– Ты свободен, – кивнул Робованя в сторону выхода со станции. – Твоя жизнь в твоих руках. Этот мир теперь твой. В тебе есть силы начать все с нуля, ты можешь…

– Нет, – перебил его Егор. – Нет смысла воскрешать мертвую лошадь. Нам давно пора убираться отсюда. Человечество – паразиты. Мы сами это знали. Понимали. Осознавали. Чувствовали. Мы – болезнь этой планеты. И без нас ей станет только лучше.

– Тогда ты можешь поехать дальше, – проводник бросил окурок под ноги и затушил его резким движением ботинка.

– Дальше? – Егор внимательно посмотрел в молодое лицо парнишки. – Куда дальше?

– ДАЛЬШЕ, – Робованя отчеканил это слово слишком ясно. – За границу жизни. Пока ты здесь, ты вряд ли сможешь это понять. Пора сделать выбор.

Егор поднял взгляд к небу. Густая серая масса клубилась в высоте, переливалась багровыми оттенками, смыкая в мертвое кольцо возможность существования жизни. Нет, здесь все кончено. Оставаться больше негде. Пора идти дальше. Вперед. Пора исправить ошибку вселенной и сделать шаг навстречу своей судьбе.

Егор поднялся на ноги и сделал глубокий вдох. Он готов. Готов шагнуть за пределы привычной реальности. Что бы его там ни ждало.

Вскинув голову, будучи уверенным в своем выборе, как не был уверен ни разу в своей жизни, Егор шагнул на ступеньку вагона.

– Куда едем? – спросил проводник, заходя следом.

– Дальше, – отозвался Егор, оправляя лацканы пиджака.

***

– Молодой человек… Эй… Пассажирам нельзя в депо. Молодой челове-е-ек. Вам штраф грозит.

– Саныч, кажись пульса нет.

– Твою мать. Чё делать?

– Скорую вызывай, чё.

– Алло? У нас мужчина без сознания в вагоне метро. Северное депо красной линии. Не дышит. Пульса нет. Угу. Понял.

– Ну чё там?

– Чё, чё. Закончилась смена наша на сегодня, Иваныч. Приехали, блин.

ТОНКАЯ ТАЛИЯ В ЧЕРНОЙ АМАЗОНКЕ

– Робованя! Ха! Вот это он неожиданно меня обозвал, – подумал проводник, разместив Егора и оставив размышлять о будущем.

«Уже не важно, где и когда поезд даст ему сойти. Он здесь, и рано или поздно разберется. А я? Здесь ли мое место? Но кто, если не я? Я не могу оставить поезд».

Проводник поглядел на обтянутую коричневым дермантином койку, демонстративно закатил глаза, как это делала блондинка с ярким макияжем, попавшая на поезд десятилетие назад, подумал о большом и мягком кресле. Стена раззявила огромный рот будто чудовище из кошмарного сна, втянула внутрь себя койку, а обратно выплюнула книжный стеллаж и пухлое кресло с деревянными подлокотниками и высокой спинкой. Проводник уселся и взял с полки одну из забытых в поезде книг. Дорога предстояла не близкая.

Книга затянула его и сюжетом, и чудесными описаниями, и главной героиней. Уже в середине истории ему в голову пришла замечательная идея. Он перелистал обратно – в то место, где автор описывал внешний вид героини. Щелкнул пальцами, и на двери купе появилось зеркало в полный рост.

«Да уж, Робованя – вполне подходящее имя».

Проводник заглянул в книгу: «Блестящие, казавшиеся темными от густых ресниц, серые глаза…», «Красивая голова ее с выбившимися черными волосами… полные плечи, тонкая талия в черной амазонке…».

Волосы отросли чуть ниже плеч, изменили цвет с мышиного на иссиня-черный и закурчавились, тело приобрело пышные формы и тонкую талию, цвет глаз стал серым. Что такое «амазонка» проводнику было невдомек, и он по привычке изменил мужской вариант стандартной формы на женский. Брюки превратились в элегантную черную юбку-карандаш, белая рубашка стала блузой, а пиджак обтянул талию, вместо ботинок на ногах заблестели лакированные туфли на высоком каблуке. Проводник оглядел свой образ и осознал, что вид этот не особо подходит для комфортной работы – каблук уменьшился до четырех сантиметров.

Довольная своим новым внешним видом проводница, уселась обратно в кресло и вернулась к чтению «Анны Карениной».

ПОТЕРЯННАЯ ДУША

Вера Эристави

Девушка на перроне

Город остался позади, теряясь посреди пустынной местности. Несколько одиноких деревьев смущенно замерли в стороне, прикрывая нагой стан густой листвой. Трава издалека отдавала золотом. Беспечные муравьи лениво пересекали дорогу, нисколько не боясь грозных, смертельных колес. Несмотря на близость границы, машин здесь было немного. Лишь где-то вдалеке чуткий слух мог уловить знакомые звуки, аккорды давно забытых сигналов, которые в последнее время звучали все реже.

Трасса казалась и на самом деле была заброшенной, постепенно погружаясь в сухие объятия песка и земли. Редкие путешественники по незнанию выбирали ее, чтобы добраться до таможни, но очень быстро понимали свою ошибку: дорога резко обрывалась, ведя в никуда. Лишь самые глазастые могли рассмотреть вдалеке небольшое строение, напоминающее перрон. А чуть в стороне и саму границу – массивный ангар, который жадно глотал легковые машины, выплевывая их уже на другой стороне. Дорога там была неровная, грубая, словно собирали ее ночью, в маске для сна, чтобы не видеть – сложился пазл или нет.

Песок хрустнул под ногами, эхом разнося треск по пустоши. Удивительное место, где бессердечно выжженная солнцем земля соприкасалась с нежным цветением весны.

Дорога оставляла позади себя лишь недоумение и бесконечные вопросы. Вопросы, на которые невозможно было найти ответы. Лишь шаг за шагом, идя вперед, можно было попытаться потянуться к ним. Остаток пути пришлось преодолевать пешком: медленно переставляя ноги, потягивая за собой бремя неизбежности.

В стороне осталось и небольшое поселение. Всего несколько ветхих домиков, больше похожих на сказочные хижины, нежели на строения современности. К ним вели узкие тропинки сквозь дивные сады. Деревья тянулись гибкими ветвями к окнам, защищая от палящего солнца местных жителей. Ведомые любопытством, они липли к запотевшим стеклам.

Старались высмотреть одинокого путника, медленно перебирающего ногами.

Шаг за шагом, неторопливо, человек направлялся в сторону перрона. Под тяжестью прожитых лет плечи опустились ниже. Голова склонилась вперед, словно человек пытался углядеть что-то на земле. Но солнце мешало, паля неистово, безбожно. Приходилось щуриться, тянуть руки вниз, а затем пытаться выпрямить исстрадавшуюся спину. Непросто было осилить этот бесконечный путь.

Таможня, оставаясь где-то там, терялась в песках. Отдаленные окрики, веселый хохот, недовольные гудки – все сливалось воедино, в общий гомон, который превращался в белый шум. Горячий ветер подхватил песок, бросая его под ноги и отвлекая от звуков.

Разбитые ступени, ведущие на перрон, шуршали под ногами от обилия мелких камней. Табло, которое вяло покачивалось от касаний беспощадного ветра, заметно потрепалось со временнем. На нем еще хранились записи от руки, сделанные когда-то очень давно. В те дни, когда поезд на перрон подъезжал в одно и то же время. Каждый день. Когда вереница вагонов бесшумно скользила по сухой местности, едва касаясь призрачных рельс.

С тех пор минуло несколько столетий. Горячий песок жадно поглотил проложенные пути, оставив лишь незначительные тонкие полосы металла, которые блестели на солнце, напоминая о себе. Словно давно забытый образ чего-то вечного и могущественного, но так легко отброшенного в прошлое.

Потрепанный перрон наводил ужас. Обшарпанные перила, асфальт, который не раз топтали человеческие ноги. Следы от скамеек, которые когда-то сокращали ожидание, не давали физически устать. Которые, возможно, были с навесом, который легонько покачивался на ветру.

Поездов давно никто не ждал. Жизнь вокруг перрона остановилась. Даже с границы сюда никто не доходил. Незачем. Пустые, раскаленные развалины, где ни спрятаться, ни дух перевести. Лишь жалкое напоминание о некогда полезном месте. Правительство даже не смотрело в эту сторону, не было повода. Граница есть, таможня работала, а значит все отлично. Незачем тратить ресурсы на иллюзию, никто уже давно не пользовался поездами. Они вымерли, как динозавры. Метеоритом стали новейшие самолеты, что распахнули крылья, как орлы…