Там, за оврагом, город спит,
За полем купола церквушки,
На поле рыхлый снег блестит,
Тропа лежит до деревушки.
Начался март. Луна полна.
Уже и вторник на подходе.
Фигура на поле видна,
Фигура эта в белом вроде.
Она стоит в большом кругу,
Что на снегу начертан шпагой.
Две стрелки вместе наверху
Сомкнулись. С яростной отвагой
Вступает Марс в свои права.
Лучами красными сверкает
И правит целый час. Сперва
Маг духа в час тот вызывает.
Около круга гром гремит,
Сверкают молнии повсюду.
Имея безобразный вид,
Явился дух из ниоткуда.
Он длинный, желчный, как старик,
Рога оленя, смуглолицый.
Ревёт, взбешенный, словно бык,
И красным светом он струится.
А когти грифа на руках
Подобны стали закалённой,
И кажется, что он в веках
Идёт стеной непокорённой.
Его движенья, как огонь,
Безжалостны в своих порывах.
И всё, что только он затронь,
Исчезнет, канет будто в взрывах.
Маг твёрдою своей рукой
Вздымает с пентаграммой шпагу,
В глазах его царит покой.
Дух должен покориться магу.
«Скажи мне, как зовут тебя?» —
Маг молвил. В голосе твердыня.
– «Амабиель
[20] зовут меня,
От сотворенья и поныне.
Скажи, что нужно от меня?»
Дух говорил, как рокот грома,
С дыханьем жаркого огня
И оживленьем ипподрома.
«Могу удачу дать в бою,
Могу я покорять народы,
И увеличить мощь твою,
И отвести твои невзгоды.
От раны уберечь могу,
Что ждёт тебя на поле битвы,
Могу я твоему клинку
Дать силу праведной молитвы.
Коль предначертано звездой
На эшафоте жизнь окончить,
Я справлюсь и с задачей той,
Не дам врагам тебя прикончить.
И неприступность крепостей,
И даже сам полёт снаряда,
Во власти это всё моей.
Так говори, чего же надо?»
Маг отвечал: – «Амабиель!
Увы, мне этого не надо.
Имею кров и есть постель,
Найду я пищи, если надо.
Чтоб жиром плотным не заплыть,
Найду я для себя занятье,
И что бы срамоту прикрыть,
Одно мне нужно только платье».
Дух вопросил: – «Тогда зачем
Меня ты, смертный, потревожил,
Коль не могу помочь ничем?»
И дух сказал, как подытожил: —
«У духов будто нету дел,
Как просто так ко всем являться.
Обидеть ты меня хотел?
Иль надо мною посмеяться?»
Маг говорит: – «Мне скучно жить.
Погасла искорка задора.
Не хочется уже творить
И грустно от мирского вздора».
Дух говорит: – «Мы договор
Сейчас с тобою заключаем.
С тобой я буду до тех пор,
Пока мы то не повстречаем,
Что скрасит твой недолгий путь.
Меня, надеюсь, понимаешь?
Тогда уж ты не обессудь,
Меня ты сразу отпускаешь».
Маг согласился. Дух пропал.
Пред кругом бегала лошадка.
Подумал маг: – «Да, вот попал.
А ведь стелил он мне всё гладко.
Найдём мы, что украсит путь.
Быть может, эта вот кобыла
Не даст ни капли мне взгрустнуть?»
И тут лошадка завопила:
«Я попросил бы выбирать
И для животных выраженья.
Кобылой можешь оскорблять
Кого угодно без сомненья.
Но духов надо уважать.
Так что теперь ты постарайся
Любой мой образ узнавать,
Худою бранью не бросайся.
Ну ладно, я Амабиель.
А как зовут тебя, дурашка?
Ведь и породистый кобель
Имеет кличку, и дворняжка».
«Я – Аули», – ответил маг.
«Понятно» – лошадь отвечала.
«Вот что поведаю, чудак,
Тебе сегодня для начала.
Теперь всегда, где будешь ты,
Я буду следовать с тобою.
Я надоем до тошноты
Своею гения игрою.
Я расскажу всё обо всех
И обо всём, что в этом мире.
Коль от предвечного помех
Не будет, то и что в эфире.
С тобой мы будем говорить
О всём, о чём ты пожелаешь.
Но чтобы психом не прослыть,
Молчать старайся. Понимаешь?
Ведь я не виден для других,
Их глаз не вхож в врата астрала,
Мирские похоти на них
Висят, как плотные забрала.
Да, слаб тщедушный человек.
Того, чего не понимает,
Боится свой недолгий век,
На то запреты налагает.
Так вот что, Аули. Молчок,
Бессилен волк собачьей своре.
Так здравый разум одинок,
Коль глупости в округе море».
Дух удалился. Дни спустя,
Чтоб мыслям не давать покоя,
Сидел наш маг один, грустя,
И забавлял свой ум игрою.
Наш Аули в стакан с водой
Упёрся неподвижным взглядом…
Покрыта мрачной темнотой
Свеча горит с стаканом рядом.
В глазах его царит покой,
Забавно им огня мерцанье,
Он тешит взор своей игрой,
Игрой в подвижное молчанье.
Но вот сковала резь глаза,
Их хочется закрыть от боли,
В них впилась света полоса,
Преграда воспитанью воли.
Но, не смыкая своих век,
Нещадно импульс побеждая,
Свой взгляд не прячет человек,
Он смотрит, волю утверждая.
Всё скрылось в тонкой пелене,
И появился свет астрала.
В немой кричащей тишине
Такая фраза прозвучала:
«Как жив, здоров», – и в пустоте
Фигура воина стояла.
Играя солнцем на щите,
Сталь непокорная блистала.
Меч со звенящей остротой
Грозил всему своим ударом.
Меч молча молвил: «Враже, стой!
Я закалён в огне недаром».
Взор воина живьём сжигал.
Одежды даже не скрывали
Вулкана силу и накал
Расплавленной бурлящей стали.
Маг отвечает: «Вот, живой.
Амабиель! Неужто ты ли?»
Воин кивает головой
И молвит: «Значит, не забыли.
Ну что ж, в дорогу, коли так».
И вот они уже на поле…
Зловещий перед ними враг,
И кончик шпаги ищет боли.
Здесь на испуг мгновенья нет,
Здесь пляс безумного железа.
Кровь, крик, предсмертный чей-то бред,
Здесь смерть гуляет, как повеса.
Защита, выпад, перевод,
Укол, и враг хрипит, сгибаясь.
И вот азарт бойцов берёт,
Бой зажигая, разгораясь.
Повсюду лежбища из тел.
Вот кто-то умер, рухнув в лужу.
А у живых один удел:
Спасать от Божьей кары душу.
На мрачном поле дух и маг.
Маг говорит ему, вздыхая:
«Зачем народ губить вот так,
Я до сих пор не понимаю?»
В ответ ему Амабиель изрёк,
Не мешкая в сомненьях:
«С пор древних, давних и досель
Прогрессу даден путь в сраженьях.
Труслив душою человек,
Но небо тем он поражает,
Что уж который к ряду век
Он вся и всё уничтожает.
Чтоб обрести в душе покой,
Отвёл он подсознанье страху.
Чтоб не убил его другой,
Он на врага идёт в атаку.
Чтоб хищный голод победить,
Траву с зверьём он поглощает.
Чтоб не замёрзнуть, не застыть,
Он рубит лес и лес сжигает.
Он страха раб. Его покой —
У страха верное оружье.
Прогресс наметился такой:
Он бросил палку и взял ружья.
Изобретает, мастерит,
Чтоб угодить ненужным страхам,
Но страх он свой не победит,
Страх с ним сроднился как рубаха.
Я мог бы дальше продолжать,
Но чувствую, что смысла нету.
Ты можешь это всё принять,
Увы, как чистую монету.
Ну что, ты хочешь воевать?»
Маг отвечает: «Не желаю».
Дух говорит: «Ну и плевать.
Тебя я, кстати, понимаю.
Ну что ж, до встречи, не тужи.
Но помни: страх уничтожает
Всё тело, душу, даже жизнь».
И с этой фразой исчезает.
Однажды за большим столом,
Накрытым белою скатеркой,
Где был кувшинчик с молоком
И хлеб с хрустящей белой коркой,
Обедал Аули один,
Попутно духов вызывая.
Вот появился господин
На сером волке восседая.
Король въезжает неспеша,
На голове его корона.
Сидит он гордо, тур верша,
А волк – ну что-то вроде трона.
