Это был успех! По залу шелестело нетерпение, журналистам свербело быстрее добраться до своих компьютеров, набить срочные сообщения об услышанном и переслать своим редакторам… Пока не поднялся один человечек, представлявший малоизвестный польский информационный ресурс.

— Непосредственно перед пресс-конференцией, ваше императорское величество, в немецкой прессе опубликованы показания князя Бориса Касаткина-Ростовского. Возможно, мало кто успел услышать об его аресте. Он признал, что заброшен в Сербию по заданию варяжского генштаба для проведения террористических акций. Одну из них совершил лично, подорвав железнодорожный мост. Что вы скажете на этот счет?

— Мне ничего не известно о задержании упомянутого вами лица и его показаниях, — отчеканил монарх. — Дальнейшие разъяснения получите у моего пресс-секретаря. Встреча закончена.

Царь покинул зал в крайнем раздражении. Одна капля дегтя может испортить не то, что бочку — цистерну меда. И испортила.

Обещанного генерала Борису не выделили, наверное, посчитали слишком мелкой личностью. Его допрашивал оберст, то есть полковник.

— Вижу, вы искатель приключений, ваше сиятельство, судя по зажившим шрамам на лице. Кстати, к содержанию до моего прибытия у вас претензий нет?

Немец довольно чисто говорил по-варяжски. Возможно, работал в восточном отделе разведывательного реферата.

Касаткин-Ростовский улыбнулся половинкой рта, вторая еще болела, несмотря на подвижнический труд корпускул Несвицкого. Немцы избили пленника, но особенно старались два хорвата. Наверно, рвением пытались доказать верность идеалам «Великого Рейха», когда почти вся их нация отвернулась от «высшей расы». За ночь рубцы и синяки поджили, смотрелись теперь как застарелые следы давних происшествий.

Князь решил отвечать ему на родном языке — его немецкий не безупречен.

— Исключительно обходительное обращение. Удивляюсь, почему не предложили мне коньяк, сигару и резиновую женщину. Данке за гостеприимство!

Оберст на миг оцепенел от неожиданности, потом въехал, что пленник шутит.

— Полагаю, вы трезво оцениваете свое положение. Взявшие вас солдаты — в числе ответственных за охрану моста. При подрыве погибли их товарищи. Неудивительно, что их обхождение с вами могло показаться несколько резким.

— Извинений не жду, — пожал плечами князь. — В конце концов, я — иностранный подданный, а мое государство не ведет войну с Рейхом. Поэтому законы об отношении к пленным на меня не распространяются.

— Не объявило, но ведет, — поправил германский офицер. — Чему мы получили неопровержимое доказательство. Арестованный террорист Борис Касаткин-Ростовский признался на допросе, что Младенович, его сербы и группа боевых волхвов отправлены в протекторат по прямому приказу царя с целью разжечь гражданскую войну против сознательных подданных, признающих власть кайзера.

От столь прямой и наглой провокации князь нервно сглотнул.

— Не подпишу. И на камеру не скажу. Можете пытать, даже убить.

— А зачем? Все эти покаянные речи по телевизору давно устарели и никому не нужны. Предположим, я угрозами, пытками и обманом уговорю вас ляпнуть что-то неосторожное. Тогда, если свидетеля не умертвить, сохраняется шанс, что он откажется от признания. С другой стороны, смерть давшего показания тоже пахнет нехорошо. На самом деле, все очень просто как три гвоздя. Так говорят в Варягии?

— По-разному, — Борис вытер лицо скованными руками, к которым тянулась цепь с трехпудовой гирей на колесиках. Ходить с ней получалось, катая как детскую машинку на веревочке, взлететь — никак. — В подобных случаях мы употребляем словечки покрепче.

— Тогда готовьте свой словарный запас. В ближайшие дни мы арестуем подпольную группу. Вам ведь пришлось бы обратиться к местным пособникам экстремизма, чтобы помогли вернуться на юг? Пойманный, мой дорогой князь, вы сдали их. Пошли на сотрудничество. И когда известие о вашем аресте совпадет с задержаниями сербских повстанцев, никто не усомнится в предательстве. Как минимум, фамилия Касаткиных-Ростовских будет навсегда вычеркнута из Бархатной книги Варяжской империи. Из дворян ваша родня превратится в мещан или разночинцев.

— Зачем вы мне все это рассказываете?

Оберст откинулся на стуле и прищурил один глаз.

— Семейного позора можно избежать. Вы действительно подпишите соглашение о сотрудничестве с разведывательным рефератом Бундесвера. Делитесь в письменном виде интересующими нас сведениями. И ауф видерзейн! Обещаю, отдельные поручения, которые придется исполнять, не будут ни частыми, ни обременительными. По окончании войны, чтоб избежать случайного разоблачения, предлагаю переехать в Рейх или в один из протекторатов.

— Еще раз — нет.

Для весомости сказанного Борис громыхнул веригами.

— Так никто и не торопит. Отдыхайте. Залечивайте последствия хорватского радушия. Но как только ваши соучастники окажутся в соседней камере — время кончится. Или вы с нами, или герр Шваркопф, возглавляющий наш реферат, отдаст приказ об информационной атаке.

Если бы не цепь с грузом, князь взлетел бы вверх и ударил обеими ногами в ненавистную рожу, глядевшую с деланным сочувствием. К сожалению, не выйдет.

На окраине Белграда четверка Несвицкого обнаружила дом, пострадавший от авианалета в те дни, когда Бундесвер варварскими методами убеждал: шутки кончились, начинается жесть.

Душан отправился в город на разведку, а также поднимать старые контакты. Кто-то из прежних товарищей непременно остался в столице. Даже самые ярые германоненавистники не могли бросить родителей и других членов семьи, не способных к отъезду.

А вот Душану обрубили все корни. Папа, мама, сестра — все покоятся в неизвестной братской могиле. Попросту, вырытой экскаватором глубокой яме, куда бульдозер спихнул трупы сербов. Жена не вынесла человека со столь глубокой травмой.

Именно поэтому Несвицкий доверял Малковичу практически безраздельно. Его ненависть носила зоологический характер, но одновременно порывы души сдерживала железная воля. Когда серб во время короткой стычки на мосту опустошал магазины — до перегрева его машинен-пистоле, то не совершил ни единого опрометчивого поступка. Он не убивал немцев, а зачищал. Занимался санацией. Подняв автоматическую винтовку с трупа, выписал контрольный в голову каждому. Для порядка.

Его ждали практически весь световой день и уже гадали — не попался ли патрулю. Чтобы парни не томились бездельем, Несвицкий приказал им навести элементарный порядок во временном пристанище — выбросить мусор от треснувших стен, а также оставшийся от поспешного бегства хозяев. Вспомнилось: «доцент, червонец давай, керосинку покупать буду». Правда, здесь было куда теплее, чем в заброшенном доме, где ночевали персонажи фильма «Джентльмены удачи». Когда смеркалось, серб просвистел условный сигнал, чтоб не получить пулю в лоб вместо «наконец!», и свалил на пол увесистый рюкзак.

— Продукты. Ночуем здесь, начался комендантский час. Завтра за нами заедут.

Несвицкий стиснул его за плечи. Василий с Олегом принялись потрошить рюкзак.

— Повстанцы? Подполье? — спросил Николай.

— Нет, обычные люди, ничуть не обрадовавшиеся повторному пришествию Бундесвера, но они выведут нас на сопротивление. Причем — хорватское. Хоть они здесь вперемешку. Кайзер гениально сплачивает балканских славян на ненависти к себе, — Душан выдержал паузу и протянул газету. — Сначала сам почитай, командир. Парням — потом.

Несвицкий раскрыл передовицу, и свет перед ним натурально померк. Неужели правда, что Борис — издайник (предатель)? Нет, не может быть, потому что не может быть никогда.

В статье сообщалось: Борис, пилотируя малый транспортный самолет, направил его в железнодорожный мост, и тот получил «некоторые повреждения». Террорист захвачен, охотно согласился на сотрудничество. Заявил, что операции повстанцев организуются и направляются из Москвы. Сдал группу хорватских подпольщиков, на которых первоначально рассчитывал, что они окажут помощь в возвращении в Високи Планины, где расположен главный гнойник мятежа. Арестованные хорваты приговорены военно-полевым судом к расстрелу, а сам князь оставлен в живых по личному распоряжению кайзера.