Я промолчала, не находя слов, кроме ругательных.

— Мы решили без оружия. Чисто магией, — продолжал учитель, пока его молодая версия, стоящая рядом с нами, завязывала кудри в хвост на затылке.

— А у вас и оружие разрешалось?

— Да, но спросом оно не пользовалось — за применение сложных заклинаний в бою можно было развести учителя на хорошую оценку.

— Идиотизм какой-то, — я сформулировала вежливое высказывание.

— Какого чёрта ты так похожа на свою мать? — мягко засмеялся Эдмунд.

Я собралась уже пошутить, что, очевидно, это вселенский заговор для поддержания в мире баланса отбитых подростков и излишне осторожных, но прозвучал колокол.

— Начали, — улыбнулся взрослый Эдмунд. Он был от чего-то очень радостным.

Парни начали сходиться к центру полусферы. У молодого Эда под ногами возник белый круг.

— Чтобы через землю не вёл заклинание, — пояснил мне учитель.

Прежде, чем папа сделал нечто подобно, из земли у него под ногами вырвались высокие стебли крапивы, обжигая шею и не защищённые длинными рукавами руки. Дернувшись от боли, он попытался выскочить из зарослей, но они всё расширялись, преследуя его.

Отбив летящее в него белое плетение, папа применил щиты, покрывая ими оставшееся поле. Выпутавшись из жгучих зарослей, он оказался на безопасной земле и понёсся на соперника, заранее сжимая кулаки.

Эд бросился наутёк. У него теперь не было возможности повсеместно растить крапиву. Пока он убегал, прикрывая спину щитом от плетений, от его источника потянулась белая энергия, сплетаясь в кружево на поросшем крапивой участке. Он отделил это место щитом от влияния противника и, удалив крапиву, начал выращивать какие-то лозы. Питаясь от той земли, они расползлись даже по тому участку, где не могли расти. Из этих стеблей стали пробиваться крапивные, норовящие нагнать моего отца.

Оказавшись рядом с одной из таких лоз, заросших крапивой, папа приподнял её конец и резко тряхнул, пуская волну по всей длине «хлыста». Конструкция из жгучей травы попала по своему призывателю, оставляя на лице и руках ожоги.

Из-за этого Эдмунд замешкался на миг и вдруг застыл. Воспоминание поплыло.

— Что происходит? — я оглянулся на учителя. Вокруг медленно двигались цветные пятна, то замедляясь, то ускоряясь.

— Земля под его плетением. Он пустил через неё плетение, как только я стал неподвижной мишенью.

— Но ты ведь ставил защиту.

— Она разрушилась об эти щиты.

— Но… — задать вопрос я не успела — мир ожил.

Папа стоял рядом. Трибуны скандировали цифры:

— Семь!.. Восемь!..

— Досчитают до дести — проиграл, — коротко пояснил взрослый Эдмунд, пока картина мира полностью восстанавливалась в глазах юного Эда.

Как только мир обрёл относительную чёткость, папа обернулся на почти поверженного парня, чувствуя, что его плетение разрушено.

Кулак противника уже нёсся к его лицу. Папа попытался закрыть голову рукой, но не успел и не до конца раскрытые пальцы, встретив удар, были вдавлены в скулу. Раздались хруст и вскрик. Папа отшатнулся от противника, но споткнувшись о лозу, повалился на спину.

Я почувствовала ужас пятнадцатилетнего Эдмунда — он никак не ожидал, что ему хватит сил повредить кости противника. Парень застыл на месте.

Оказавшись на земле, папа не медлил, и, чтобы выиграть время на подъём, пнул второкурсника по колену. И снова раздался неприятный щелчок.

— Чёрт! — мальчишка со сдавленным стоном повалился на землю, рядом с противником.

Папа уже успел приподняться, глаза у него поблёскивали от навернувшихся от боли слёз. Здоровой рукой он с размаху, заехал Эдмунду по носу. Треск раздался в третий раз, брызнула кровь.

Взрослый Эдмунд непроизвольно потёр переносицу, припоминая ощущения:

— До первой крови.

Зазвенел колокол, объявляя конец боя. Папа победил.

— Сено, — предупредил меня учитель и в лицо полетели высохшие травы.

Стихли звуки, появился запах лекарств.

— Знаешь, Крапивник, — папа сидел на кровати в лазарете. Больную руку он держал в тазике с холодной водой. — Подводя итоги дуэли, я согласен признать, что был частично не прав.

— В таком случае, я готов признать, что слишком остро реагировал. Но за свои слова извиняться не буду, — Эд на соседней кровати попивал какой-то оранжевый сок. Нос у него был заткнут ватой, поэтому ему приходилось чередовать глотание сока и вдохи.

— Больно надо, — папа вынул опухшие пальцы из воды и осмотрел. — Раз уж ты целитель, напомни: когда подействует плетение для сращивания костей?

— К вечеру будет меньше больно, а отпустят нас дня через три, — Эд сделал глоток сока. — Извини за руку. Не думал, что так выйдет. Это же у тебя не перелом?

— Одна фаланга из сустава вылетела и есть ещё пару трещин. А ты как?

— Нос раздроблен, вывих колена.

На время установилась тишина. Папа макал руку в воду, Эд, прикрыв глаза, отчего воспоминание смазалось, пил сок.

Вдруг папа спросил:

— Можно я у тебя сок хлебну? А то во рту вкус песка с арены.

— Да, конечно.

Папа протянул через проход между кроватями здоровую руку. Эдмунд свесился с постели, чтобы отдать стакан. Из-за повреждённого колена это далось ему нелегко.

— Но он вкусы плохо забивает. По крайней мере, кровь.

Папа сделал несколько глотков:

— Я тебе зуб выбил?

— Не, это через носоглотку течёт.

Папа ещё немного попил и вернул стакан.

— Спасибо, — вернувшись в изначальное положение, он вдруг засмеялся. — А вообще, я постараюсь больше не попадать в лазарет одновременно с тобой.

— Почему?

— Потому, что твоя девушка уж очень громко реагирует на твои травмы. Чё она так разоралась?

— Сам же слышал — я — создание, не обременённое даже зачатками инстинкта самосохранения и бытового интеллекта, — пожал плечами подросток. — Но она, вообще-то милая. Поорать поорёт, но потом позаботится. Сок вот принесла.

Папа сунул руку в карман и, пошарив, выругался.

— Что случилось?

— Ни одной запоминали в карманах.

— А ты их с собой носишь?

— Да. А почему нет?

— Зачем?

— Да просто так. У меня дома полно бесполезных записей.

— А, — Эд потёр было нос, но тут же скривился от боли. — Так и говори — вредная привычка. Кто-то курит, кто-то пьёт, а кто-то записывает.

— Ну, можешь и так считать, — немного обиженно ответил папа. — Лучше скажи, у тебя есть кристалл?

Эдмунд сунул руку в карман и вытащил оттуда обломок хрусталя, пробку, покорёженную при извлечении из бутылки и горку прочего хлама.

— А ты, я гляжу, избрал другую пагубную привычку — алкоголизм.

— Не, это… долго рассказывать откуда.

— Ладно, обойдусь без истории. Тебе проба нужна?

— Нет.

— Тогда в эту дыру, которая от штопора осталась, всунь кристалл.

Эдмунд выполнил просьбу. В это время папа отделил от забытых на тумбочке шприцов две иголки.

— Воткни в пробку крес-накрест, чтобы камень не выпал.

— А сам? — Эдмунд тем не менее взялся за иглы.

— Рука, — напомнил папа, вынимая из воды повреждённую конечность.

— Ну да, точно, — кивнул Эд и через минуту вручил папе болванку под артефакт. — На.

Лиловое плетение и несколько закрепителей вошли в кристалл. Выдержав период стабилизации, папа проверил качество артефакта и активировал запись.

— Улыбнись. Ты добавишься в мою коллекцию бесполезных артефактов.

Я молча наблюдала, как парни записывают изображение.

— Нам пора, — Эдмунд тронул меня за плечо.

Это конец. Придётся возвращаться в реальность. Туда, где папы уже нет.

— Может, посмотрим ещё что-нибудь?

— Ты устала сильнее, чем думаешь. Пойдём.

Последний раз глянув на парней и на то, как Эд втихую перекладывает артефакт в свою тумбочку, когда папа отвернулся я разорвала связь с плетением.

Снова сено, краткая вспышка заходящего солнца, лиловый туман… и темнота.

Главы 48–50. Пацифика.

…

48. Пацифика.

…