– Ира!

– Но… Мужчина перспективный, хоть и намного старше тебя. Да и при хорошей должности, что немаловажно.

– Богданов тоже меня намного старше, если ты забыла. Погоди, Ирин, няня звонит, – смахиваю экран, внутренне холодея от странного предчувствия.

– Ева Андреевна, к нам в дом ломится какой-то мужчина! Говорит, что вы его знаете, что он ваш… муж. Что нам делать, Ева? Сашенька плачет, а тот мужик… Он настаивает, чтобы я его впустила. Показывает штамп в паспорте и…

– Господи… – только и могу выдавить. – Ир, разворачивайся, едем в Уланово. Богданов штурмует мой дом!

Илья.

Я не думал, что мои слова так подействуют на Еву. Ожидаю получить в ответ шпильку, презрительный смешок или высокомерный взгляд, а получаю… Пожалуй, такого острого и болезненного укола в сердце я давно не ощущал. Подбородок Евы дрожит, с лица вмиг сходит краска, а на глаза наворачиваются крупные, блестящие слезы. Похоже, я перегнул… Не имел права так жестоко ее обижать.

– Ева, постой! – успеваю выкрикнуть ей вслед. Куда там! Ее стройные ноги в брюках растворяются в толпе, хлынувшей по пешеходному переходу.

Возвращаюсь в машину, не отпуская мысли, что Ева меня обманула. Ну не может она жить в таком районе. Маленькая богачка слишком привыкла к комфорту, чтобы разменять особняк в Уланово на захолустье городской окраины. Запускаю двигатель и трогаюсь с места в сторону центра. На ходу набираю цифры телефонного номера Сан Саныча. Александров отвечает мне тотчас. Складывается впечатление, что звонка он ждал или сам собирался позвонить.

– Илья Владимирович, это кошмар… – вымученно вздыхает он. – Вы устроили совсем ненужное шоу для журналистов. Я же не сказал целовать эту женщину у всех на виду!

– Сан, не ты ли уговаривал меня убедить ее? А как, по-твоему, я должен был поступить?

– Во всех СМИ теперь вас обвиняют в уклонении от отцовских обязательств. Откуда у нее взялся ребенок? Неужели, ваш? Скажете, ничего не знали про сына?

– Нет у меня детей, Сан, о чем ты?

– О боги! – начинает он свою заезженную, хорошо известную мне песню. – Впереди дебаты, интервью для областных изданий, встречи с избирателями! Как вы объясните образцовым семьям – вашим избирателям свое поведение? Как выкрутитесь, Илья Владимирович, миленький?

– Саныч, она родила от кого-то другого. Не от меня, – чеканю, с трудом сохраняя самообладание.

– Значит, у вас ничего не было? Это облегчает дело. Потому что кандидаты, бросающие детей, никому не нужны! Придется опять Сан Санычу думать, как из этой ситуации выходить.

– Сан?

– Что еще? – хмыкает он.

– Можешь пробить, где она живет? Точный адрес. И… Сколько ее сыну лет?

– Значит, все-таки было? О боги!

– Ну, перестань. Одной позёрки мне сегодня хватило с головой, еще ты со своим представлением. Ну… было. Но Ева бы сказала о ребенке. Или нет?

– А пес его теперь знает. Сейчас пришлю вам адрес Аксёновой и фото мальчика. Посмотрите, по мне так он вылитый вы! Опер нашел всего несколько фотографий Евы Андреевны с ребенком, она не светит нигде личной жизнью.

– Жду, – бросаю я сухо и паркуюсь на обочине.

Волнение разрастается внутри, как огромная скользкая опухоль. Впервые за долгие годы мне страшно открывать файлы с фотографиями. Страшно столкнуться с оглушающей, жестокой реальностью. Набираю в легкие побольше воздуха и медленно выдыхаю. Кошусь на экран телефона с мигающим индикатором нового сообщения и касаюсь подушечкой пальца файла… Не могла Ева родить от меня. У нее вообще я был первым… Черт, ведь не думал об этом все эти годы. И тогда ни о чем не думал, позабыв о контрацепции. Был уверен, что она контролирует этот вопрос, раз пришла ко мне среди ночи…

С экрана смартфона на меня смотрит улыбающийся мальчик в объятиях матери. Большие карие глаза, темные, как горький шоколад волосики и до черта знакомая мне улыбка – именно ее я вижу каждый день в зеркале. У меня есть сын. Черт, черт, трижды черт! И пояснение Сана к файлу: «Пацану чуть больше трех лет, зовут Саша. Александр Аксёнов».

Разворачиваюсь на перекрестке и мчусь в Уланово. Теперь Еве от меня не отбиться. Как она посмела скрыть от меня ребенка? За что? Почему? Она не имела права так со мной поступать, какие бы у нас ни были отношения. А теперь, выходит, Саныч прав: со стороны я выгляжу как папаша, бросивший жену и ребенка. Депутат хренов!

Уланово изменился за эти годы: Ева поменяла забор и цвет стен дома, воспользовалась услугами хорошего ландшафтного дизайнера, засадившего участок и прилегающую территорию туями и цветами. Зачем она солгала насчет адреса? Неужели, испытывает такую сильную неприязнь? Вопросы роятся в голове как стая вонючих жирных мух. Что ни мысль, то обида, обвинение или осуждение… Боль, неконтролируемая, жгучая. Да, я ее тогда прогнал, не принял предложение «попробовать отношения», но это не значит… Или, значит?

– Вы к кому? – звучит в домофон голос няни.

– Я муж Евы Андреевны, приехал издалека, откройте, пожалуйста.

– Сейчас я позвоню хозяйке, – испуганно отвечает она. На заднем плане слышится плач ребенка.

– Я покажу паспорт, если позволите, – тычу разворотом в камеру.

Калитка открывается, впуская меня в дом. Сюда я приезжал, чтобы перенять дела у ее тяжелобольного отца, здесь познакомился с ней – юной двадцатилетней девчонкой, краснеющей при моем появлении. Воспоминания обдают нутро горькой волной. Вхожу в прихожую, завидев перепуганную няню с мальчиком на руках.

– Не бойтесь, я вам не причиню вреда. Я могу войти?

– Хозяйка скоро будет. Извините, я не знаю вас… Вам лучше подождать Еву Андреевну.

– Хорошо, постою в прихожей, – соглашаюсь, усаживаясь на кожаный пуф.

Ева врывается в дом через двадцать минут. От обиженной милой девушки не остается и следа, ее сменяет решительная разъяренная фурия с красным лицом и размазанной тушью.

– Убирайся из моего дома, Богданов! Вон! – ее тонкий пальчик указывает направление.

– И не подумаю, Аксёнова! Саша мой сын, ответь?

– Он только мой, ясно? Пошел отсюда! Уходи!

Грудь Евы тяжело вздымается, подбородок дрожит, щеки пылают как спелые яблоки… Тигрица, волчица, готовая разорвать любого ради своего малыша.

– Ева Андреевна, может, полицию вызвать? – показывается из комнаты няня.

Ева бросается к мальчику и забирает его из рук женщины. Прижимает его к груди и горько плачет.

– Сыночек мой, Сашенька… Не плачь, сынок. Уходи, Илья, пожалуйста.

Она поднимает на меня взгляд, заставляя почувствовать себя тварью. Кто я – террорист, бандит, врывающийся в чужие дома? Ее красные заплаканные глаза, испуганный взлохмаченный вид, частое дыхание действуют получше группы захвата. Вот, до чего ты дошел, Богданов… Ты ничтожество, пугающее маленьких детей и женщин.

– Мы поговорим после, Ева, – произношу сухо и покидаю дом.

Илья.

– Что случилось, Илюш? – тихий ласковый голос Светы нарушает тишину, а ее ноготки чертят полоски на моей обнаженной груди.

В лучах лунного света голые женские плечи кажутся прозрачными, а глаза, сияющими как бриллианты. Отворачиваюсь от любовницы, устремляя взгляд в темноту.

– У меня есть сын, Свет, – отвечаю, прочистив горло.

– И сколько ему?

– Три года. Зовут Саша. И его мать… Она…

– Так я и знала, что эта затея с Аксёновым плохо кончится! – фыркает она, мгновенно отрываясь от меня. Приподнимается на локтях и впивается в меня взглядом.

– А как ты поняла, что речь об Аксёновой?

– Да уж… Богданов, только ленивый не видел твоего страстного поцелуя с ней в кадре, – хмыкает Светлана. – И что ты решил? Не думала, что у такого, как ты проснутся отцовские чувства.

Я сам не знаю, что ответить… Проснулись ли они, те самые чувства? Или меня терзают другие, низменные и жалкие – обида, уязвленное самолюбие, злость?

– Она выгнала меня, Свет. Выставила из дома, как террориста. Прижимала ребенка к груди и плакала. Черт… Как будто я чудовище какое… – произношу с нескрываемой досадой в голосе.