– Мне тоже, моя девочка. Так много смертей, так много душ, которые пополняют Хранилище. И тот, кто вчера был невинным деквидом, уже завтра может обратиться новым Хищником. И Эксиль…

– Что с Эксилем? Далонг, ты меня пугаешь…

– Кажется, на Амплериксе почти не осталось места, куда не проникли бы его корни. И это страшит меня не меньше, чем иссякающее Хранилище.

– Ты учил меня, что Верховный судья неподвластен ни короне, ни кому-то другому на всем Амплериксе. Учил меня, что Верховный судья появляется тогда, когда баланс… Правильно я говорю? Когда баланс на планете под угрозой. Неужели сейчас этот самый баланс не расшатан, как никогда еще?

– Возможно, вы правы. Я так же считаю. Не знаю, правда, что может предпринять Верховный судья. Разве что завести себе три-четыре диетры и начать обдирать у них треклятые клыки раз в месяц.

– Далонг, прошу, сделай что-нибудь. Обратимся к Магам? Быть может, им под силу убедить судью начать действовать.

– Я сделаю все, что смогу, Калирия. Постарайся не беспокоиться.

– Сложно не беспокоиться, когда над Амплериксом нависла смерть. Я очень боюсь смерти, Далонг. А ты?

«А я жду ее с нетерпением», – сказал секретарий сам себе, но ответил:

– И я, Калирия.

– Почему мой папа не возвращается? Тебе что-то известно о нем? Хотя бы то, что он жив и здоров? А вдруг он достиг Сентры? А вдруг и его пожрали Хищники? Что, если его душа обратится Хищником? Я не могу думать об этом! – Она прислонила хрупкие тонкие ручки к лицу и зарыдала.

– Калирия, не надо, – сказал Далонг. – Нельзя так думать. Не гневи небеса, не раззадоривай их. Мое сердце говорит, что Келий жив. Нет ни единого сомнения на этот счет. И у тебя его быть не должно. У вас, Ваше Величество.

– Ты прав. – Калирия размазала слезы по лицу. – Только и остается, что надеяться. Я скучаю по папочке. Очень давно уже он ушел из Триарби.

– Я скучаю по нему не меньше.

Калирия больше всего хотела знать наверняка, что ее отец жив. Келий же, много месяцев назад покинувший свою дочь, больше всего хотел, чтобы Калирия знала – он жив, он не в опасности. Здесь, в Маударо, где он сейчас находился, было безопаснее всего. Пока их с Эльзахиром задумка не осуществится, Келий не сможет вернуться к дочери. Все это он делает ради нее. Не ради планеты, ее жителей и всех этих рас и ступеней. Не ради Чистых гор, Арамея, Огненного моря. И не ради всего того, что тысячи лет жило на Амплериксе. Только ради своей малышки.

Если бы когда-то к нему не явился Эльзахир, Келий не смог бы добраться до пиратского города самостоятельно, как не мог достичь его ни один живущий на Амплериксе, не считая, конечно, самих пиратов. Келий вообще и не мыслил, что ему доведется увидеть недосягаемый Маударо своими глазами. Но с помощью Эльзахира это стало реальным. Маги могли не все. Но очень многое.

Ни пираты Маударо, ни владыка пиратского прибежища Каралла – никто ни разу не спросил Келия, кем он является и почему вдруг оказался в их городе и надолго остался тут. Иногда Келию думалось, что он невидим для пиратов, иначе ему давно вспороли бы сначала живот, а затем и карманы его камзола в поисках пары монет. Но по странной причине пираты будто воспринимали его как естественную часть пиратского быта. Он не был для них своим, но не был и чужаком. Наверное, думал Келий, это магия Эльзахира. Проведя Келия в пиратский город, Эльзахир приказал ему остаться тут и ждать, а сам исчез, не сообщив, когда возвратится в Маударо.

Келию было десять лет, когда они с отцом переселились в Триарби из Аладайских озер. Незадолго до этого мать Келия лишилась рассудка. Он часто и с нежностью вспоминал свою маму – она была веселой молодой женщиной. Она заливисто смеялась над шутками мужа, ее обожали соседи за открытую душу и доверяли ей своих детей, уходя на рынок. Но безумие захватило ее рассудок подобно черной дождевой туче, что нависает над поляной и ввергает ее в темноту и бурю. Рано или поздно туча улетает. Безумие же его матери осталось с ней навсегда. Порой Келий думал о том, что даже смерть не была бы такой пыткой для человека, как его почерневший разум. Переехать в Триарби его отец решился после одной ночи. К тому времени он уже отчаялся излечить от безумия свою супругу, которая перестала признавать в Келии сына, а мужа считала обратившимся Хищником. За обедом она то и дело норовила полоснуть мужа ножом, чтобы убедиться, что в его венах течет густая черная кровь. Нередко ей удавалось это, и отец Келия, выкрикивая брань и заматывая салфеткой свежую рану на руке, из которой сочилась алая кровь, вскакивал из-за стола и выбегал на улицу, лишь бы не видеть безумных глаз своей все еще любимой жены. Ночами она отказывалась ложиться в одну постель с мужем, уверяя, что он пожрет ее, а со временем мысль о том, чтобы спать с женой, стала отталкивать и отца Келия. Он спал в их супружеской кровати, а жена коротала ночи на голом полу кухни. Одной ночью отец Келия проснулся от странного глухого звука, доносившегося из детской спальни. Вскочив с постели, он бросился в комнату к Келию и в ужасе застыл в дверях – жена навалилась на сына и прижала ему подушку ко рту. Муж подлетел к ней и с силой оттолкнул в сторону за миг до того, как Келий начал терять сознание от недостатка воздуха в легких. «Пусти меня, тварь! – звериным рыком огрызнулась жена. – От Хищника может родиться только Хищник! Дай мне придушить его! Дай убить это мелкое гадкое животное!»

Уже следующим утром отец Келия, схватив в охапку сына, пришел на причал каравелл у Озера памяти и, заплатив капитану, сел на борт той из них, что готовилась подняться в воздух и отправиться из Аладайских озер в Триарби по заранее проложенному маршруту. Всю дорогу до столицы маленький Келий умолял папу пообещать, что они вылечат мамочку и заберут ее с собой в Триарби, и отец, рыдая, говорил сыну лживые слова, которые мальчик так хотел услышать и которым не суждено было стать правдой. Только через год жизни в столице Келий мало-помалу начал отходить от ужаса той страшной ночи, но так и не забыл дикого взгляда своей матери, занесшей над ним подушку.

Отцом Келия был секретарий Далонг. Конечно, в тот день, когда еще молодой Далонг явился в Триарби из Аладайских озер с сыном, он не мог и мечтать, что когда-то станет секретарием. И, руководствуясь каким-то непонятным даже ему чутьем, решил не говорить никому, что мальчик, которого он привез в столицу из Аладайских озер, приходится ему сыном. Мужем Далонг был образованным и сдержанным. Не суровым, но строгим. Рассудительным и справедливым – таким, каким впоследствии вырастет и сам Келий. Суждения его отца всегда были последовательны, логичны и стройны, как молодая ветвь игура, и это быстро заприметили в королевском дворце, куда Далонг поступил на работу в Королевскую библиотеку. Отец Келия сложил хорошие, доверительные отношения со старшим библиотекарем. Библиотекарь познакомил отца с одним из счетоводов королевской казны. Счетовод свел его с помощником секретария Королевы, что царствовала в те годы. Секретарий Королевы предложил отцу Келия пост одного из своих помощников, и Далонг, даже не грезивший о такой возможности, без раздумий согласился.

Со временем юный Келий полюбил столицу. В том, что жизнь в Триарби не могла сравниться с монотонным бытом Аладайских озер, сомнений не было даже у мальчика. Келий неплохо учился в столичной школе и быстро завел там себе друзей. Он каждый день вспоминал свою маму, но понимал, что едва ли сможет когда-то увидеться с ней еще раз. Она была ему матерью, но ее безумие раз и навсегда отняло у Келия статус ее сына. Порой повзрослевший Келий просил отца сказать, нельзя ли воспользоваться его близостью к королевской власти и краешком глаза заглянуть на Аладайские озера – хотя бы убедиться, что мама еще жива. Но тот аккуратно отклонял просьбы своего сына. Сначала под благовидными предлогами, а затем, когда Келий стал достаточно взрослым, и вовсе без каких-либо деликатных оправданий. Оправдываться было не в привычках отца, ибо то был Далонг. Тот самый Далонг, который годами позже станет верным советником первой ступени. А пока Далонг был сосредоточен на сыне и на работе во дворце. За восемь первых лет их жизни в Триарби он смог дослужиться до статуса старшего помощника секретария, а занять этот высокий пост не каждый был в состоянии за такой короткий срок.