Фауста, обрадованная, что долгая дорога завершилась, и тронутая радушным приемом горожан, хотела броситься к мужу в объятия, но, сохраняя достоинство, шла медленно и царственно, ведя за руку Константину. Крисп шел чуть позади.

Императрица смотрела на Константина с восхищением. Он стоял впереди, такой высокий, сильный и строгий, облаченный в пурпур и золото. Полководец, не знающий поражений, новый старший август, самый могущественный человек на свете, и никакой Лициний ему неровня. За его спиной, вдоль ступеней, выстроились статные гвардейцы в начищенных до блеска доспехах. Фауста чувствовала на себе восхищенные взгляды аристократов, собравшихся на площади возле дворца. На ее щеках вспыхнул румянец. В эти мгновения она была счастлива.

Но когда она приблизилась, то заметила, как в глазах мужа мелькнуло удивление и разочарование, словно он надеялся увидеть вместо нее кого-то другого. Ее сердце больно кольнуло. Присмотревшись, она поняла, что взгляд императора затуманен вином. Константина, успевшая за год позабыть отца, испуганно прижалась к матери. Супруги растерянно смотрели друг на друга, пока Крисп едва заметно не подтолкнул Фаусту к Константину, прервав нелепую сцену. Опомнившись, император сделал шаг навстречу и оказал императрице подобающие знаки внимания, ласково потрепал по голове дочь и обнял сына.

На пиру Константин был молчалив, опустошал чашу за чашей, почти не ел. Фауста чувствовала себя униженной. Никто из наблюдавших за встречей супругов не придал значения возникшей заминке. Но императрице казалось, что сейчас весь город обсуждает, как ее опозорили. Она усилием воли сдерживала слезы.

В опочивальню Фауста вошла, с трудом переставляя ноги от усталости. Ей хотелось рухнуть в постель и рыдать, уткнувшись лицом в подушку. Вместо этого, приказав прислуге удалиться, она стала ждать мужа. Константин намеренно задерживался. Он прогулялся по саду, искупался в бассейне с теплой водой и лишь затем направился в покои.

Император с досадой обнаружил, что супруга не спит. Она пыталась поймать его взгляд. Константин, глядя мимо нее, молча скинул далматику и подошел к кровати со своей стороны. Ему не хотелось разговаривать. Губы сами плотно сжались. Он чувствовал, что каждое слово будет даваться с трудом. Константин хотел лечь, но Фауста, поборов слабость вместе с подступившей дрожью, спросила:

– Я тебя чем-то разгневала?

– Нет, – буркнул император.

– Я огорчила тебя неосторожным жестом или словом?

– Нет.

– Тогда почему ты так жесток ко мне? Чем я это заслужила? – Ее голос дрогнул, она дала волю слезам.

– Ничем, – все так же тускло произнес Константин, но почувствовал, как внутри все закипает, и выпалил с жаром: – Ты ничем этого не заслужила! Я женился на тебе, дочери лишенного власти императора, сестре изменника, беженке, искавшей спасения и приюта. И кем ты стала благодаря мне? Самой почитаемой матроной во всей Империи, даже Констанция стоит ниже тебя. Знатнейшие патриции из древнейших родов падают ниц перед тобой, крестьянской внучкой! А ты до сих пор не можешь выполнить свой долг. Мне нужен наследник! Риму нужен наследник!

Фауста от такого упрека лишилась дара речи, внутри у нее все сжалось, слезы застыли. Она смотрела на мужа блестящими, полными боли глазами.

– Разве это моя вина? – наконец вымолвила императрица. – Я не выполняла супружеских обязанностей? Не старалась изо всех сил тебя ублажить? Разве я не подарила тебе дочь?

– Я не обвиняю, а хочу понять, подходишь ли ты для роли, которая на тебя возложена, – вздохнул Константин. – Нам простительны многие пороки и слабости, пока мы исполняем свой долг. Но если он не выполнен, то никакие добродетели не станут для нас оправданием! У Лициния неоспоримое преимущество, сейчас его сын – мой главный наследник! Мы женаты уже десять лет, разве это малый срок? Я знаю, что у меня могут быть сыновья!

– Нам нужно еще постараться, – сдавленно прошептала Фауста.

Император угрюмо кивнул. Он поднялся, немного постоял, подобрал с пола далматику и вышел. Константин лег спать в покоях этажом ниже. Помимо отсутствия наследника, его тревожило то, в чем он не решался признаться даже самому себе. Спустя десять лет после развода к нему вернулась тоска по первой жене. Подкравшись незаметно, она день за днем все сильнее и сильнее сдавливала его жесткой хваткой. Император надеялся, что приезд Фаусты станет спасением, но ничего не изменилось. Он досадовал на нее и на себя.

Императрица рыдала, уткнувшись лицом в подушку. Когда у нее кончились слезы, она повернулась на бок и красными опухшими глазами долго смотрела на луну.

Утром Константин почувствовал себя виноватым перед Фаустой. Но он, август Римской империи, глава семьи, не мог даже представить, каково это – просить прощения. Поэтому император решил быть мягче с супругой, сделать вид, что ничего не произошло, и больше никогда не повторять слов, сказанных минувшей ночью.

Фауста вышла к завтраку с опозданием. Служанки долго приводили ее в порядок после бессонной ночи, однако она все равно выглядела измотанной и несчастной. Константину было больно на нее смотреть, он старательно отводил взгляд. Ели молча. Даже дети притихли, чувствуя, что между родителями разразилась гроза.

С того дня, как Фауста покинула дом, в котором выросла, оставив нянек и подружек, самыми близкими людьми в ее жизни были Константин и Крисп. Со служанками она не сближалась, считала это ниже своего достоинства, часто меняла их, стоило кому-то провиниться или просто наскучить. Найти верную подругу среди придворных мешали лесть и подобострастие, с которым на нее все смотрели. На равных она могла быть лишь с мужем и пасынком, но они отдалились от нее. Константин не просто обидел супругу, из-за него Фауста почувствовала себя брошенной и одинокой.

Теперь у нее осталась только дочь. И хотя она души в ней не чаяла, глядя на девочку, Фауста не могла не думать о том, что до сих пор не родила наследника. Ее сводная сестра Феодора, которую императрица терпеть не могла, рожала почти каждый год в течение первых десяти лет замужества; шестеро ее детей достигли зрелости, из них трое мальчиков. Констанция подарила Лицинию сына, когда этого никто не ждал. Минервина, будь она проклята, забеременела Криспом спустя пару месяцев после их тайного венчания с Константином. А Фауста никак не исполнит священного долга императрицы.

В Сирмии продолжались празднества, но императорская семья в тот день не покидала дворца. Константин погрузился в государственные дела, Крисп занимался с Лактанцием, Фауста посвятила себя дочери. Каждому из них было как-то не по себе. Мысли витали в беспорядке.

Император больше не выходил к трапезе, сидел в кабинете до глубокого вечера. Он весь день пытался придумать, как приободрить супругу, но не мог найти ни нужных слов, ни подходящего жеста. Константин вошел в их супружескую опочивальню, чувствуя себя неловко. Фауста не дала ему ничего сказать. Она подошла к нему, положила руки на плечи и с жаром поцеловала. Всю свою обиду и боль императрица обратила в страсть. Отныне у нее была одна цель: забеременеть.

Жизнь во дворце пошла своим чередом. Константину казалось, что все наладилось, дни для него полетели незаметно. Большую их часть он проводил в делах, принимая посланников, собирая консисториум, читая донесения, отправляя указы. Вечером он непременно находил хотя бы немного времени на детей. А по ночам они с Фаустой продолжали попытки зачать ребенка.

Императрица была ненасытна. Порой она выматывала его сильнее, чем ускоренные марши в периоды военных кампаний. Но чем ярче они проводили ночи, тем меньше у них оставалось желания быть рядом при свете солнца. Им стало не о чем говорить, их общение сводилось к обмену ничего не значащими фразами. Сами того не замечая, супруги всё сильнее отдалялись друг от друга.