– Не говори ерунды, – буркнул я, стараясь успокоиться, но взгляд от девушки отвести почему-то не смог. Особенно от ее улыбки. Такой она казалось нежной, солнечной, а меня давно ничего не подпитывало. Жизнь, будто хрустальный сосуд, сломалась после выпускного, я смирился и просто плыл по течению. А сейчас увидел эту улыбку, и все, словно ножом полоснули.

– Да кто она такая? Вить, неужели это… та самая? – осторожно спросила Юлька.

Я поднялся, решив уйти. Сидеть здесь и смотреть на Романову было невмоготу. Каждый раз при виде нее вены словно кипятком наливались. Но тут вдруг Рита повернулась и замерла. Глаза расширились, в них промелькнуло что-то до боли знакомое, давно забытое и очень печальное. Наверное, так выглядят потухшие звезды, когда превращаются в пыль.

Мальчишка дергал ее за руку, явно требуя к себе внимания. И Марго наконец-то посмотрела на него, что-то сказала, а затем, еще раз коротко взглянув на меня, они двинулись к выходу.

Не знаю, сколько я простоял не в состоянии даже вдохнуть полной грудью. В голове словно кадры из кинопленки мелькали моменты нашего прошлого: ее улыбка, заставляющая сердце останавливаться, жизнерадостный голос, звонкий смех. Все это теперь казалось каким-то неестественным, словно я выдумал эти проклятые воспоминания. Они подобно яду отравляли мою жизнь.

В реальность меня вернул главврач, тот самый Евгений, что помогал Юльке. Вернее не он вернул, а его разговор по телефону. Да и Риты уже не было в коридоре.

– Не переживайте, Маргарита, можете прийти на обследование через месяц, ничего страшного. У вас никаких обострений, все х орошо, в принципе. Это же плановая процедура.

Я озадаченно посмотрел на мужчину – уж больно любопытно стало, что это за ребенок ушел с Ритой. На посторонних детей так обычно не смотрят, как смотрела Романова. Кто он такой, в конце концов? Вряд ли она подрабатывала няней или взяла кого-то на попечение. Все эти предположения граничили с абсурдом.

– А вы чего еще здесь? – обратился Евгений Михайлович к нам, засунув телефон в карман белого халата.

Ребята переглянулись, явно не зная, что ответить.

– Да мы это… – начал было Антон, но не договорил.

– Скажите, а вы случайно не с Романовой Маргаритой разговаривали? – набравшись наглости, спросил я. Возможно, не стоило задавать этот вопрос, бередить старые раны себе дороже, но случались порывы, которые невозможно остановить, совладать с ними. Вот как тогда, через неделю после выпускного вечера. Думал, отпустит, сделаю себе легче, но не опустило, легче не стало, наоборот, словно яду напился, а тот по злому року не подействовал.

Говорят, нет ничего ужаснее, чем выстрел в спину. Но предательство от любимого человека в разы хуже. Это выстрел прямо в лоб. После которого мир вдруг становится старым выцветшим снимком на полароиде. Нет, не мир, а ты сам.

– С ней самой, вы знакомы? – с удивлением спросил врач. Я постарался сконцентрироваться на разговоре и не думать о плохом.

– Ну… типа того, – ответил я, хотя, может, это было не лучшей идеей.

Зачем я лезу в это? Да какая, собственно, разница, чьего ребенка Рита вела за руку? Пусть даже и замуж вышла, что с того? Ее жизнь не остановилась, моя тоже. Мы существовали раздельно, хоть и жили в одном городе. Каждый раз я напоминал себе об этом, и каждый раз, как бы смешно ни звучало, мне становилось не по себе от этих мыслей. Парадокс какой-то.

– Дядь Жень, а она приходила с сыном? Она такая молодая, – спросил очередную глупость Леваков, пока я сомневался, нужна ли мне новая информация о девушке, которую когда-то любил, и которую всем нутром сейчас ненавидел.

– Это брат ее, Матвей. У него с сердцем проблемы были…

– Брат? Родной брат? – откровенно говоря, я удивился. За год наших отношений в разговорах ни разу не всплывала информация о брате. Хотя мы знали друг о друге все. Или мне так казалось.

– Брат, родной или нет, не знаю, – пожал плечами Евгений, задумчиво потирая подбородок. – Фамилия у них одна, по крайней мере. Рита иногда приводит Матвея на плановые обследования, а иногда ее мать. Он состоит у нас на учете с этого года. А до этого состоял во второй городской, но там сейчас ремонт, и всех пациентов перевели к нам.

– Понятно, – сказал Антон.

Только мне ничего не было понятно. У Марго откуда-то взялся брат, и не просто брат, а больной, с довольно серьезным заболеванием. Почему она тогда ничего не рассказала, я ведь… Понятно почему, видимо, считала меня посторонним человеком. Зато теперь ясно, почему она так легко уехала с Мишей, позволила ему себя трогать. Кажется, в наших отношениях я был единственным без мозгов.

Я сглотнул и, опустив голову, уставился на свои зимние кроссовки. А в груди будто микровзрывы происходили. Забавно, мне казалось, что я отпустил эту ситуацию, перелистнул страницу. Но почему тогда…

Почему меня продолжает задевать эта девушка?!

Мы вышли из больницы молчаливой тройкой. Небо заволокло свинцовыми тучами, а стая ворон, кружившая возле здания, громко каркала, словно насмехаясь над этим миром. Антон держал Юльку под руку, а я просто старался прийти в себя и перестать прокручивать в голове проклятую встречу с Ритой: печальный взгляд, брошенный в мою сторону, и нежная улыбка, адресованная брату. Она посмотрела на меня так, словно я предатель и причинил ей столько боли, что жизнь окрасилась в черно-белые тона.

Мы не пересекались почти три года, я видел Романову лишь издали, более близко не сталкивался. И как хорошо было раньше: я быстро остывал после встречи, быстро возвращался к своей обыденности, но сейчас почему-то никак не мог успокоиться. Все вокруг бесило: звуки машин, голоса людей, радио, которое включил Леваков, усаживаясь на пассажирское сиденье.

– Где твоя машина, братишка? – спросил я, не выдержав.

– В сервисе, переобуться отдал.

– Все в ноябре переобулись, а ты самый умный что ли? – я ворчал, словно старый дед. Мы выехали с парковочной зоны, охранник в маленькой старой будке у шлагбаума недовольно окинул нас взглядом. Что же, я тоже был не особо в настроении. Спустившись до ближайшего перекрестка, мы выехали на центральную трассу. Будь моя воля, прибавил бы скорость, пока обороты на спидометре не стали бы зашкаливать. Но час пик и загруженная городская трасса не позволяли эмоциям взять верх. Как назло, когда мы остановились на светофоре, перед моим носом еще нагло вывернула длинная камри. Захотелось высказаться трехэтажным матом. Что за день?!

– Дядька мне просто по блату местечко выделил. Он, кстати, недавно о тебе спрашивал. Говорит, Витя пропал, не звонит, не пишет.

– А что я ему, девочка, звонить или писать?

– Ну, с днюхой-то мог поздравить, – не унимался Леваков, то и дело поглядывая назад, на свою ненаглядную Юльку.

– Я его поздравил.

– Через неделю.

– Слушай, лучше поздно, чем никогда, – возмущался я, нервно отбивая пальцами по рулю. Когда уже загорится зеленый?

Ладно, с дядькой – мы так Леонидыча называли – действительно вышло некрасиво. Он мне помог три года назад.

Я тогда ходил подавленным и постоянно зависал в клубах, теряя себя настоящего. Пытался заглушить тоску по Рите и искал всевозможные способы, правда, папе они не нравились. Один раз поругались, второй, на десятый старик выдвинул ультиматум: либо я заканчиваю убивать свою жизнь, либо он лишает меня денег и крыши над головой. Другой бы одумался, а я усмехнулся, взял дорожную сумку и пошел, куда глаза глядят.

В юности почему-то кажется, что побег из дома – это решение любой проблемы. А желание родителей уберечь нас воспринимается в штыки. Что они понимают? Не у них же сердце истекает кровью? И вообще, вместо того, чтобы пытаться научить нас мириться с собственной участью, могли бы дать свободу выбора и денег. Именно так кажется, когда по паспорту восемнадцать, а в душе и того меньше. Я не был исключением. Юношеский максимализм вперемешку с депрессией одержали верх.