Газеты пестрили требованиями «навести порядок». Правительство обещало. Неудачу июньского наступления военное командование объясняло развалом военной дисциплины в армии, чему, по мнению высоких армейских чинов, не в последнюю очередь способствовали полковые комитеты. Ставший верховным главнокомандующим генерал Корнилов своим приказом восстановил в прифронтовой полосе смертную казнь для нижних чинов за отказ исполнять команды офицеров, ввел военную цензуру и предложил создать специальные лагеря для нарушителей дисциплины.
Почуяв прямую угрозу для себя как полкового «комитетчика», успевшего отметиться общественной активностью, Василий Немов почел за благо в свою часть не возвращаться. За дезертирство полагался расстрел, но для этого надо было его еще поймать. С фронта тогда бежали многие. В тылах царила неразбериха, характерная для времен больших перемен. Шансы у дезертиров были неплохие, если не делать глупостей.
Рассудив здраво, Василий решил, что искать его будут в первую очередь в Петрограде, откуда он был призван, а потому подался из Москвы совсем в другую сторону. Он надеялся первое время отсидеться в родном селе, а там видно будет. На жаргоне того времени это называлось «примениться к местности».
В Горах, где он, уехав еще мальчишкой, не был более десятка лет, про жизненные обстоятельства солдата Василия Немова знали только с его же слов. Выданная Комитетом и заверенная полковой канцелярией бумажка, удостоверявшая тот факт, что рядовой Немов командирован в Москву по служебной надобности, у него имелась. Искать его в дальнем углу Коломенского уезда никто не спешил.
Да и кому искать-то было? Полицию и жандармерию Временный комитет Государственной думы, взявший на себя функции управления страной, расформировал. Новая милиция, наспех собранная из студентов, гимназистов, чиновников и прочих дилетантов, не могла справиться с наведением порядка в Коломне, а уж до дальних сел и вовсе руки не доходили.
К тому же в России кипели политические страсти. Партии готовились к борьбе за власть на предстоящем Учредительном собрании. Все мысли были устремлены в будущее, о настоящем мало кто заботился, все откладывая на потом. Вот выберут правительство, закончится война, и тогда уж…
В этой мутной воде если и был риск попасться Василию Немову, то разве что случайно. Облавы на дезертиров время от времени проводили, но городским милиционерам поймать кого-то на селе было трудновато. «Своих» от «чужих» крестьяне прятали испокон веку. А местным милиционерам «там было жить», они это помнили крепко.
Словом, расчет оказался верен – вполне благополучно прокантовавшись в Горах три месяца, Василий дождался падения Временного правительства, свергнутого большевиками, после чего скрываться ему никакой нужды не стало. Однако… Именно с этого момента в биографии Немова растекается «белое пятно», которое простирается аж до 1920 года.
Чем Василий Васильевич занимался в эпоху «военного коммунизма» и Гражданской войны? Как зарабатывал хлеб насущный? Из всех подробностей об этом времени сам Василий Васильевич рассказывал, что в 1920 году он дебютировал на коломенской сцене, сыграв Аркашку Счастливцева в спектакле по пьесе «Лес» Н. Островского. В Красной армии Немов не служил, в Гражданской войне не участвовал. Про это, уж поверьте, в советское время помянули бы непременно. Такое являлось предметом гордости. Почему его – фронтовика с боевым опытом, артиллериста, по здоровью и возрасту вполне годного к строевой, – не мобилизовали в 1919–1920 годах, когда в Красную армию «гребли всех подряд», совершенно не ясно. Он про это ничего не сообщает. И про многое другое тоже. На фоне того, что и без него известно о тех временах – голод, бессолица[10], Гражданская война, карточная система, тиф, грипп-испанка, мобилизация, трудовая повинность, хронология бытия Василия Немова прорисовывается с большим трудом. Этакий пунктир биографии с долгими временными разрывами.
Дебют на сцене
Свой рассказ о сельском житье Немов начинает с того, что примкнул к театральному кружку при земской школе. Когда это произошло – сказать трудно. Только по ряду косвенных признаков можно предположить, что это случилось уже после Октябрьской революции, но не ранее 1920 года[11].
Можно сказать, он вернулся к родным пенатам. И вот тут обнаруживается интересный поворот сюжета. Когда Василий еще мальчиком бегал в эту самую школу, русский язык в ней преподавал Николай Николаевич Покровский[12], тот самый, который руководил и хором, в котором Вася выучился петь так, что смог пристроиться на левый клирос Исаакиевского собора в Санкт-Петербурге.
После отъезда Васи Немова в Петербург жизнь в земской школе шла своим чередом. Причем одним только учением дела в ней не заканчивались. При школе сложился довольно серьезный театральный кружок, располагавший значительными средствами. Судить мы об этом можем не с чьих-то слов, а по подборке документов, составленных главным полицейским чином Горской волости урядником Шамраем, к которому необходимо было обращаться за разрешением, устраивая спектакль, концерт или спортивное состязание. Сам же урядник составлял отчет о том, как дозволенное им мероприятие прошло. Эта бюрократическая волынка отравляет насущное бытие, но всегда идет на пользу историкам, исследующим старину. И что же мы видим в делах господина полицейского урядника? А вот что! Силами горского Общества любителей хорового пения 22 февраля 1913 года в земской школе был поставлен спектакль по пьесам Коныгина «Жертва энтузиазма» и «Охота пуще неволи, или Хочу быть актером» И. Чернышева. Распорядителем дела по устройству спектакля выступал учитель земской школы Николай Николаевич Покровский. Билеты и афиши печатались в Коломне, в скоропечатне и литографии «Наследники П. В. Кулагина». Продан был 281 билет. За чай и закуску актерам, взятым в магазине Кузнецова в Озерах, уплатили 7 рублей 97 копеек[13]. За игру на гармони аккомпаниатору Семену Рязанкину уплатили 5 рублей, а за разбитое по ходу спектакля стекло в окне школы было внесено 63 копейки.
Это же общество давало спектакль в помещении земской школы 19 апреля 1913 года. Распоряжался снова учитель Покровский, пригласивший труппу заезжих актеров антрепренера Лилина-Якоби, а в качестве режиссера подвизался Сергей Перфильев. Господам артистам заплатили 25 рублей за игру. Да еще 24 рубля пришлось выложить за проезд труппы по железной дороге. От станции гастролеров на подводе вез Федор Карякин, а Иван Кондратов на другой телеге доставил реквизит. Музыкальное сопровождение снова обеспечивал игрой на гармонике Сергей Рязанкин, получивший от господина Покровского 5 рублей.
К тому времени, когда в Горах объявился рванувший с фронта Немов, театральным кружком руководила учительница Филиппова, которой отчаянно не хватало исполнителей мужских ролей. Дело дошло до того, что, ставя чеховского «Медведя», в роли старого слуги Луки пробовали выпускать на сцену женщину, богато одаренную природной статью. Ее пытались гримировать под мужчину, но выходило только хуже. Наклеенные усы и бакенбарды никак не гармонировали с внушительного размера бюстом.
В этом кружке подвизалась и сестра Немова, и по ее просьбе Василий суфлировал, подсказывая исполнителям текст. Видя всю нелепость положений в сценах с грудастым Лукой, вняв просьбам Филипповой и войдя в положение «господ любителей», Немов согласился сыграть в спектакле роль старого слуги. Ролька небольшая, характерная. Невеликого опыта Василия Немова на нее вполне хватило. Он сыграл «от души», и у него все получилось. Этот вполне локальный успех на сцене любительского театра в родном селе сильно повлиял на Немова, который, по его же словам, после этого Луки в «Медведе» уверился в своем таланте и просто-таки «заболел театральной игрой». Ему отчаянно захотелось стать актером.
