И вот здесь, непонятно где, есть девушка, считающая меня своим братом, искренне переживающая за мою «потерю» памяти. И это двоякое ощущение. С одной стороны – радость от осознания нужности, с другой – горечь и обида за то, что это все не к тебе, к Игорю, а к кому-то другому. Я – самозванец, подкидыш в тело человека, которого так искренне любят и переживают за него. И что мне теперь делать? Как себя вести?
– Ты совсем ничего не помнишь? – пробормотала девушка, чуть отстранившись от меня.
– Нет. Ничего.
– Тебя зовут Ларс, – начала она, вглядываясь в меня, будто пытаясь найти отклик на свои слова, – ты сын вождя всех словенов Гостомысла.
Девушка надеялась на то, что я покажу признаки проснувшейся памяти, но, видимо, я разочаровал ее своим молчанием. Ее слова потрясли меня и выбили почву из-под ног.
Как оказалось, я – Ларс, один из сыновей вождя или князя Гостомысла. Три других сына – Сигурд, Торвальд и Гуннар – погибли в морском сражении. Я единственный выживший. А девушка, что все это рассказала, – моя сестра Умила. Сейчас я нахожусь в Хольмгарде, столичном граде словен. Воевали мы против какого-то северного вождя Гунульфа, который стал кровным врагом моего отца Гостомысла. Меня нашли рыбаки на берегу залива и привезли сюда вчера.
Вся эта история меня сильно напрягает. При этом создается впечатление, что я что-то упускаю. Кажется, будто я действительно что-то забыл. Что-то знакомое. Нечто важное.
– Какой сейчас год? – решился я задать мучающий меня вопрос.
– Шесть тысяч триста тридцать четвертый от сотворения мира, – на автомате ответила Умила, удивленно распахнув глаза.
Итак, судя по всему, я попал в прошлое. Летоисчисление от сотворения мира. Христианство Русь приняла в девятьсот восемьдесят восьмом году. Эту дату я помню. Мне кажется, что я во временном периоде до десятого века. Давай, Шерлок, вспоминай разницу между старым летоисчислением и новым. Мозг пытался натужно разогнать свои мощности, но не знаю я, как высчитать текущий год. А единственные даты, которые я запомнил из школьной истории Древней Руси до десятого века, это девятьсот восемьдесят восьмой и восемьсот шестьдесят второй – приглашение Рюрика на княжение.
И тут меня второй раз озарило. Гостомысл! Он жил в первой половине девятого века. Это тот мужик, который пригласил Рюрика на княжение. И пригласил он его из-за того, что все его сыновья погибли. Все сыновья! А я – выживший его сын. И теперь Гостомыслу нет смысла приглашать Рюрика. И не будет династии Рюриковичей. Не будет объединения славянских племен под одну руку. Не будет Руси как таковой. И что же делать? Разум мечется в панике.
Видимо, борьба эмоций отразилась на моем лице, так как Умила вскочила, запричитала и выбежала из помещения.
Итак, надо рассуждать логически. Если Рюрика не призовут, то русского государства не будет. Насколько верно это умозаключение? Неужели не будет иного объединяющего фактора для славянских племен? Я не историк, поэтому не могу сказать с уверенностью о возможности становления государства. Но если у Гостомысла не будет сыновей, то к Рюрику он может обратиться с приглашением на княжение. Значит, чисто теоретически я могу умереть в ближайшее время и освободить Рюрику путь к трону. А есть ли Рюрик вообще? Тоже не ясно, так как не определился со временем попадания. А может, мне самому занять место Рюрика? Нет, даже думать не хочу об этом. Пресловутый эффект бабочки говорит о том, что все, кого я знал в двадцать первом веке, исчезнут. А исчезнут ли? Может, я в параллельную Вселенную попал. Зачем мне эти моральные муки? Инсценирую свою смерть, если совсем припечет, и все будет хорошо. Возможно.
Терзаясь сомнениями о своем будущем, не заметил, как в комнату вошла Умила и высокий седовласый здоровяк. Наверняка это Гостомысл! Никто иной не мог быть с таким властным взглядом и уверенной походкой. Широкие плечи и несколько заметных рубцеватых шрамов говорили о нем как о воине. Рассветные лучи, проникающие через единственное окно, освещали волевое лицо с глубокими ясными глазами. Тонкие губы и горбатый нос придавали ему хищное выражение.
– Сын! – прогудел Гостомысл.
Он подошел ко мне и рухнул на колени. Даже после этого он был выше полулежащего меня на полголовы. Схватив в охапку мое тщедушное, по сравнению со своим, тело, он пробасил о радости и гордости за меня. Умила присела на краешек кровати.
Знакомство с отцом тоже как-то меня зацепило. То ли время такое, где чувства и эмоции буквально ощущаются кожей, то ли семья, в которую я попал, очень импульсивна и чувственна по отношению к своим родным. Гостомысл – противоречивая фигура для меня сейчас. Он – историческая личность, к которой относишься с благоговением. В то же время его неподдельная радость от осознания того, что я жив, меня подкупает и заставляет уважать Гостомысла как отца и человека. И я заметил, что начинаю осознавать себя частью его семьи. Человеческая психика удивительна. Она адаптируется к любым обстоятельствам, видимо, для того, чтобы человек просто не сошел с ума.
Гостомысл спросил про самочувствие, посетовал на потерю памяти и сказал, что такое бывает. Он и Умила пожелали мне восстанавливать силы и постараться выйти к людям вечером. Якобы народ ждет моего появления, так как я символ того, что война с северным соседом не проиграна. Вечером же будет церемония прощания с погибшими братьями и воинами. Огорошив этой новостью, они удалились.
Я не знаю, какими словами описать свое состояние. Еще вчера я был обычным инженером на обычной работе. А сегодня я сын Гостомысла. Сегодня я в девятом веке. Сегодня я не в своем теле. Одно мое существование нарушает ход истории. Возможно, я зря переживаю по этому поводу, но неизвестность пугает сильнее всего. Если Рюрика не позовут на княжение, то неизвестно, каким путем пойдет история моей страны. И будет ли вообще эта страна. Следовательно, нужно спокойненько инсценировать свою смерть либо умереть на самом деле, что не очень обнадеживающе звучит. Решено. Адаптируемся под местное общество, изображаем свою смерть и живем дальше в свое удовольствие. На дворе девятый век, его первая половина. Если мне не изменяет память, то в эту эпоху в Европе создается империя Каролингов, а в Византии – расцвет культуры и искусства. Что еще? Не помню, не силен я в датах, да и в истории в целом. В любом случае можно попробовать себя в инженерии и металлургии, к примеру, в Византии. Буду прогрессором и создам какую-нибудь «вундервафлю». Угу, а потом прилетят санитары на голубом вертолете и подарят абонемент в психушку. Это в двадцать первом веке у меня под руками всегда были необходимые инструменты и вычислительные мощности для любой работы, а здесь я, обладая своими знаниями, не смогу ничего сделать без специальных приборов из спецсплавов.
Хорошо, будем думать более масштабно. Не будем жить в Византии, осядем в Руси. Где и какие металлы есть в европейской части России? Курская магнитная аномалия. Это огромное количество железа. Я в столице словенов, в будущем, а может, и нынешнем Новгороде. До будущего Курска больше тысячи километров. Не вариант. Еще где есть металлы? Точно помню, что на берегах притоков Ладожского озера имелись домницы в пятнадцатом веке. Это еще в универе на парах металлургии рассказывали. Значит, проблем с железом точно не будет. По драгоценным металлам есть вопросы, но они по большей части на Урале. Подытожим. Какой можно сделать вывод? А никакой. Допустим, я найду огромное количество металла. Что мне с ним делать? Строить завод по производству стали? С кем? С крестьянами, которые и азбуку не видели? Кстати, насчет азбуки – Кирилл и Мефодий в этом периоде жили, а значит, азбука если и изобретена, то не получила массового распространения. При любом раскладе развитие металлургии изменит ход истории, поэтому нужно не светиться.
Как же все сложно. Когда я читал книги про попаданцев, думал, что у них огромный простор для деятельности. А я – будто по минному полю хожу. Угораздило же меня попасть в ключевое событие создания русской государственности.
