— Двадцать семь, — выкрикнул кто-то из ряда.

Преподаватель указал на Эда:

— Ты, получается, двадцать восьмой. Отлично. Как раз на пары разобьётесь.

Преподаватель вынул из кармана стопку «колоду» карточек с цифрами:

— Партнёр для тренировки будет выбираться случайным образом на каждом уроке, — он вынул две карточки и сверился. — Тринадцать и семь. Сейчас найду, кто у нас по списку с такими номерами…

Собрав таким случайным образом пару, он выдавал юношам палки и отправил на середину поля.

— Тридцать. Таких у нас в списке нет, — он сунул листик в нижнюю часть колоды. — Тогда… двадцать три. В пару пойдёт… двадцать восемь. Рио и Солена.

Эд вышел из строя и направился к преподавателю, одновременно с ним вперёд зашагал папа. Теперь, когда Эд поглядывал на соперника, он стал чётким.

Я не могла заставить мозг поверить глазам, но он был почти таким же, каким и на моей памяти: ростом чуть выше среднего, со светло-русыми волосами, раскинутой надвое чёлкой и далеко посаженными серыми глазами на круглом лице. Разве что, сейчас он был стройнее. Всё-таки с возрастом папа поднабрал.

Парни отошли в сторону и остановились, разглядывая друг друга.

— Ты, значит, с нами решил выпускаться? — папа прищурился, оценивая невысокого угловатого мальчонку.

Я похолодела. Только теперь, слыша голос, до сознания, наконец, дошла информация: передо мной папа. И он жив. Настолько, насколько живым может быть воспоминание, он жив.

— Ага. Через год, — ответил Эд коротко. Диалог не получил развития. Настала небольшая пауза.

Рука Эдмунда легла мне на плечо:

— Ты в порядке?

Я вздрогнула, оборачиваясь на голос, вдруг показавшийся мне совершенно незнакомым. Они всё-таки разные — голоса у папы и учителя.

— Да… — выдавила я, не моргая глядя на Эда. Воспоминания о нём и об отце в моем мире не существовали вместе, поэтому возможность видеть их рядом заставляла вспомнить — всё вокруг не реально.

Эдмунд, кажется, хотел что-то сказать, но папа из воспоминания опередил его, снова глядя на парнишку:

— Это же у тебя брат погиб? Рыжий такой, кучерявый. Карстен, кажется.

— Да, — кивнул Эд. В ещё не сломавшемся голосе засквозило нежелание продолжать тему.

— Сочувствую.

— Спасибо. Это тебя недавно поймали с травой?

— Я просто не знал что сказать! — почти закричал Эдмунд, стоя у меня за спиной. — Вот и ляпнул первое, что пришло в голову. Не осуждай этого мелкого идиота, он просто тупой. И, кстати, речь не про наркотики. Там другая очень долгая история.

— Да, но не одного меня, если уж говорить объективно, — помедлив с ответом, нехотя отозвался папа.

— Вот только шайку выделяют по имени лидера, — ехидно заметил Эд.

— А ты типа образец для подражания, да? Разве не ты спёр из оранжереи тот ядовитый гибискус?

— Гибискусы не ядовиты, а тот цветок… — Эд осёкся. — Короче, гибискусы все на месте.

— Если не секрет, кого ты травить собрался?

— Жуков в кабинете астрологии.

— А, тех самых, что сам и притащил? — захохотал папа.

Парни из других пар стали обращать внимание на этих двоих.

— Это был форс-мажор, — попытался оправдаться Эдмунд.

— Наверное, как и в тот раз, когда ты разнёс полкабинета зельеварения.

— Да. Это тоже был форс-мажор. Или с тобой их не случается? Я слышал, ты на третьем курсе додумался чинить экспериментальный образец в кабинете артефакторики.

— Вы чего там сцепились? — учитель закончил с распределением. — С вас и начнём.

Он начертил палкой круг на песке. Метров пять в диаметре.

— Посмотрим, что из себя представляете. Мечи у вас есть, магию применять можно, но друг друга не калечить. Усекли?

— Ага.

— Да.

Парни вышли на середину.

— Я сильно по тебе бить не буду, — словно делая младшему одолжение, сообщил папа.

— Твоё право, — буркнул в ответ Эд, принимая позу, отдалённо походящую на фехтовальную.

— Он думал, я колдовать не умею, — усмехнулся взрослый Эдмунд.

У меня в голове был некоторый диссонанс — трудно было принять, что две отдельные фигуры — мой учитель и этот пятнадцатилетний мальчишка — это один и тот же человек.

— Начали, — махнул рукой преподаватель.

…

47. Луна.

…

Парни начали борьбу.

С первых ударов палок-мечей, стало ясно, что Эдмунд значительно уступает моему отцу в силе. Это и не удивительно — хоть его и не справедливо было бы называть тщедушным, мальчишка всё же был едва выше меня и очень худ. Зато он был быстрым и гибким, что позволяло ему эффективно уклоняться.

Папа же находился в идеальном балансе между силой и скоростью, успевая отбивать атаки младшего и присылать ему ответные, единственное, что действительно создавало ему проблему — то, как соперник держал меч: Эд левша — для него привычно, что все вокруг использую правые руки, а вот папа с таким противником драться не привык.

Хорошо, что я решила учиться фехтованию, иначе сейчас понимала бы куда меньше.

Извернувшись, папа влепил мальчишке подзатыльник. Из круга зрителей донеслись смешки.

Эд секунду простоял на расстоянии около пары метров от папы, продумывая стратегию и снова атаковал. В этом нападении он навалился на палку всем весом.

Папа был вынужден сделать шаг назад, но споткнулся о стебель крапивы, свернувшиеся за его спиной в комок. Чуть не упав, он получил палкой по руке.

Два ростка быстро опутали ему ноги и дёрнули, заставляя повалиться.

Эдмунд наступил на его палку и упёр конец своей папе в плечо.

— Нормально, — учитель академии сделал в блокноте пометку и указал на одного из парней в числе зрителей. — Бери партнёра и в круг.

Эд и папа вышли из круга. Мальчишку, очевидно знакомого со всеми, пару раз одобрительно похлопали по плечу.

— Прокомментируйте своё поражение, — пародируя вездесущих писак из газет, попросил один из отцовских друзей.

— Немного недооценил, — пожал плечами папа, поправляя чёлку. Поражение, определённо, его задело. — Не привык маленьких обижать.

— А как Вы прокомментируете свою победу?

— Мне провезло с противником. Он себя переоценивает, и это не играет ему на руку.

Парни переглянулись. В глазах отца я видела неприязнь и обиду. Лицо Эда было неразличимо, но я почему-то чувствовала, что он испытывает схожие эмоции. Его задевало, что старший противник не воспринимает его как равного.

— И что, мне стоило тебя во всю силу бить?

— А в чём, собственно, проблема? Если бы я не считал себя готовым защищаться, я бы, наверное, сюда не пришёл, а? Вроде это логично.

— Я в курсе, что ты типа юный гений, — папа закатил глаза. — Но того, что ты мелкий задохлик это не отменяет.

— Как показывает практика, для победы над тобой большего не надо.

Пара пацанов, сражавшаяся в кругу, завершила бой и сменилась другой. Учитель был слишком занят, чтобы обращать внимание на начинающийся конфликт.

— Я-то могу тебе навалять, вот только зачем мне драться с сопляком?

— Улучшить статистику. Пока счёт один-ноль в мою пользу.

— Мне начинает казаться, — заметила я, повернувшись к своему учителю. — Что вы оба придурки.

— Ты не далека от правды.

— Да устройте дуэль на большой перемене и не парьтесь, — предложил юноша, с которым папа дружил до самой смерти.

Эд и папа переглянулись. Чувствуя эмоции мальчика из прошлого, я понимала — он не против. Как, впрочем, и его соперник, чьи чувства я считывала по лицу.

В лицо неожиданно ударило колючее сено. Я зажмурилась.

Вокруг раздались громкие крики.

Фыркая от травы, прилетевшей в лицо, я открыла глаза. Мы стояли всё на том же поле, но теперь нас отделял от трибун, забитых студентами и учителями, почти прозрачный голубоватый купол — полусфера радиусом метров сорок.

— Почему из драки студентов сделали представление?! — в ужасе воскликнула я.

— А что? За нами ведь присматривали. К тому же был ряд запретов, снижающих вероятность убийств и увечий. Дети постоянно цапаются, в чём проблема? При открытом, всё позволяющем подходе подросткам нет причин скрывать конфликты и бросать битых одноклассников в подворотнях. Мы под присмотром.