— Почему на нас такая странная одежда?

— Перечитай потом параграф о проекциях душ. Ты плохо его усвоила, — покачал головой Эд. — Это самая комфортная для тебя одежда. Заодно она отражает то, как ты себя ощущаешь по жизни. Она тоже меняется в зависимости от жизненной ситуации.

Я покосилась на тяжёлые браслеты у себя на руках, гадая, что это значит. Не придумав ответа, задала другой вопрос:

— Почему на тебе венок?

— Полагаю, меня слишком часто посещают невесёлые мыслишки, — усмехнулся учитель и жестом пригласил меня идти по дороге.

— И как это связано?

— Ну… ты когда-нибудь лежала в три часа ночи и вдруг вспоминала стыдную ситуацию из жизни?

— Да.

— Тогда ты знаешь, как хочется голову снять и отложить, лишь бы не думать об этом.

— Допустим.

— А от стресса голова когда-нибудь начинала болеть?

— Начинала.

— Вот. Не могу быть уверен на сто процентов, но, думаю, венок, доставляющий боль при соприкосновении с кожей, именно эти чувства и отражает.

— Ага. Понятно.

Эд потёр кончик носа:

— Нам сейчас нужно дойти до нужного воспоминания. Можно, конечно, быстро скакать по ним, но это тяжело переносится. Такие пешие прогулки куда меньше напрягают организм, чем резкие прыжки. Да и по времени мы не много выиграем. Напомню — пять-шесть минут здесь — как час в мире снаружи.

— Это-то я помню, — кивнула я, послушно идя за учителем. — А эти чёрные трещины? Откуда они?

— Это… это всё травмы. Пожар, где погибла моя семья, потеря источника, твои родители…

— А при чём тут моя мама?

Эд осёкся:

— С ней… мы поссорились. У меня было трудное время, поэтому… скажем так, ссора сильно отпечаталась. Ну, там… долго рассказывать. А Ролданд засветился в воспоминании с потерей источника. Вот и вышло, что им обоим тут место нашлось.

Эд поправил венок, сползший на лоб.

— У тебя ведь была невеста. Она тоже оставила трещину?

— Ага, и она тоже… — Эд продолжал трогать венок, всё никак не желающий принимать положение, когда листья не пробивались бы сквозь волосы. — Давай сменим тему.

— Почему ты не снимешь этот венок?

— Для этого придётся запечатать мне некоторые воспоминания, чтоб я не смог о них думать, — Эд оставил в покое кольцо жгучей травы. — Возможно… когда ты закончишь обучение и соберёшься, чтобы навсегда от меня уехать, я попрошу тебя сделать это.

Мы переглянулись.

— …а потом стереть из своих воспоминаний, что именно ты зачистила в моей голове, — Эдмунд улыбнулся.

Мы замолчали. От его слов мне стало грустно. А он улыбался. В его взгляде царила какая-то… как бы описать… блаженная меланхолия?

— Такое хорошее место, — заметил Эдмунд. — Так успокаивает. Ты не против, если мы подольше погуляем?

— Ты ведь не счастлив, да?

В тёмно-серых глазах появилось недоумение:

— Что? Да нет, всё хорошо, — Эд отвёл взгляд к полям. — Хотя да, моя жизнь могла бы сложиться совсем иначе.

— И была бы лучше?

— Кто знает, — пожал плечами Эдмунд с лёгкой улыбкой. — Может, я шёл бы на работу мечты, попал под колёса телеги и умер в восемнадцать лет. Такое ведь могло быть? Могло. Нет, солнышко, у меня всё весьма неплохо, а если б ещё венок голову не прожигал, вообще было бы почти идеально.

Эд задумался, но вскоре тряхнул головой и остановился:

— Всё, давай заканчивать с этой тоской.

Я только теперь заметила, что перед нами, прямо на дороге стоит огромный стог сена. Эдмунд взял меня за руку и пошёл прямиком через солому.

Я закрыла глаза и погрузилась в колючие жёлтые травинки.

…

46. Луна.

…

Колючее сено исчезло, и я открыла глаза. Стога, из которого мы вышли, за спиной не было, а мы с Эдом стояли посреди спортивной площадки академии. Часть предметов была нечёткой, в некоторых местах были нарушены перспектива и масштабы, но можно было различить большое кольцо беговой дорожки, трибуны вокруг и газон внутри.

— Почему всё такое странное?

— Заклинание, которое ты использовала — не прямой просмотр воспоминаний, а от третьего лица. Соответственно мозг пытается дорисовать то, на что я в тот момент не смотрел. Человек же не может фокусировать взгляд на всём одновременно, поэтому то, что ты видишь относительно чётко — это мозаика, собранная из кусков других воспоминаний. Со временем ты привыкнешь смотреть на то же, на что и я в тот момент, и не обращать внимания на уродство картины в целом.

— Ну, ладно, — я огляделась.

В странной позе замерли двое мальчишек лет пятнадцати. Один, вполне чёткий, полный с широкими бровями и русыми волосами…

— Мистер Нерт?

— Верно.

…второй, тёмненький. Его лицо было куда менее ясным, однако определяющие черты, например тёмные глаза и длинный нос, сохранились.

— А это ты?

— Да. В этот момент я не смотрел на себя в зеркало, поэтому не могу точно знать, как выглядел.

— И в каком мы промежутке времени?

— А ты подумай. У тебя есть доступ к моим воспоминаниям — ты можешь это чувствовать.

Я прислушалась к ощущениям.

— Второй курс. Сентябрь, — предположила я, больше опираясь не на ощущения, а на погоду и примерный возраст чёткого Аслана.

— Правильно. Начнём?

— Что начнём?

На лице у Эда сформировалось такое выражение, будто я спрашивала, как пользоваться ложкой:

— Здрасте. А тебя ничего не настораживает в этом воспоминании?

— Ну… то, что оно не шевелится.

— Именно. Начни его. Это как зеркало с записью. Прикажи ему активироваться.

Я сосредоточилась на связи источника с плетением, применённым к учителю, и вдруг в уши ударили звуки.

— Там лучше не есть, — Эдмунд-подросток из воспоминания прошёл сквозь меня, поблёскивая лиловым.

Нас с взрослым Эдом потянуло следом.

— Да нормальная лавка.

— Я с двенадцати лет там подрабатываю. Кошек дохлых на улице работники вроде ещё не собирают, а вот, что свежих на фарш не ловят, я утверждать не решусь.

Парни подошли к турникам. Аслан опёрся на столб, а Эд повис на нём вверх тормашками. Мир от этого его действия ещё сильнее скривился.

Я глянула в ту сторону, в которую смотрел парень.

Из небольшого домика в стороне от поля вышел какой-то мужчина, скорее всего преподаватель. Старший курс выстроился в ряд. Но я никак не могла вычленить среди размытых изображений своего отца.

Эдмунд и Аслан подошли к педагогу.

— Здравствуйте. Я на пересдачу.

— Ты кто у нас?

— Аслан Нерт. Факультет света. Второй курс.

— Что не сдал?

— Бег километр.

— Ага. Вставай на старт, — тренер прочертил носком ботинка линию на песчаной закольцованной дорожке и перевёл взгляд на Эдмунда. — А ты чего? У тебя ж нет долгов.

— Я на военную подготовку, — Эдмунд достал из кармана записку и отдал учителю.

— "…прошу допустить до занятий с четвёртым курсом… декан факультета "свет", профессор Джейн Лониан…" — зачитал учитель и развёл руками. — Ну, кто я такой, чтоб оспаривать решение мадам Лониан?

— Она во всём меня поддерживала, — взрослый Эдмунд легонько пихнул меня локтем. — Чудесная женщина.

— Ты, что собрался экстерном заканчивать? — тем временем спросил мальчика его преподаватель.

— Ага. Через год.

— Оно, может, и правильно, что сидеть, раз всё знаешь? Хотя я бы на твоём месте не спешил. Это же лучшее время в вашей жизни: уже и не дети, но академия о вас заботится. Знай только отдыхай да учись.

Эдмунд пожал плечами.

— Вставай к остальным.

Лица студентов на краткий мир стали яснее. На большинстве было удивление. В середине ряда мне померещился знакомый образ.

Преподаватель военной подготовки бросил взгляд на часы и дал Аслану сигнал к началу бега. Упитанный парнишка заспешил по дорожке.

— Итак, шантропа, что у нас за предмет, по-моему, очевидно. Будем изучать оружие и приёмы боя.

— Четверокурсников случайным образом разделили на несколько групп, — пояснил Эдмунд.

— Мы с вашей группой будем встречаться каждую пятницу здесь или в спортзале, — продолжал монолог преподаватель. — А по вторникам в лекционной аудитории на втором этаже в главном корпусе. А теперь приступим. Сколько вас сегодня?