Частично «непрерывку» отменили еще в 1931 году, но полностью от нее не отказались. Поэтому новогодняя ночь стала третьим праздником – наряду с Первомаем и ноябрьскими днями празднования годовщин Октябрьской революции, – когда у «разноцветных» советских людей появились повод и возможность собираться вместе, всей «большой семьей», за хорошо накрытым столом.

К празднику готовились загодя, подкапливая продукты, закупая сладости, подарочки, позволяя себе потратиться на что-то такое, чего потом, до другого Нового года, уже не покупали. Шампанское, например. Игристые вина стали символом новогоднего застолья. Чисто символическое присутствие бутылочки «шипучего» было обязательным, хотя большинство советских людей, не склонных к аристократическим привычкам, предпочитали «очищенное хлебное вино» и пиво. Но в новогоднюю ночь правила были особые, и им приходилось подчиняться, покупая вовсе не дешевое вино, чтобы разлить его в полночь по фужерам, которые тоже из серванта доставали едва ли не раз в год. Во всем заключалась некая радостная особенность, выделявшая новогоднюю ночь из всех остальных.

Выходным днем 31 декабря не объявляли, а потому веселая предпраздничная суета начиналась вечером, уже после работы. Разрешенную теперь елку нужно было купить или как-то иначе достать, а то и из лесу привезти, дома установить да надежно закрепить, чтобы не упала.

Елочные игрушки для ее украшения делали сами – промышленность их еще не производила в достаточном количестве, а если они и поступали в продажу, то стоили довольно дорого. Далеко не каждая семья могла себе позволить такую роскошь, как полный комплект всяких там фигурок, шариков и бус.

Обычно пару-тройку фабричных игрушек или чудом сохранившихся от «старых времен» елочных украшений дополняли разными домашними заготовками. Елки иллюминировали самодельными цветными свечками в специальных «блюдечках-розетках» с прищепками. Их крепили к веткам елки и зажигали в новогоднюю ночь, погасив общий свет. Получалось очень романтично, но чертовски пожароопасно. В Новый год у пожарных прибавлялось работы – несколько елок обязательно сгорали. Иногда вместе с домами или квартирами.

Чем еще украшали советские елки? Вырезанными из бумаги снежинками, гирляндами, склеенными из разноцветных бумажных колечек. Эта традиция сохранялась свято, особенно в детском саду и младшей школе, где детей усаживали готовить украшения недели за две до праздника. Навык этот очень потом годился во взрослой жизни, когда приходила пора украшать елки уже для своих детишек. В домах позажиточнее на елку вешали конфеты в ярких обертках и ярко-рыжие мандаринки, чудесно смотревшиеся среди зеленой хвои. Где победнее, там обходились фигурными пряниками, яблочками и орехами, завернутыми в «серебряную бумагу», как тогда называли фольгу. Смешавшиеся запахи ели и ее «съедобных» украшений создавали те самые, неповторимые в иные дни, «новогодние ароматы» в доме. Их потом вспоминали долгие годы «после детства».

Пока одни занимались елкой, другие готовили угощение и запасали напитки. Дело было у каждого. Все ощущали радостный душевный подъем ожидания необычного праздника. Последние часы года в кутерьме приготовлений летели незаметно. В двенадцатом часу садились за стол и выпивали «по первой-второй», провожая старый год. В полночь, ориентируясь по домашним часам, гасили свет, на елке зажигали свечи и при этой сугубо новогодней иллюминации поднимали тосты, желая друг другу всяких благ и здоровья в наступающем году. Выпивали, закусывали, пели и танцевали. Веселились до утра.

Общественные праздники на Новый год оформлялись как балы-маскарады, распорядителями которых становились Дед Мороз и Снегурочка, две главные маски, ставшие символами советских новогодних гуляний. Впрочем, этот дуэт сложился не сразу. Дед Мороз на общественных гуляньях появился, как только сняли запрет на праздник, а вот Снегурочка, эта странная, если не сказать больше, внучка Мороза, впервые явилась к елке, устроенной в Доме Союзов, в 1937 году. Годом раньше Деду Морозу ассистировала некая безымянная девочка в голубых одеждах. Новоявленная внучка сразу всем понравилась. Ее внесли в методичку по организации детских праздников, и пошло-поехало[37].

Елка 1940–1941 годов

В Коломне традиционным местом проведения публичных увеселений в предвоенное время стал новенький Дворец культуры паровозостроительного завода им. Куйбышева. Отреагировать на изменение политики партии по отношению к Новому году в 1935 году коллектив коломзаводского ДК не смог. Просто не успели. Да и не знали они тогда толком, как надо. Многое за два десятка «безновогодних лет» основательно подзабылось, а молодые люди так просто не знали, как это все делается. Прежде широко праздновали Рождество, а детская «елка» была праздником сугубо домашним, детским. Теперь же надо было, так сказать, все сделать шиворот-навыворот, заново создать общественные праздники и для детей, и для взрослых, лишив их любого религиозного подтекста. Задачка была не проста, но, как пелось в задорной советской песне «Марш энтузиастов»: «Нам нет преград ни в море, ни на суше!» С поставленной задачей работники культуры справились. Уже на следующий год все приготовили в преотличном виде.

На исходе декабря группа работников ДК, прихватив топоры и двуручную пилу, в санях, запряженных лошадками, поехала в лес, верст за 15 от города. Там выбрали и срубили большую ель – метров 10 высотой – и еще две елки поменьше. С этими трофеями поспешили вернуться в город.

Тем временем, пока из лесу везли елки, в самом Дворце культуры кипела работа по изготовлению игрушек. Как уже говорилось, после возвращения праздника к жизни в СССР наблюдался дефицит елочных украшений, а потому работники ДК под руководством А. С. Брызгалова сами изготовляли красную звезду, гирлянды, хлопушки и прочие яркие цветные предметы, которыми, как люди помнили по старопрежним временам, полагалось украшать елочные ветви.

Распорядителем подготовки к празднику и постановщиком новогодних представлений выступал Василий Васильевич Немов – режиссер и актер любительского театра. Он лично устанавливал и наряжал елку. Сам развешивал украшения и при помощи библиотекаря Норваткиной на верхушке ели укреплял самодельную красную звезду.

Это огромное волшебное новогоднее дерево, словно бы перенесенное Немовым и его помощниками из некоей сказки в советскую реальность, производило неизгладимое впечатление не только на детишек, но и на взрослых, как известно нам из записок Василия Немова.

Устройство новогодних праздников полагалось Немову, так сказать, «по должности», но Василию Васильевичу самому нравилась та атмосфера, которая возникала в предпраздничные новогодние дни, та радость взрослых и детей, которым он дарил праздник, чувствуя себя немножечко волшебником.

Про то, как во Дворце культуры готовились встретить новый, 1941 год, как прошли детские праздники и балы молодежи, в той части записок, которые дошли до наших дней, не сообщается ровным счетом ничего. Но особой беды в том нет, потому что реконструировать события последнего этапа эпохи, известной нескольким поколениям советских людей под названием «предвоенное время», вполне можно, опираясь на другие источники. Остались подшивки газет, мемуары, опубликованы дневники и сборники писем. Несмотря на то, что эти свидетельства оставлены совершенно разными людьми, по прочтении их понимаешь нечто общее – наступающий 1941 год в СССР встречали весело, надеясь на то, что он будет еще лучше минувшего. Причин для такого оптимизма хватало с избытком.