Переезд Мичайо в Россию стал причиной тяжелого, продолжительного и болезненного разговора с сыном, после которого здоровье Нобуо пошатнулось. Отчасти потому, что сын открыто делился только одной причиной своего переезда, тщательно и стыдливо скрывая другую.

Когда новость о смене вероисповедания Мичайо наконец дошла до Нобуо, тот в несвойственной себе манере разразился гневными проклятиями в адрес сына, клятвенно дав себе обещание навсегда вычеркнуть его из своей жизни.

С тех пор они не общались, несмотря на многочисленные попытки помириться со стороны самого Митча, его брата, сестры и даже мамы, которая, несмотря на материнскую тоску по сыну, крайне редко позволяла себе выступать против воли мужа.

Мысль о том, что воссоединить Митча с отцом невозможно, не давала Диме покоя. В его семье не существовало проблем с личным выбором, так же, как и не было запретных тем для общения. Единственным конфликтным моментом между ним и родителями стал выбор любимой футбольной команды. Тогда Дима перед началом телетрансляции футбольного матча Торпедо-Зенит честно признался отцу, что больше не болеет за Торпедо, выбрав себе в любимцы московский Локомотив. Отец, страстный поклонник черно-белых, мрачно выслушав речь сына, лишь молча встал, оделся и ушел из дома.

Вернулся он спустя двадцать минут, сунул руку в пакет, достал оттуда лаймовое пиво с розовой этикеткой и со словами: «держи, я слышал, вы – девочки, такое пьете» смачно заржал.

Непрерывный поток воспоминаний и размышлений прервало сообщение от Кости, младшего сотрудника лаборатории: «Борисыч собирает всех в лабе». Дима, опомнившись и залпом допив остывший чай, быстрым шагом направился в рабочий кабинет. Зайдя внутрь и первым делом найдя взглядом Митча, он спросил: «Ты как?».

– Я хорошо, – улыбнулся японец и процитировал хокку, коих он знал по ощущениям Димы бесконечное количество:

– Удивительный вы народ – японцы! – выдохнув, улыбнулся Дима, не переставая удивляться умению японца находить прекрасное там, где русскому человеку видится сплошной и кромешный мрак. Немного поразмыслив, Дима парировал:

Только познакомившись с Митчем, Дима сразу восхитился манерам, воспитанию и образованности японца. Помимо прочего, Митч хранил в голове бесчисленное количество японских стихотворений – хайку, которые у нас почему-то известны как хокку. Потратив года полтора, Митч перевел большую часть известных себе хайку на русский язык, став самым популярным переводчиком одного из тематических сайтов.

Со временем, Дима стал понимать смысл и настроение этих, казалось, незатейливых трехстишей, научился восхищаясь их глубиной и простотой. Первое время он даже пытался подбирать аналогичные по смыслу русские пословицы и поговорки, однако, так и не сумев преуспеть в этом, решил сам выступить в роли автора, назвав это «русское-народное хокку». С тех пор, культурно-поэтическая дуэль стала неотъемлемой частью общения в интернациональном коллективе.

– Лингвисты, вы кафедрой не ошиблись? здесь радиоастрономия! – не отрываясь от мобильного, подметил Костя, все это время сидевший в углу за своим рабочим местом.

– Ты смотри! Уголок «батрачу-левачу» вышел из тени, – довольно подметил Дима, намекая на постоянные подработки Кости «на сторону».

Пока Дима и Костя обменивались ехидными гримасами, что уже стало неотъемлемой частью жизни маленького коллектива, Митч серьезно спросил:

– А зачем Сенсей нас так рано всех собирает? – вопрос был адресован Косте, который чуть раньше разослал сообщения коллегам.

– Не знаю, мы в коридоре встретились утром, он весь в мыле был, попросил срочно всех собрать, – пожал плечами самый юный сотрудник лаборатории.

– Значит, что-то серьезное, если даже мыло не успел смыть.

В этот момент открылась дверь, и взмыленный Сергей Борисович с порога перешел сразу к сути:

– Все в сборе, молодцы! У меня отличная новость – мы только что получили визы в Англию. Все четверо!

– И я тоже? – эта новость так поразила Костю, что тот в одно мгновение выпрямился на стуле, удивленно уставившись в руководителя. Заинтересованный и включенный в рабочий процесс Костя – явление редкое, даже по меркам тех редких космических явлений, который он изучал.

– Эммм… ну да, ты же числишься в соавторах статьи. Оргкомитет, когда запрос в английское посольство делал, всех нас четверых указал, – пояснил Горин, – так что дружно, с удвоенным энтузиазмом готовимся к конференции! А я в бухгалтерию пошел, командировочные нам оформлять!

С этими словами Сергей Борисович скинул верхнюю одежду на свободный гостевой стул и снова исчез.

– Совсем не похоже на Сенсея, – отметил Митч крайне несвойственное поведение руководителя.

– Да он же спит и видит, чтобы понравиться Стивенсону, не о чем больше думать не может, – грубовато, но, по существу, ответил Костя.

– А ты, я смотрю, не сильно рад, – Дима отметил негатив Кости по отношению к своему неожиданному участию в конференции.

– Мы же все прекрасно понимаем, – забурчал Костя, снова погружаясь в свой телефон, – Борисычу нужны только вы с Митчем, чтобы попасть в СКЕЙ2. Я ему как телеге пятое колесо.

Пока Митч пытался понять, как связано пятое, скорее всего запасное, колесо с негативной интонацией Кости, Дима вспомнил, как его любимый Локомотив лет двадцать назад тоже называли пятым колесом в телеге московских футбольных клубов.

– Да с чего ты взял? Без твоего гениального кода мы бы ни за что не успели подать статью вовремя. И уже точно не получили бы приглашение в Джодрелл-Бэнк.

– Только Борисычу до это нет дела. Если бы не оргкомитет, сидеть мне здесь в Москве, пока вы в Манчестере по пабам ходите.

Поняв бессмысленность попыток переубедить Костю, Дима был вынужден признать, зерно правды в словах коллеги есть. С тех самых пор, как мировое научное сообщество затеяло строительство самого крупного радиотелескопа в мире – радиоинтерферометра SKA – Сергей Борисович всеми способами искал возможность попасть в его команду. Первый проблеск надежды случился в Токио, где Горин познакомился с Майклом Стивенсоном, научным руководителем проекта СКЕЙ. Несмотря на человеческую симпатию со стороны коллеги-англичанина, научные достижения Горина были не столь выдающимися, а уровень владения передовыми методами в радиоастрофизике оставлял желать лучшего.

Тем не менее, последующие годы прагматичный одиночка Горин планомерно рос, как в профессиональном смысле, так и в личностном, сумев-таки собрать и удержать вокруг себя стабильную молодую команду аспирантов, приоткрывшему ему дверь в Большую науку.

Это довольно быстро дало свои плоды и позволило разработать прорывную и смелую, но достаточно реалистичную гипотезу, наделавшую шуму в научном сообществе. Так как экспериментальное подтверждение гипотезы Горина было возможно только на самом совершенном оборудовании, коем и является перспективный SKA, Стивенсон был готов включить данный пункт в научную программу своего детища в случае, если Горин сможет заинтересовать научный совет SKA на ближайшей конференции в Манчестере, где находится штаб-квартира проекта.

Из этого лаконичного и последовательного плана выпадал только Костя. Он был самым молодым и последним, кого Горин взял себе в команду. Профессиональной интуицией он не обладал, носил длинный хвост и жидкую козлиную бородку, всегда неопрятно одевался, поэтому был не в почете у руководителя, неустанно следующего образу культурного и опрятного ученого, неизменно выбирающего хоть и дешевые, но строгие костюмы. Зато Костя играючи владел мастерством быстро написать программный код любой сложности, разбирался в компьютерном железе и сотфе. Без подобного человека в наше время не может существовать ни одна научная команда, но лишь время от времени. Поэтому все показные мероприятия, где команда Горина принимала участие, проходили строго без участия Кости.