Папа Римский мне будет мешать. Он будет иметь слишком большую власть. Я уже молчу про крестовые походы. Сомневаюсь, что о таком виде «церковного набега» нынешние деятели не в курсе. Вместо арабов и Иерусалима будет Хольмград и Царство Гардарики. Ведь мы же варвары. А Филипп именно так и считает, я уверен.

— Что ты скажешь, Ларс? — спросил Аристократ.

— А что ты хочешь от меня услышать? Сейчас я не боюсь ваших пыток и побоев. Пройдет срок действия зелья — потом и поговорим.

Моя интуиция говорила мне, что Филипп чего-то недоговаривает, иначе он не угрожал бы, а действительно воплотил угрозы в жизнь. Значит, я не обладаю всей информацией. И судя по его нахмурившейся физиономией, я прав.

— Ты знаешь что такое Триумвират? — холодно обронил Филипп.

— Это искренний интерес или попытка запугать? — хмыкнул я.

— И то, и другое, — ласково пропел кардинал-епископ, — Триумвират — это союз трех сильнейших сил нашего мира. Это единственно правильное решение от всех невзгод нашей цивилизации. Мы, Триумвират, стражи порядка и закона. Любая ересь, которая нам угрожает должна быть выкорчевана и сожжена в адском пламени.

Да ты же фанатик, Филя. Такие как ты, инквизиторы, сожгли в средние века сотни тысяч невинных только из-за того, что они не такие как все. Не такие, как ты, Филиппок.

— Мне плевать с высокой колокольни на вашу организацию, тайное общество или как вы себя называетесь. Я знаю только то, что все мои действия я считаю правильными. И я буду поступать по соображениям справедливости — так как я себе это представляю. А твой Триумвират — мне как мертвому припарки.

— Правильные действия? — Филипп оскалился, — Лишить руки Радомысла — это правильно? Сделать Забаву одноглазой — правильно? Убить Сокола, твоего друга и учителя — это правильно?

Тварь ты Филипп. По больному ведь бьешь. И Рогволд такая же сволочь, как ты.

— Я же сказал, что я буду поступать по соображениям справедливости. Именно так, как я себе это справедливость представляю.

— Тогда чем ты лучше Триумвирата? Мы ведь тоже поступаем так, как считаем правильным. Из собственных соображений правильности.

— Знаешь, в чем ваша проблема, Преосвященнейший Владыка Филипп? — Аристократ дернулся от полного титулования и сузил глаза в ожидании продолжения, — Ты и вся твоя компашка считают, что кто-то лучше или нет. Я говорю о справедливости, а ты о правильности. Это большая разница. Моя справедливость — это то, что идет от души, от сердца. А твоя «правильность» — от разума и голой логики. Убить миллиарды ради всеобщего блага или же не допустить такую катастрофу, но усложнить и без того тяжелую и длинную дорогу человечества? У каждого из нас свой ответ. Я своего решения не изменю.

Глава 14

Болгарское ханство, пещера возле Плиски, конец весны 827 г.

— Владыко, — Рогволд появился в моем поле зрения, — светает. Пора!

Филипп дернул подбородком, но сдержался. Мне кажется он хотел много чего еще мне сказать о моем мнении, но время играет против него, если брать во внимание слова бывшего воеводы.

— Мы еще увидимся, Ларс, — проскрипел кардинал-епископ.

— Буду ждать нашей следующей встречи с превеликим удовольствием, — не остался я в долгу.

Дернувшегося Рогволда опять остановили. Бородач, видимо, вместо пса у Филиппа. Дрыгается псина.

Воевода подхватил факел и ушел вместе со своим спутником.

— Рогволд, тебе осталось жить совсем немного, — прокричал я в предрассветную темноту, — уж я тебе это гарантирую.

Ничего не услышав в ответ, я с трудом поднялся на ноги и направился к хану. Глаза долго привыкали к блеклой темноте пещеры после ослепляющего факела.

— Омуртаг! Живой?

— Живой, — прохрипел хан.

Я направился к своему товарищу по несчастью. Интересно, что же произойдет на рассвете, раз они так спешно скрылись и даже Омуртага оставили в покое? Осмотрев себя при первых рассветных лучах, отдаленно пробивающихся в пещеру, я понял, что держусь на остатках морально-волевых. А возможно зелье Карната придает дополнительные силы.

Хана я обнаружил неподалеку. Он тоже выглядел не ахти. Кое-как помогая друг другу, мы направились в сторону единственного источника света на выход из пещеры. Хан поделился со мной рубахой, чтобы я хотя бы срам свой прикрыл. Мои попытки разговорить Омуртага не увенчались успехом. Он отмалчивался и не обращал на меня внимания, сосредоточившись на попытках передвижения в сторону выхода из пещеры. Мне же было интересно, насколько хорошим слухом обладает хан, а именно — что он услышал из нашей беседы с Филиппом.

Через полчаса мы смогли выбраться из пещеры. Солнце грело наши поврежденные тушки. Глаза болели от яркого светила. Запах травы и цветов врывался в ноздри и сгонял остатки пещерной сырости.

Весна! Обожаю это время года. Я улегся на траву, опоясавшись рубашкой хана. Омуртаг улегся рядом. Мы пытались восстановить дыхание после тяжелого подъема из пещеры. Я оглядел ближайшую местность. За нашими спинами устремлялись ввысь глыбы камней с острыми выступами. Вниз устилалась травяным ковром небольшая долина, зажатая меж гор. Небольшие кустарники и редкие деревца охраняли долину по краям. Справа от нас был шум водопада, который образовала горная быстроводная река. Река устремлялась вниз чуть ниже того места, где мы находились.

Мы с ханом лежали и грелись на солнце. Сырость пещеры будто застряла в легких. Омуртаг прохрипел что-то про то, что надо бы направиться в сторону реки и попить воды. Я буркнул что-то неопределенное. Кажется, зелье Карната ослабевает. Боль начинает вступать в свои права.

Мы с ханом направились в сторону шумного водопада.

Возле крутого скалистого берега горной реки было шумно, влажно и, в то же время, свежо. Омуртаг и я жадно припали к ледяной воде. Появившаяся чувствительность ран стала немного спадать. Мы напились кристально чистой водой и нас разморило.

Очнулся я вечером. Было холодно и зябко. Руки дрожали. Хана трясло еще больше. Спустья мгновенье я отрубился. Дальнейшее было словно в тумане. Мне снилось, будто нас нашли мои друзья. Эса и Ага, под ворчание Радомысла, несли меня и хана в повозке с сеном. Дядя поил меня чем-то забористым.

Спустя непродолжительное время я догадался, что все это не сон. Нас нашли и привели в какую-то хижину в горах, возле той самой горной речушки. Мое тело было обмотано лоскутами, словно я был мумией. Видать знатно досталось организму.

Даже не представляю, сколько времени я пролежал в таком растительном состоянии. Что интересно, Омуртаг был еще в худшем положении. Его тушка лежала у противоположной стены домика. Хана лихорадило и трясло, словно в припадке. Жуткое зрелище.

Мне постоянно хотелось пить. Голова была ватной. Иногда, когда у меня изредка прояснялся взор, я видел Эстрид, сидящую спиной ко мне. Она держала мою ладонь на своих ножках и что-то напевала. В такие моменты я засыпал с упокоением и радостью.

Не знаю, сколько времени я пролежал, но я стал идти на поправку, в отличие от Омуртага. Ему становилось все хуже. К счастью, в хижине вовремя появился Метик, который помог достать хана с порога того света.

А когда лекарь развернул бинты и осмотрел мое бренное тело, то ужас в его глазах меня напугал. Я грешным делом подумал, что началось гниение и моя попаданческая жизнь на этом закончилась, но Эдик ужаснулся всего лишь количеству и виду ран. Опыт врача многое объяснял ему о тех муках, которые испытывают пациенты, получившие такие ранения.

— Кто это был? — спросил лекарь, когда мы остались вдвоем в хижине, за исключением спящего хана.

— Они называют себя — Триумвират, — ответил я.

Я в общих чертах рассказал о борьбе Карната и местных волхвов с Триумвиратом, ненароком косясь на Омуртага, чтобы не услышал, бóлезный. Эдик аж присел от обрушившегося потока информации, которую я ему поведал.

— И что теперь делать? — раскрыв рот, поинтересовался друг-попаданец.