Вот в это можно поверить стопроцентно. Очень может быть, давно зревшее в нем нашло выход. К тому же кроме актерского дара открылся у Василия талант организатора.
По горским меркам был Вася Немов «столичной штучкой», человеком, повидавшим многое. Очень скоро, оттеснив учительницу Филиппову, которой и кроме театра дел в школе хватало, стал Василий лидером театрального кружка, пополнившегося такими же, как он сам, «возвращенцами». Многие из тех, кто в прежние времена уходили из Гор в Москву или Коломну на заработки, возвращались обратно. В голодное и опасное время в селе прожить было проще.
Памятуя уроки Фигнера и Дворищева, Немов поставил спектакли по пьесам «Бедность не порок» и «В чужом пиру похмелье» Островского, «Крестьяне» и «Король жизни» Софьи Белой, «Перепуганные» Невеждина и еще какие-то, какие именно за давностью лет Немов уже и не помнил.
В то бедное на развлечения время такая театральная самодеятельность имела огромный успех. Параллельно с горской труппой Немов в соседнем большом промышленном селе Озеры, где было несколько ткацких фабрик, создал драматический коллектив, с которым смог поставить шесть спектаклей. О нем заговорили в уезде! Вскоре Василий перебрался в Коломну, поступил на Коломзавод, а вечерами занимался в театре при доме Красной армии. Самодеятельных артистов и режиссеров подкармливали – им полагался паек, что в то голодное время приходилось весьма кстати.
Коломенские любители искусств
Перемещение увлеченного театром молодого дилетанта из Озер в уездный город произошло вполне закономерно. Традиции любительского театра в Коломне сформировались задолго до революции и смены общественно-политической формации государства. В те поры люди совсем не творческих профессий – рабочие, служащие, торговцы, военные – не ждали, когда кто-то станет их развлекать. Сами выходили из положения. Умение хорошо петь или играть на каком-нибудь музыкальном инструменте было очень престижно. Гармошка, мандолина, балалайка, гитара, труба, кларнет или скрипка были во многих «простых» домах. Люди побогаче обзаводились своими пианино, а то и роялями.
Те, кто мог себе позволить, брали уроки у учителей музыки и вокала. Люди победнее и попроще учились сами, по всяким самоучителям. При школах, училищах, гимназиях, где обычно устраивались музыкальные кружки. Повзрослев, «виртуозили», уже совершенствуясь самостоятельно, кому как бог на душу положит.
Музыкантов и певцов привечали в компаниях, к ним проявляли благосклонность девицы. Умевшая петь и играть на инструментах девушка имела больше шансов удачно выйти замуж. Такие невесты особо ценились.
В общественных собраниях и в частных домах устраивались декламации и чтение новых пьес, опубликованных в журналах, «на голоса». Чрезвычайно популярен был тогда жанр «живые картины» – род статической пантомимы, когда несколько человек в декорациях и костюмах замирали в позах, копируя картины знаменитых художников или скульптурные группы. С живыми картинами успешно конкурировали любительские спектакли. Обычно это была летняя забава, особенность дачного сезона, когда устроить подобие сцены на свежем воздухе было проще. Зимой приходилось искать места в городских клубах, договариваясь со старшинами, сходится в домах, имевших просторные комнаты.
Люди творческие, увлеченные общими интересами, всегда стремятся сплотиться. Поэтому вполне закономерно, что еще на рубеже XIX и XX веков в селе Боброво, большая часть населения которого была так или иначе связана с Коломзаводом, возникли несколько кружков музыкантов, певцов, актеров-любителей. Для того чтобы поддержать эти благие начинания, на личные деньги основателя завода Аманда Струве и директора Антона Лессинга в Боброво выстроили то, что тогда было принято называть «Народный дом». Подобные общедоступные культурно-просветительские учреждения, род открытого для посещений клуба, тогда устраивали практически повсеместно. Народные дома были и государственные, и земские, и частные. Название их варьировались, но суть оставалась та же.
По проекту знаменитого московского архитектора Максима Карловича Геппенера в 1898 году на окраине села Боброво возвели большое деревянное здание с башенками, похожее то ли на замок, то ли на сказочный дворец. Место было выбрано с большим умом. С одной стороны до самой станции «Голутвин», зажатые между Рязанским шоссе и линией железной дороги, тянулись кривоватые улочки с переулочками старого села Боброво, а с другой стороны от заводского клуба ровными рядами, разбитые на правильные участки, выросли усадьбы и дома поселка, названного Новая стройка. Это была частная застройка рабочих завода, перебиравшихся на жительство в город из окрестных деревень. Строительство домов субсидировалось заводской администрацией, дававшей кредит на льготных условиях, помогавшей материалами и рабочей силой. Следы этой деятельности заметны до сих пор, и в XXI веке, – поставленные артелями заводских плотников дома простояли полтораста лет, и в них до сих пор живут потомки тех, кто строил «при хозяине»[14].
В здании, построенном по проекту Геппенера, имелась театральная сцена, большой зрительный зал с рядами кресел и балконом-галеркой. С тыльной стороны сцены находились гримерные комнаты и реквизиторская. К зрительному залу примыкали прекрасный буфет, курительная комната. В одном из крыльев дома помещалась вместительная читальня с библиотекой[15]. При входе расположилась гардеробная. Здание было подключено к системам водопровода, канализации и электрической сети Коломзавода. Котельная была своя, она обеспечивала паровое отопление зимой. Все это по тем временам было роскошью технического прогресса, воплощенными грезами Жюля Верна. В Коломне о таком могли только мечтать!
Какого-то единого названия у этого очага культуры не было. Называли его и Театром Струве, и Бобровским, Голутвинским театром, Театром Коломзавода, Театром народных развлечений. Как видно, во всех названиях слово «театр» превалировало, но не театром единым жив был этот клуб или Народный дом, называйте, как хотите. Там же, при Бобровском театре, базировалось КГО – Коломенское гимнастическое общество, сплотившее различные спортивные кружки и команды, выступавшие под его знаменами. Прямо возле здания Бобровского театра, недалеко от его крыльца, разметили первое во всей округе футбольное поле, и с 1906 года заводская команда выступала в первенстве города. Зимой на той же площадке бились в русский хоккей и устраивали каток. Вокруг этого места само собой возникло «гульбище» – место встреч и свиданий. То, что называется «променад».
При театре занимались два хора любителей пения, дававших концерты. Заводской духовой оркестр славился на всю округу[16]. Зимой в помещениях Бобровского театра после спектаклей устраивались танцевальные вечера, продолжавшиеся до двух часов ночи. Летом коломзаводские «духовики» играли на танцевальной площадке подле театра[17]. Заводской оркестр «держал марку», и кого попало в него не брали. Только по конкурсу, на освободившееся место. А чтобы попасть на конкурсное прослушивание, нужна была протекция знакомых, а лучше родственников, уже играющих в оркестре. И все же на особом положении был театр. Под благоденственной сенью клуба, всячески поощряемый к тому дирекцией завода, процветал драматический кружок из заводских любителей. Впрочем, в отличие от заводского оркестра с его семейно-клановыми традициями, правила приема в заводскую труппу были довольно демократичны. Кроме рабочих, служащих, техников и инженеров, занятых на заводе, не отказывали и «горожанам»[18]. Настоящей звездой труппы стал коломенский гимназист Доброхотов, «обладавший роскошным баритоном, демоническими кудрями и шаляпинской фразировкой». Таким этот молодец запомнился философу-неокантианту Фёдору Августовичу Степуну, отбывавшему в Коломне воинскую повинность и служащему вольноопределяющимся в 5-м мортирном полку[19]. На подмостках коломзаводского театра подвизался один из коломенских частных полицейских приставов[20] господин Энгелейко, чье имя сохранилось на нескольких афишах.
