Вдоволь насладившись воспоминаниями о беззаботных временах, Дима резонно заключил, что студентам, у которых астрофизика – всего лишь обязательный ознакомительный курс, такого объема и изложения научного взгляда на довольно серьезную научную проблему вполне достаточно.

– Для затравки пойдет! – заметил Дима, – пусть не всегда научно, зато красочно и слегка провокационно! – осталось всего лишь обновить презентацию, которая по современным стандартам Димы не выдерживала никакой критики, и добавить пару слайдов в конце.

На следующее утро, по традиции сидя с Митчем в кафетерии института за утренним чаем, Дима, не обращая внимание на непривычную задумчивость и молчаливость японца, красочно и во всех подробностях рассказывал коллеге о своей курсовой, том околонаучном бреде и вымыслах, которые тогда воспринимался им за чистую монету.

– Ты не рассказывал, что твоя курсовая была в тот год, когда Сенсей приехал к нам в Токио, – искренне удивился Митч новой для себя подробности столь знакомой истории, – получается, мы познакомились с ним в одно время.

Несмотря на свою задумчивость с легким оттенком грусти в глазах, Митч тем не менее внимательно слушал Диму, стараясь уловить каждое его слово. За годы, проведенные в России, Митч так и не смог окончательно впитать этот витиеватый и затейливый язык, каждый раз прикладывая значительные умственные усилия, чтобы собрать воедино смысл услышанного или выстроить собственную фразу. Куда сложнее это давалось, если внутри что-то отвлекало.

– Получается, что так, – удивился в ответ и Дима, в очередной раз пораженный тому, сколько общего у него с коллегой-японцем. Удивленно смотря в большие темно-коричневые глаза Митча, он наконец заметил в них непривычную грусть. Приглядевшись внимательнее, Дима окончательно понял – у коллеги все не так, как обычно.

– Ты пьешь зеленый чай из столовой? Ты же никогда этого не делаешь!

– Да, – еле заметно вздохнул Митч, всеми силами стараясь не выставлять свои чувства, – но сегодня я это делаю.

– Что случилось? – Дима спросил, хотя знал, что получить чистосердечное признание от вечно скрытного японца будет практически невозможно.

– Сегодня день рождения моего отца… как говорят в России… юбилей, – Митч сжал чашку с чаем обеими руками и опустил взгляд в нее, наблюдая за неторопливыми покачиваниями чайного пакетика на поверхности горячего напитка, – Зеленый чай – его любимый. Он пьет его утром, днем, вечером.

Пока Дима вспоминал все известные ему подробности личной жизни Митча, тот, будто давая коллеге время на это, молчал. Затем продолжил:

– Ему шестьдесят лет. Он ждал этот день, потому что хотел передать дела сыновьям и уйти на пенсию, посвятив жизнь тому, к чему стремился всегда, религии. Он очень набожный человек.

– И как обстоит дело сейчас? – Дима знал, что у Митча в Японии есть младший брат, который живет в Токио, работая на местном телевидении. С ним Митч поддерживает непрерывное общение через социальные сети, несмотря на протесты отца.

– Хидео говорит, что отец ищет управляющего, которому можно передать дела. Но пока – безуспешно, – Митч еще сильнее сжал кружку после этих слов.

– Уверен, что у него получится найти нужного человека и очень быстро. Вот увидишь! – бесполезность этих слов понимали оба собеседника, но найти верный ключ к загадочной японской душе для Димы оказалось не так просто, – может, попробуешь позвонить ему? Вдруг в этот раз…

– Нет! – молниеносно, словно взмахнув самурайским мечем, перебил Диму Митч, – настоящие японцы никогда не нарушают данные клятвы, – и сделав продолжительную паузу, добавил, – мой отец – настоящий японец.

Такого резкого и импульсивного ответа Дима явно не ожидал, отчего даже дернулся на стуле. У них с Митчем крайне редко случаются глубокие и серьезные разговоры на болезненные темы, но именно в такие моменты открывается взору та огромная и непреодолимая пропасть в их мировоззрениях, обычно скрытная и никоем образом не проявляющая себя в рутине повседневности.

Поняв, что дальнейший разговор сможет причинить еще больше боли и трудностей другу, Митч встал и быстрым шагом направился из кафетерия в сторону лаборатории, все же найдя в себе силы кивнуть Диме.

Оставшись один и неторопливо допивая чай, Дима еще раз прокрутил в голове все известные ему подробности жизни Митча, в сотый раз пытаясь понять, может ли он помочь восстановить родственные связи в одной отдельно взятой японской семье.

Митч родился в Японии в городе Киото, древней столице этого загадочного островного государства. Его отец, Нобуо Миямото – владелец небольшого магазинчика на окраине города. Становясь старше, он все больше времени уделял духовной жизни, став прихожанином крупного буддистского храма Дайго-дзи в родном городе. Когда родился старший сын, Нобуо назвал его Мичайо, что означает «человек на правильном пути». Позднее у Нобуо родились еще двое детей – сын и дочь.

Привив своим детям склонность к религиозной жизни, он был уверен, что Мичайо пойдет по стопам отца, выбрав шингон-буддизм1 своей религией. Но одно событие перевернуло все вверх ногами.

Будучи на втором курсе Токийского Университета, Мичайо посетил конференцию по астрофизике, проходившую там. Его, дотошного и прагматичного студента до глубины души поразил доклад российского профессора Горина о природе загадочных радиоэлектронных сигналов из центра соседней галактики. Сумев застать русского профессора в кулуарах конференции, Мичайо, не скрывая свойственного только японцам восхищения, граничащего порой с обожествлением, поделился своими впечатлениями и, неожиданно для Горина, попросился в команду ученого. Тот, в свою очередь увидев в невысоком худощавом студенте близкие себе черты характера и нужные для работы над международным проектом качества, пообещал помочь.

Спустя полгода непрерывной переписки с профессором, Мичайо, чудом попав в программу по культурному обмену между студентами Токио и Москвы, не без участия в этом самого Горина, оказался на месяц в российской столице. Ожидания студента от Москвы и российского научного сообщества не оправдались совершенно, впустив в душу нарастающие разочарование и тоску по родине. Но посетив в рамках очередной экскурсии, организованной для студентов-иностранцев, Новодевичий Монастырь и побывав там на торжественной службе в честь одного из Престольных Православных праздников, Мичайо неожиданно для себя почувствовал небывалое прежде единение с происходящим вокруг, ощутил близость и иррациональное стремление к новой и, казалось бы, совершенно чуждой себе религии.

Необъяснимая тяга к Православию и еще, пожалуй, взаимный интерес к работе с Гориным, позволили Мичайо принять трудное волевое решение и вопреки воле отца после окончания Токийского университета все же поступить в аспирантуру Астрономического Института под начало профессора.

Там-то и произошло знакомство Мичайо и Димы, который в одно время с японцем влился в ряды аспирантов Горина. Моментально найдя общий язык, Дима с легкой руки наградил коллегу новым и более практичным именем «Митч», которое на удивление быстро и легко прижилось в коллективе, за его пределами и даже среди наиболее прогрессивной части семьи японца.

Вся дальнейшая жизнь Митча в Москве сводилась к работе на кафедре и скрытному от окружения погружению в мир Православия. И если принять всю его жизнь за сто процентов, то суммарно эти два мира боролись за добрые девяносто процентов, отвоевывая друг у друга время по крупицам и оставляя на прочие мелочи жизни крошечную и смешную десятую часть. Заставить же японца выйти из, как казалось, замкнутого круга мог только Дима, хотя с каждым годом это становилось все сложней.

Что до отца Митча, тот, с неохотой отпуская сына в Токио, предчувствовал появление в будущем огромной и непреодолимой пропасти между ними, связанной, как оказалось потом, не столько с гигантским по меркам Нобуо расстоянием до столицы северного соседа, сколько с изменениями в сознании и мировоззрении сына.