В тот год моей семье предстояло сыграть не одну свадьбу, а целых две – ранее было объявлено о помолвке моей старшей сестры Абиры с предводителем нашей армии Атлиумом. На мой взгляд, создать крепкую семейную пару этим двоим было не суждено, Атлиум был на десять с лишним лет старше Абиры, и у него уже имелось четверо детей от первой жены, а когда его супруга поняла, что носит пятого, она прыгнула с обрыва и разбилась насмерть.
Помолвке Абира не обрадовалась, понимая, что берут ее не столько в жены, сколько в няньки для оставшихся без матери детишек, но мой отец настаивал, и, конечно, Абире было не по рангу подвергать сомнению прозорливость взрослых мужчин. Свою лепту внесла и моя мать Флания, заметив, что другого случая обзавестись мужем двадцатилетней Абире может и не представиться.
– Кто сказал, что мне вообще нужен муж? – закатила глаза рассерженная сестра.
Характер у нее всегда был скверный, а разговоры о свадьбе лишь добавили ей строптивости.
– Что же это за девушка, которая отказывается выйти замуж? – воскликнула в ответ моя мать, разводя руками, словно не могла поверить в черную неблагодарность падчерицы. – Отродясь не слыхала ничего подобного.
В тот день, когда объявили о помолвке Абиры, я застал ее дома одну – сидя на кровати, она плакала навзрыд, с тоской представляя себе будущее, что ждало ее впереди. Я постарался утешить ее, напомнив, что Атлиуму уже тридцать, он наверняка скоро умрет, и тогда ей ничто не помешает вернуться к своей прежней жизни.
– А дети. – На лице Абиры застыло отчаяние. – Как только он отвалит в следующий мир, ответственность за них ляжет целиком на меня. Думаешь, мне больше нечего желать, кроме как кормить четыре рта с утра до ночи?
– Тогда чего ты желаешь? – растерянно спросил я, ибо, как и моя мать, не мог вообразить девушку, не мечтающую выйти замуж, заняться домашним хозяйством и печься о детях. И хотя порою ее искреннюю привязанность ко мне я находил назойливой, сестру я любил и расстроился, увидев ее столь несчастной.
Тряхнув головой, она посмотрела мне прямо в глаза, будто пыталась заглянуть поглубже в мою душу.
– То, что я расскажу, – тихо ответила она, – может тебя ужаснуть.
– Меня не так уж легко ужаснуть.
– Тогда, наверное, мне стоит рассказать тебе, о чем я думаю.
– А я хочу об этом услышать.
– Даже если боги не одобрят ход моей мысли?
– Мы понятия не имеем, сестра, что у богов на уме, – веско произнес я и взял ее за руки. – Просто расскажи. Может, это не настолько возмутительно, как тебе кажется.
Она долго молчала, не решаясь заговорить.
– Помнишь тот день в горах? – наконец спросила она.
Я вскочил, резко отпустив ее руки, словно те жгли огнем. Мы договорились никогда не обсуждать случившееся в горах. Что до меня, выделив тому происшествию местечко в моем сознании, я запер его на замок и пообещал себе впредь не интересоваться, как оно там поживает. Происшествие, о котором идет речь, случилось двумя годами ранее. Я гулял по лесу в поисках особенных либо ценных на вид камней, которые я мог бы использовать в ювелирных украшениях, как вдруг услыхал приглушенные крики. Я двинулся на голос и остолбенел, увидев сестру прижатой к дереву жирным боровом – парнем по имени Хивин, норовившим совокупиться с ней вопреки ее воле. Сперва я стоял как вкопанный, не совсем понимая, что происходит, тогда я был еще очень молод, чтобы разбираться в таких вещах, но сестра, сопротивляясь, отвернулась от жирного борова, и взгляд ее упал на меня, в неподвижности наблюдавшего за ними. Глаза ее были исполнены такой боли, что я понял: надо действовать. Я заметался, выискивая под ногами что-нибудь, способное заменить оружие, выбор пал на большой камень – я едва поднял его двумя руками, – схватил и помчался обратно. Прежде чем Хивин успел обернуться и остановить меня, я ударил ему камнем по затылку. Он пошатнулся, медленно провел ладонью по шее, затем уставился на меня с жалким недоумением в глазах и тут же рухнул замертво.
Мы с Абирой с ужасом глядели на него, пока сестра не отвернулась, чтобы оправить на себе одежду. Я спросил, что случилось, и она рассказала, как, собирая грибы, услыхала звук шагов за спиной. Она знала этого парня – мы все его знали, – в прошлом он не раз обзывал сестру непотребными словами и нашептывал ей на ухо, что бы он с ней сделал, будь она его женой. Когда она обнаружила его идущим за ней по пятам, Абира мигом поняла, что он задумал нечто пакостное. Она велела ему отстать от нее, но он и ухом не повел, и не успела Абира опомниться, как он прижал ее к дереву, срывая с сестры одежду и пытаясь впихнуть в нее свой жалкий «инструментик». Чему я лично оказался свидетелем.
Мы бросились бежать со всех ног, Абира и я. Никто не встретился нам по пути, и когда тело Хивина нашли спустя несколько дней, все терялись в догадках, кто мог на него напасть и почему. Одни говорили, что это был лесной дух, другие уверяли, что птица приняла человеческий облик, когда Хивин полез за яйцами в ее гнездо, и наказала парня за кражу. Мы с Абирой знали правду и ни с кем ею не поделились.
– Я никогда об этом не вспоминаю, – сказал я сестре. – И не желаю об этом говорить. По мне, так ничего подобного никогда не случалось.
– Но ведь случилось, – возразила она. – Ты спас меня тогда, брат, и можешь спасти меня еще раз. С твоей стороны это будет проявлением любви, а не жестокости.
Я таращился на нее, чувствуя себя в разладе с самим собой. Абира нередко доводила меня до такого состояния – существом она была странным, и я никогда не понимал ее в полной мере. О чем она просила меня теперь? Убить человека, за которого ее хотят выдать замуж?
В тот день, ближе к вечеру, когда Атлиум с моим отцом обговаривали свадебное торжество, я испугался при мысли, не изведет ли Абира жениха в недалеком будущем. Либо предложит мне действовать в ее интересах.
После свадебной церемонии Ларисса и я, взявшись за руки, отправились на прогулку к мысу. Мы пока не сказали ни друзьям, ни моим родным о том, что в животе у Лариссы уже подрастает наш ребенок, и, стоя на мысу, я поглаживал ее живот, чувствуя себя таким счастливым, каким и вообразить прежде не мог.
– Когда у нас появится первенец, – сказал я, – а ты оправишься от родов, мы создадим еще одну жизнь, потом еще одну и еще. Всем нашим детям мы поведаем о свойствах растений, птиц и животных, а когда состаримся, они будут ухаживать за нами.
– Ты будешь с ним строг? – спросила Ларисса, верившая в примету: если по утрам ощущаешь покалывание в пальцах правой руки, значит, родится мальчик.
– Строгим – да, но никогда жестоким, – ответил я. – Он узнает, что в мире существует много всего помимо войн, и, если нам повезет, ему никогда не придется сражаться на поле боя.
– Войны никуда не денутся, – покачала головой Ларисса и вздохнула. – Заканчивается одна, начинается другая. Такова участь мальчиков. Они умирают молодыми.
– Я же не умер, – сказал я.
Она улыбнулась, и мы поцеловались, скосив глаза на морскую гладь, туда, где далеко от нас лежал остров Крит. Я слыхал немало историй об этом острове и надеялся когда-нибудь побывать там. Неожиданно в воздухе раздался звук, похожий на гром, я посмотрел вверх и удивился: все птицы в небе летели в одном и том же направлении, к востоку от нашего поселка.
– Они напуганы, – сказал я, озадаченный одинаковостью их маршрута. – Что-то вызвало у них панику.
– Завтра мы непременно должны рассказать твоим отцу и матери о том, кого мы ждем, – сказала Ларисса, менее моего заинтересовавшаяся необычным поведением птиц. – Они будут рады узнать, что скоро станут дедушкой и бабушкой.
– Да, завтра, – согласился я, а тем временем клекот птиц над моей головой становился все громче и тревожнее.
– Муж мой. – Ларисса поглядела на море. И вдруг схватилась за мое предплечье и словно оцепенела. – Что это?
День выдался ясным, и я напряженно вглядывался вдаль, не совсем понимая, на что же я смотрю. Там, где обычно небо смыкалось с морем на уровне горизонта, на месте неба и воды образовалась огромная белая стена, и с каждым мгновением она становилась все выше. Я не мог найти этому никакого объяснения. Вид с полуострова на море был знаком мне не хуже моего отражения в зеркале, и ни в шторм, ни в бурю я никогда прежде не видывал ничего подобного. Казалось, мир вокруг дыбится, подгребая под себя и море, и небо. С ужасом наблюдали мы, как стена воды неумолимо приближается к нам, и Ларисса издала вопль, когда мы поняли, что море превратилось в один громадный прилив и теперь грозится отправить нас в пасть громадной подмороженной волны[40].
