Но в этот раз, проехав кафану и притормозив у больницы, варяги вышли из машины и при виде картины, открывшейся их взорам, остолбенели. Вася даже стащил с головы черную шапочку.

— Ой вей! Шоб я так жил.

Несвицкий коротко выругался. Это что — первоапрельский розыгрыш? Но в Сербии, как вообще в данном мире, День юмора не знает никто, хоть праздников много — и религиозных, и народных, и государственно-помпезных.

— Николай… Нет, прости, ты теперь уже не Николай Михайлович, а Святой Микола-угодник! — не унимался Василий.

За ночь прямо у больничной стены выросла часовенка. Собственно, одно название — две стенки, крыша с православным крестом наверху. Зато у входа красовался фотопортрет Несвицкого перед микрофоном у здания скупщины. И он был вставлен в золотой иконный оклад. Над макушкой кто-то пририсовал нимб.

— При жизни признан святым? — Олег придержал пса, пожелавшего обнюхать посетителей часовни. — Что-то не припомню прецедентов.

Самого «святого» сей знак признательности от сербов, мягко говоря, не слишком обрадовал. Не заметил, как какой-то гад сфотографировал его во время спича на митинге пару дней назад. Здесь даже представить невозможно, чтобы у каждого в кармане лежал смартфон с фотокамерой, до сих пор пользовались пленочными, о цифре только слышали. Провинция-с…

Тем не менее, кто-то щелкнул. Судя по всему, напечатал не один экземпляр и успел размножить. Значит, запущен невидимый таймер, отсчитывающий часы, пока кто-то в германской администрации Сербии не опознает в нем зловредного волхва из Нововарягии, радостно воскликнув: вот ты где, голубь сизокрылый, прямо в наши руки прилетел!

— Парни, это серьезно, — вздохнул Несвицкий. — Во-первых, появился шанс, что немцы меня опознают, отловят, сдерут шкуру, и я вправду стану святым великомучеником. Похоже, сербы собрались послать подальше сербское начальство, подмахивающее оккупантам. Но церковь обижать нехорошо. Она объединяет их, отличает от католиков-хорватов и мусульман-бошняков с косоварами. Только церковные иерархи вправе причислять усопшего к лику святых. Фактически кто-то не слишком умный проигнорировал патриарха с епископами, образовав новый культ — святого меня.

Что примечательно, никто из молящихся даже не глянул на «Святого Миколу», беспрепятственно вошедшего в больницу с главного входа. В легкой куртке, джинсах, темных очках и с шайкачей на голове, приобретенных здесь вместо черной летной униформы, волхв мало походил на себя с иконы. Наверно, в представлении последователей новоявленный ангел должен путешествовать исключительно на облачке. Учитывая способность Несвицкого к полету, было не так уж сложно утолить их чаяния.

После ворожбы над плазмой и сытного второго завтрака «святой» отправился в заведение, по причине занятости не посещенное им в первые дни нахождения в Високи Планины. Не без удовольствия ступил с жаркой площади под прохладные своды храма, вдохнул знакомый запах ладана и ароматных свечек, сжигаемых перед образами.

Утренняя служба закончилась. Дьячок по просьбе Несвицкого вызвал отца Бориша, по слухам, сосланного в Високи Планины из-за размолвки с главными иерархами.

Священник был не особо упитан, лицо осунулось после сербского гриппа, но упругий животик торчал, натягивая сутану. Если убрать бороду и усы, а оставить только длинные волосы, издалека напоминал бы неопрятную и залетевшую по неосторожности даму лет пятидесяти.

— Здраво, оче! — Николай начал первым. — Гляжу, оправились после болезни. Работы много…

— Истинно, — ответил тот. — Благодарны мы тебе, волхв, за спасение тел наших. А за спасение душ усопших молимся, отпеваем ушедших к небесному престолу.

Действительно, служители городского храма и священники в малых деревенских церквах, едва встав на ноги, принялись отпевать усопших. В том числе совершая обряды над свежими могилами тех, кого отправился на погост не по православному обычаю. Церковников общая беда не минула: кто-то умер, а остальные переболели.

В отличие от последователей нового культа, отец Бориш признал благодетеля сразу, держался благодарно, но с достоинством.

— Слышал, вы и хорватам не отказываете, — продолжил Николай.

— Нет римских храмов в Високи Планины. Те же христиане, а что творили до эпидемии, то Бог им судья. Как их без окормления оставить?

Запахло если не ересью, то определенным нонконформизмом. Несвицкий слышал: Сербская православная церковь с католиками на ножах, относится к ним хуже, чем к мусульманам, иудеям и протестантам. Тем легче было перейти к скользкому вопросу.

— Что что думаешь, оче, о престранном сооружении у больницы с моим фото в золотом окладе? В Библии сказано «не сотвори кумира»…

— Ибо греховно. Ну что сказать… Заблудшие овцы — тоже из нашего стада. Престало вернуть их обратно.

— Как вернуть?

— Поможешь, волхв? Идем!

Около пародии на часовню Несвицкий стянул с головы шапку и темные очки для лучшей узнаваемости, молча позировал, пока священник мягко упрекал заблудших, что неусопший человек никак не может быть предметом поклонения, живые продолжают грешить, и только в лучшем мире предстоит подвести жизненный итог.

— К тому же я ничего не делаю сверхъестественного, — добавил Николай. — В Рейхе десятки, если не более сотни человек, обладают способностью чаровать воду и плазму. Так что не благодарить меня надо, а проклинать тех, кому вы служите, кому платите налоги, а вам вместо реальной помощи скинули витаминки с самолета, бросив умирать. Я всего лишь исполняю за кайзера его долг, коль он сам не сподобился.

Он поднял с булыжной мостовой и вернул на ноги старушку, бросившуюся перед «святым» на колени. Та или не услышала отповеди в силу глухоты, или пропустила мимо ушей.

— Этими глупостями вы меня смущаете, отвлекаете от работы. Немедленно уберите непотребство! А оплаты прошу лишь одной. Когда выпадет случай, так же помогите людям, как я помог вам. Прошу: чтоб через полчаса стена больницы приобрела прежний вид.

Закончив свой вариант Нагорной проповеди, а Високи Планины — это и есть высокие горы по-сербски, хоть вокруг одни холмы, Несвицкий оторвал «икону» от входа в будку и вытащил из нее фотографию, а оклад вернул поклонникам. В храм вернулся вместе с настоятелем.

— Оче! Кто мог меня заснять на митинге? — поинтересовался у Бориша. — Мало кто здесь носит фотоаппараты.

— Так то Ваня Гудурич, — предположил священник, — репортер единственной местной газеты. Лежал как неживой, пока твою плазму не ввели. Только встал — и сразу за дело. Но я где-то видел твое фото раньше. Вспомнил. В германской газете. Что-то связанное с войной в Славии, провокация с атомной бомбой… Нет?

— Да. Я и правда похож на того варяга. Если немцы меня примут за него, то поставят к стенке, не вдаваясь в детали.

Если священник и почувствовал ложь, неуместную под храмовыми сводами, то промолчал.

— Значит, друже Микола, надо репортера к порядку призвать. Почта не работает. Далеко он снимки услать не мог.

Поблагодарив отца Бориша, Несвицкий решил поскорее решить эту проблему, но не удержался от вопроса, возможно — неуместного:

— Оче, почему тебя сослали в горы?

— Отказался благословить доблестную дивизию Бундесвера, переброшенную в Белград наводить немецкий ордунг.

— Уж-жасный грех! Оче, если бы все сербы были едины и точно так же относились к оккупантам, страна отстояла бы независимость. Рад, что помог тебе выжить…

— Приходи чаще, чадо. Црква — лучшее место для разговора с Господом. И в себе разобраться.

Выйдя из храма, Несвицкий прихватил Олега и Василия, ожидавших снаружи в тенечке, и направил свои стопы в полицейский околоток. Начальника не застал, зато увидел представление, повторяющееся изо дня в день после стычки у БиоМеда. Трое лаборантов, отказавшихся идти домой, сидели в камере и жались к задней стенке. Полицейских осаждали родственники умерших — требовали возможности с арестантами «разговарати». Поскольку разговор намечался членовредительный, к бедолагам никого не допускали. А когда сквозь прутья решетки в заключенных полетели гнилые овощи, отнюдь не насыщающие озоном атмосферу полицейского участка, пара служителей порядка выпихнула разгневанных сограждан наружу. Естественно, для Несвицкого с охранением сделали исключение.