Статья венчалась двумя фотографиями. Сам пленник выглядел удовлетворительно — счастьем не светился, но вроде бы и духом не пал. А еще белградское издание поместило фото моста, лишившегося пролета. «Некоторые повреждения» вывели его из строя надолго. Значит, план Младеновича перерезать железнодорожное сообщение севера с югом удался вполне. Вряд ли генерал ожидал пленения Бориса и вынужденного проникновения группы Несвицкого в белградское змеиное гнездо, но подобные вероятности всегда следует учитывать.

Не без внутреннего сопротивления сунул газету Олегу и Василию, хором воскликнувшим: «Брехня!». Но у каждого шевельнулся червячок сомнения. Даже сильный человек имеет предел выносливости, пытками можно сломать самых твердокаменных.

Наутро Малкович исчез — встречать гостей. Вскоре за окном, лишенным стекла, раздался стук уставшего от долгой жизни дизельного мотора. На грузовичке приехал тот самый знакомый Душана. Им оказался довольно неприятный тип с наколками на руках, выдающими принадлежность к криминальному миру.

— Давор Ивич, — представился он. — Короче. Ваш Касаткин-Ростовский выдал наших. И вас предал. В газетах пишут, его держат в городке Нова Сава. Это километров тридцать к юго-западу от Белграда. Под охраной. Собираем команду — напасть и мочкануть стукача. Вы — в деле?

Предложение с места в карьер, без «предварительных ласк»…

— Согласен, — быстро сказал Несвицкий.

— А вдруг князь никого не выдавал? — засомневался Сушинский.

— Выдавал, не выдавал… Что за гнилой базар? — скривился уголовник. — Все его считают германской шестеркой. Мы обязаны мстить. С вами или без вас. Слышал — вы хорошие воины. В листовке писали — умеете летать. Вы в деле?

— Повторяю, согласны, — заверил его Несвицкий. — Одно лишь пожелание: когда захватим Касаткина-Ростовского, у меня будет три минуты на его короткий допрос. Пусть в твоем присутствии.

— По рукам! — обрадовался уголовник. Очевидно было, что самим лезть на охраняемый немцами объект ему не очень улыбалось. Переложить горячую часть операции на варягов — милое дело. — Залезайте в кузов.

Оказывается, за истекшие сутки проверки на дорогах участились. Поэтому Ивич решил ехать в объезд Белграда, а опасных пассажиров укрыть листами металлочерепицы и другими стройматериалами. Идея крайне не понравилась Несвицкому. В том числе потому, что он ничуть не доверял хорвату. Если за головы их четверки объявлено вознаграждение (это вполне в германском духе), что стоит урке просто сдать их патрулю Бундесвера? Прижатые железками, они мало что могут. Приверженность уголовников каким-либо принципам лучше всего характеризуется зэковской поговоркой: ни Родины, ни флага. Вместо них — понятия, по которым казнь стукача считается высшей справедливостью. Подставить чужих — цель оправдывает средства.

— Хорошо. Только Душан поедет в кабине и возьмет с собой автомат. А железа на нас троих будет столько, чтоб могли его сбросить и придти на помощь.

Вряд ли Ивич намеревался продать их немцам. Но усложнение задачи ему не понравилось. Поколебавшись, нехотя согласился. Хуже всех пришлось старому знакомому Душана, затиснутому в кабине между ним и хорватским водителем. В случае перестрелки тоже достанется, и как доказать, что ты — нонкомбатант?

Вдобавок, то ли еще более страхуясь, то ли из вредности, Ивич выбрал маршрут по лесным дорогам. Кидало немилосердно. Весьма некомфортно чувствовали себя пассажиры и в кабине. Что выпало на долю троих, путешествовавших в кузове под слоем прыгающего по ним металла — лучше не спрашивать.

Пытка длилась около полутора часов. Когда машина, наконец, остановилась, и дизель заглох, Несвицкий услышал приветственные голоса снаружи. Говорили по-хорватски. С доставленных в кузове стащили железо.

Грузовик стоял в здоровенном сарае. Возможно, когда-то здесь была конюшня, рассчитанная на два или три десятка лошадей, сохранившийся стойкий запах подтверждал это предположение.

Ивич попрощался и укатил, прихватив приятеля Душана. Новые знакомцы к тесному общению не стремились, низ лица укрыли шарфами или платками, имен не назвали. Старший, невысокого роста и полноватый, с большими залысинами на непокрытой голове, повелевал. Двое моложе преимущественно слушали. Четвертой и последней была женщина, по неуловимым признакам, как показалось Несвицкому, относившаяся к происходящему с неодобрением — то ли из-за недовольства привлечением волхвов, то ли вообще участия в авантюре.

План, уже разработанный до прибытия волхвов и поэтому специально на них не рассчитанный, предусматривал маскарад. Дом, где содержался Касаткин-Ростовский, хорваты намеревались брать штурмом, приблизившись на конной повозке под видом цыган, собирающих вторсырье и прочий утиль. Для разрушения защитного кокона князя добыли даже пяток патронов с зачарованными пулями. На случай, если по пути встретятся железные двери и прочая фортификация, команда «плешивого» (такое прозвище дал ему Несвицкий) набрала взрывчатки и прочих ништяков. Отход предполагался на автомобиле. Но если ударная группа будет состоять исключительно из умеющих летать, им проще ретироваться по воздуху.

Военный совет проводился в той же конюшне, туда же привели лошадь, будущую соучастницу операции, ибо какой же роман без коня? Четверка волхвов не жаловалась на спартанские условия, в походе все допустимо, а вот хорватский план, простой до примитивности, настораживал.

— Как-то все слишком очевидно, другове, — высказался Душан, когда хозяева оставили их в покое. — О местонахождении столь ценного кадра пишут газеты! Причем — не одна.

— Меня встревожило, что плешивый увильнул от ответа на вопрос: что это за здание. Оно и до немецкого вторжения служило тюрьмой? Тогда штурм в лоб укрепленного объекта, тем более, без наших способностей, имеет мало общего со здравым смыслом, — Несвицкий обвел глазами сарай, выискивая самого габаритного участника группы. — Олег! Что ты задумал?

— Цыган я или не цыган? Оседлаю кобылу, проедусь. Осмотрюсь. От боевого варяжского волхва вряд ли кто ожидает джигитовку.

Лошадь — не собака, но Олег, судя по всему, обладал талантом находить общий язык с любым представителем животного мира. Нацепил на себя длинную хламиду ярких цветов, предоставленную хорватами, бесформенную шапку. Поскольку после отъезда из дома Петара толком не мылись, грязная физиономия совершенно соответствовала предрассудкам о кочевом племени. А то, что лицом светлее, чем большинство роман… Ну, согрешила женщина из табора, бывает.

Вернулся славянский цыган через час и был категоричен: ловушка. Оказывается, еще пару недель назад там находился местный банк.

— Не знаю, содержится ли там Борис. Но даже с улицы видно: решетки на окнах частые, металлические и в два пальца толщиной. На каждый прут нужна шашка из С-6. У входа скучает сербский полицай, всем видом показывая: служба поставлена спустя рукава. Готов спорить, внутрь проникнем как нож в масло. А за спиной с грохотом закроется стальная дверь. Если у парней есть зачарованные пули, там нас и найдут. Если нет… Ну, например, подгонят к окну грузовик и запустят выхлоп внутрь. Та же перспектива.

— Значит, акцию отменяем, — согласился Несвицкий. — Что не снимает задачу освободить нашего товарища. У меня есть идея, только мне самому она не нравится. Кроме того, придется снова обратиться к Давору Ивичу. А у меня до сих пор болят бока от поездки на его драндулете.

— Боюсь спросить, командир… План еще более авантюрный, чем штурм банка? — осторожно спросил Василий.

— Гораздо, — подтвердил Несвицкий. — Сначала надо выяснить, в чьем ведении из немецкого генералитета в Белграде находится князь. Выкрасть этого генерала и сделать ему предложение, от которого он не сможет отказаться[1].

— «Сделать ему предложение, от которого он не сможет отказаться», точно сказано, — оценил Василий.

У Душана уже был готовый ответ. Серб гораздо больше других вник в содержание белградских газет.

— Пишут о бригадном генерале Шварцкопфе, начальнике немецкой военной разведки. Он, находясь в Белграде, делал какое-то заявление относительно Бориса. Все очень похоже на игры спецслужбы. Кстати, Давидовац, земля ему пухом, собирался встретиться с братом и его семьей. Адрес, на всякий случай, я узнал. Наверное, надо было сначала идти к нему, а не к хорватам.