Наталья Лебедева
Нежная ночь Ривьеры
«Дорогая Сара! Я ни разу не поблагодарил вас за то, чем вы были: такой верной и такой притягательной, с тех самых пор… с самого начала и всегда… Я люблю вас и буду любить всегда. И вы всегда рассчитывайте на это».
Осип Мандельштам
«Сара, дорогая! В отличие от Эрнеста, я считаю,
что каждый литературный образ создается из дюжины реальных людей. Но, в опровержение собственной теории, в «Ночи…» я снова и снова использовал вас… и тот эффект, который вы производите на мужчин. И я надеюсь, что… вы отдадите мне во владение тот маленький уголок себя, который я знаю лучше всех, даже лучше Джеральда… О чем я хотел написать вам? Наверное, о том, что выразил Кол Портер в своей красноречивой песенке: «Я думаю, это объяснит тебе, какая ты замечательная».
Френсис Скотт Фицджеральд из письма Саре Мерфи
«Золотая чаша разбита, но она была золотой!».
Френсис Скотт Фицджеральд из письма Джеральду Мэрфи
© Лебедева Н., 2024
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024
Лазурный Берег, 2013 год
Такси встало в пробке намертво. Но мы с подругой Машкой, глядя в открытое окно, лишь идиотически улыбались. Все-таки эта пробка не где-нибудь, а на Английской набережной Ривьеры.
Породистые машины уткнулись носами друг в друга прямо над синим морем, в которое радостно било лучами солнце. Загорелые прохожие шли мимо нас в шортах и майках. Даже не шли – прогуливались. Пальмы лениво обмахивались разлапистыми листьями, как веерами. После дождей и слякоти, из которых мы только что вырвались, Лазурный Берег казался другой планетой. И мы будем жить на ней целых десять дней!
– Смотри, смотри! – Машка дернула меня за рукав ненужной здесь ветровки.
Нас нагоняла странная процессия. Человек тридцать молодых людей в причудливых костюмах: девушки в бумажных платьях фей и кикимор, парни в цилиндрах и фраках, нелепо свисающих над шортами, – все хохотали и приплясывали. Самодеятельный оркестрик наяривал джаз. А четверо мускулистых, голых по пояс атлетов торжественно тащили носилки с восседающей на них гигантской куклой из папье-маше, похожей на нашу Масленицу. Впереди шагал вдохновенный парень в мушкетерском берете, умудряясь одновременно дуть в саксофон и дирижировать карнавальной процессией. Одно время мы двигались с веселой компашкой вровень, потом машины опять встали, а гогочущая толпа решила переходить улицу. Невысокий, квадратный здоровяк с кудрявой золотой бородой уперся в бампер нашего такси. Сделал вид, что это он затормозил его своим весом. И, подмигнув нам и водителю, закричал своим: «Друзья, идите, я их задержу!»
– Похоже, здесь эпоха джаза так и не закончилась! – вздохнула Машка.
– Вот бы потусоваться с этой компанией!
Но смотрела она только на голубоглазого саксофониста, который дурачился, пританцовывая, на другой стороне улицы. Заводилы всегда были ее слабостью.
Кто-то в конце процессии выпустил связку воздушных шаров, и они, вырвавшись на свободу, устремились в небо нарядным букетом, не подозревая, что скоро лопнут.
Как там сказал Конфуций: «Бойтесь своих желаний. Они имеют обыкновение сбываться».
Знакомство с Буниным
Через полчаса мы с Машкой входили в отель «Бель Ривес» в городке Жуан-ле-Пен. Я даже немного оробела, открывая массивную дверь. Слишком долго мечтала сюда попасть.
Ведь именно на этой вилле почти сто лет назад жил наш любимый писатель Френсис Скотт Фицджеральд, где-то тут находится пляж, который он описал в обожаемом нами романе «Ночь нежна».
Здесь клубились самые невероятные вечеринки, искрилась шампанским та самая эпоха джаза, тусовались знаменитости: Хемингуэй, Пикассо. А теперь будем и мы.
Путеводители обещали, что внутри до сих пор гуляют сквознячки тех далеких времен.
Но они ошиблись: за дверью витал аромат вполне сегодняшней роскоши. В огромные, до пола, окна било солнце, гостиная походила на выставочный зал современной галереи, а элегантные диваны сверкали такой снежной белизной, что на них страшно было присесть. Единственное, что выбивалось из атмосферы дорогого праздника, – верещанье колокольчикового голоска, канючившего что-то по-французски.
Миниатюрная девушка с нежным акварельным лицом, будто сошедшая с портрета Брюллова – тоненькие черные бровки, фиалковые глаза, милые каштановые кудряшки, – тыкала в седовласого портье беспородную собачонку, такую лохматую, что не разберешь, где у нее голова, где хвост. Портье отрицательно качал головой.
– Смотри, и в Европах собак дискриминируют! А на сайте отеля написано, что пускают с животными, – хмыкнула Машка, уверенная, что никто, кроме меня, ее не поймет.
– Вот именно! – неожиданно повернулась к нам акварельная девушка. – Пипец! Поселиться с собакой у них можно, а в ресторан нельзя. Что же мне делать, если Бунин один дома ссытся?!
И она, развернувшись, опять перешла на нежное французское щебетанье, ткнув собакой прямо портье в лицо. Из клубка коричневой шерсти высунулась оскаленная пасть и клацнула зубами в сантиметре от благородного носа служителя отеля.
Я поняла, что эта битва девушкой проиграна.
– Вы тоже на заседание клуба фанатов Зельды? – спросила она, когда портье взял у нас с Машкой паспорта. – Я, кстати, Катя.
– Это, кстати, Лена, я, кстати, Маша, – улыбнулась моя подруга. – А что за клуб?
– Я думала, вы из этих… Феминисток. У них тут банкет. Сегодня же день рождения Зельды Фицджеральд.
– Вообще-то сегодня мой день рождения, – сказала я. – И мы приехали отметить именно это печальное событие. Не каждый год тебе стукает 30 лет.
На эту поездку я копила деньги с прошлого лета. Так случилось, что мужчины, который повез бы меня заливать горе старения в лучшее место на земле, не нашлось. К этой дате в моем любовном анамнезе врача-аллерголога элитной поликлиники Москвы значился лишь один хронический женатик – заведующий нашим отделением. А в июне он традиционно возит жену в Венгрию – обмазываться грязями. Так что компанию мне смогла составить только незамужняя журналистка Машка, с которой мы дружим с детства. У нее, в отличие от меня, личная жизнь всегда находится в острой стадии и скачет, как кривая кардиограммы. Сейчас она находилась на низшей точке: Машка только что застала своего кавалера за перепиской в Тиндере сразу с двумя девицами.
– Не знала, что родилась в один день с женой моего любимого писателя, – сказала я Кате, получив ключ. – Только мы не ее фанаты.
– Да уж! – взъерошилась Машка. – Нарочно спаивала мужа, чтобы тот ничего не писал!
– Это на нее Хемингуэй наклепздонил. А так все они тут жрали виски, как не в себя! – начала акварельная Катя. Но пес в ее руках заперебирал лапами, выскользнул на пол и побежал задницей вперед – ну, то есть, я так решила, потому что не угадала, где у него голова. Катя ласточкой бросилась вслед за ним под изящный столик, на котором, к ужасу портье, закачалась расписанная драконами антикварная ваза. Ухватила пса в прыжке и вытянула за лапы, бурча под нос:
– Вот не фиг было Бунина злить!
– Чем вам так насолил великий русский писатель? – не сдержалась я.
– А что такого? Характеры у них похожи. Буня такой же нервный, людей не терпит, на всех кидается. А душа нежная, ранимая.
Из зарослей шерсти на меня глянул хитрющий желтый глаз.
– И потом, пусть народ видит, что его хозяйка – не хрен собачий, а работник пера.
– Ты журналистка? – заинтересовалась Машка. Она всегда была расположена к коллегам по профессии. Хотя по независящим от нее причинам и была вынуждена перейти из лучших расследователей одной из популярных российских газет в пиарщицы.
– Блогер. Еще в местную русскую газетенку статейки пописываю. Вообще-то я экономист. Но на Ривьере экономисты нужны только для увода бабла от налогов. Но я была хренова отличница, правила выучила, а как их обходить – нет. Вот, ловлю местные сенсации. Тут сегодня на заседании будет сюрприз.
