Мы подошли к старому мосту, который соединял два конца неглубокого оврага. Когда я был тут последний раз овраг наполняли пластиковые бутылки, банки, отходы и другие продукты жизнедеятельности. Сейчас в овраге копошилось море червей, опарышей, личинок и другой нечисти. От их вида и волнения меня тут же затошнило и я отбежал в кусты. Черт присвистнул.

– Не хочешь скушать парочку или чревоугодие не твой грех? – сказал он и плюнул вниз. Пара червей мгновенно сгорело, а остальные отползли в сторону, образовав пустой круг.

– Крутые у меня тут способности, – произнес черт и встал в позу бодибилдера, напрягая все свои мускулы. Человеческая часть тела у него была действительно Апполонова.

Я освободил свой призрачный желудок от несуществующей еды и стал переходить мост. До озера оставалось всего ничего. Почему я захотел пойти именно к нему? Наверное потому что это было единственное место в деревне где мне было хорошо. Я любил купаться. Нет ничего лучше плавания в жаркий летний день. Еще рыбачить сюда с дедушкой ходили. Это я тоже любил, хоть и клева почти не было. Было приятно просто посидеть с дедом. Он рассказывал мне старые военные байки, а я слушал и мечтал вырасти летчиком-испытателем, который исполняет виражи где-то высоко над облаками, подбивает злых фашистов и важно говорит диспетчеру: “Я Орел, цель поражена. Прием”. Потом я приземляюсь, выхожу из самолета, все отдают мне честь. Девушки бросают мне платки и на душе так хорошо и радостно. Потому что тогда у меня был бы смысл. Я задумался над словами черта. Смысл. Какой он был в моей жизни? Никакого. Вот ответ, которого я избегаю. Но это правда. Я ничего не сделал для человечества, ничего не создал, ничего не изобрел и не придумал. Хотя может я просто не дожил. Не дожил до момента возникновения моего смысла. Может если бы эта проклятая машина не сбила меня, то в будущем я сделал бы что-то такое… Такое, отчего весь мир бы изменился. Или не весь мир, а его часть. Это тоже хорошо. Изменить часть мира – это ого-го какой смысл. Но я ведь даже никогда не задумывался об этом. Жил себе и жил. Как червь, что копошился в той яме. Само собой у меня были мечты, но разве мечту можно назвать самим смыслом существования. Любая букашка может мечтать превратиться в бабочку, но смысл такой только у гусеницы. Как же хочется верить, что я умер гусеницей, – Я вздохнул и уткнулся взглядом в землю. – А может ну его? У черта вон есть смысл – хорошо ему от него? Нет. Фатализм один. Выбора нет, собственных идей нет, одним словом – идиот!

– Не оскорблять! – воскликнул черт позади. – Обидеть беса каждый может…

– Мыслить – не преступление, – ответил я. – Мыслить вообще признак существования.

– И все равно неприятно.

Дорога стала ухабистой и грязной. Я по привычке стал перескакивать с одной кочки на другую, чтобы не измазаться. Черт вспорхнул и просто пролетал мимо каждой ямы.

– Слушай, – сказал я. – Насчет смысла этого.

– Да?

– Я отлично помню как я пил пиво с друзьями на трубах возле школы, как мы смеялись. Помню, что рассказал какой-то пошлый анекдот и развеселил всю компанию. Лена из 10Б бросила тогда на меня презрительный взгляд, а потом мы целовались в кустах. Помню товарища своего – Никиту Старовцева. Мы с ним петарды в эту же ночь взрывали, и дворовая бабка начала на нас кричать и угрожать милицией. Мы, конечно, убежали, но ее крики были слышны еще возле наших домов, – воспоминания заставили меня улыбнуться. – А как я аттестат получал или первый день на работе – не помню.

– И?

– Вроде как смысла или значимости во втором больше, но важнее для меня первое. Понимаешь?

– Человечество, – сказал черт куда-то в пустоту. – Для вас важнее себя самих только другие люди. Это я уже давно понял. Это само мироздание подтверждает.

Я промолчал в надежде, что черт продолжит свою мысль.

– Понимаешь, разные люди желают разного, но одно всегда остается неизменным, – сказал он, смотря куда-то вдаль. – Вы имеете возможность взаимодействовать с особями вашего вида на очень глубоком уровне. Это порождает особые желания, мечты. В конце всегда все сводится к тем, кого вы любили. Я видел ваших великих людей: ученых, изобретателей, политиков. Все они хоть и гордились своими достижениями, но важным были для них лишь близкие. Для всех без исключения. Сейчас ты хочешь перебить меня, сказав о всяких насильниках и убийцах, но поверь – для них тоже были очень важны другие представители человечества. Просто сознание этих людей немного деградировано.

Черт вздохнул и продолжил.

– А насчет мироздания, – он сделал многозначительную паузу. – Пока не знаю почему или как, но если люди, живущие приблизительно в одном отрезке времени, так привязались друг к другу, что не могли представить не то что жизни, а смерти без любимого, то они оба попадут в одну ячейку памяти. Их сознания будут сплетены и они будут находиться в ней вместе.

– Почему же тогда я… – не успев подумать сказал я.

– Это случаи очень редкие. Если ты кого-то так любил, то сочувствую, друг – тебе не отвечали взаимностью. Но я, если честно, сомневаюсь, что ты смог полюбить так сильно.

– И как это… ТАК любить?

– Сложно сказать… – вздохнул черт. – По крайней мере мне. Любовь – это же не совсем чувство. Это комбинация чувств, обещаний, привычек, привязанностей. За все время моих наблюдений я понял только одно. Человек никогда не виноват в том, что не нашел свою любовь. Это происходит будто…

Он замолчал и задумался, подбирая правильные слова

– Будто?

– Будто по задуманному плану, который идет не так как положено и по абсолютной случайности рождает то, что называют любовью.

– А может моя девушка? Она же еще жива. Я ее любил и она меня любила. Вроде. А то что мы повздорили и разошлись это так – мелочи, понимаешь? Просто подождать может надо? Как тут время течет? Быстрее или медленнее чем на Земле? – попытался я не оставлять надежду на существование любви в своей жизни.

– Здесь, – ответил черт отстраненно. – Времени вообще нет. Если она должна была попасть сюда, то она бы уже была здесь. Да и место это выглядело бы по другому, ведь ее сознание бы внесло свою лепту. И ты вообще слушал, что я сказал? Вы с ней были один месяц и спаривались как кролики половину этого времени. Хоть чем-то тебе это напоминает задуманный план, в который вмешиваются силы случайности?

– Нет… , – еще больше погрустнел я.

Черт подлетел поближе и опять похлопал меня по плечу. Я заметил, что уже совсем перестал бояться его и мог смело смотреть ему в глаза. Хоть его еще нельзя было назвать моим другом, но за врага я его уже тоже не держал. Он знает об этом месте больше меня, но и сам не всезнающий. Я стал находить все больше и больше сходств между нами, и потому страх стал исчезать. Мы боимся несоответствия, боимся того, чего не можем понять, боимся непредсказуемости, ведь она таит опасность. Черт уже не был для меня непредсказуемым. Он тоже чувствует, тоже задается вопросами, тоже имеет пробелы в познании.