вьетнам. Это доказательство того, что я та, за кого себя выдаю.

Рядом с карточкой лежит фотография мамы и папы. Мама стоит со светящимися глазами и зализанной прической, она слегка ухмыляется одним уголком губ. Точно так же иногда улыбается и моя сестра. Они держатся за руки с отцом, который источает флюиды любви, тепла, доверия, дружелюбия каждой клеточкой своего тела.

Затем я вижу письма от Ким Ли. Милая сестренка! Моя жизнь теперь твоя, мое будущее в твоих руках, проживи, пожалуйста, каждую секунду, прочувствуй каждую кроху удовольствия. Я смотрю на смятую бумагу и думаю о том времени, когда она жила в Манчестере, о ее работе, о независимости, доставшейся ей с таким трудом, которая вот-вот станет самой настоящей, полной, безоговорочной.

Четвертый предмет достался мне в наследство от его матери. Я не хотела его брать, но он был мне нужен. До сих пор нужен. Я нашла его в шкафчике в маленькой спальне, в той самой, где он заставляет меня спать все недели, кроме одной из четырех. Томик «О мышах и людях», принадлежавший его матери, который я иногда читала или про который думала. Я желала его каждый день на протяжении многих лет, так что могу сказать, что он по праву принадлежит мне.