– Хорошо.

После отъезда майора молодожёны подошли к Сергею, рассказали о том, что произошло. Он даже предложил им свою помощь, но они отказались, попросили его остаться, сославшись на то, что сейчас на свадьбе он нужнее, переоделись и направились по указанному Рожиным маршруту.

Родился в 1966 году в городе Махачкале Дагестанской АССР. В старших классах школы решил посвятить себя журналистике. Сотрудничал с еженедельником «Комсомолец Дагестана». В 1990 году окончил Дагестанский государственный университет. В том же году стал соучредителем и главным редактором первой независимой республиканской молодёжной газеты «Зеркало». В 1999-м переехал в Гатчину. Работал художественным редактором еженедельника «Гатчина-Инфо». В 2008 году основал и возглавил журнал «Лучшее в Гатчине». С 2016-го – редактор интернет-портала «Гатчина 47». Член-корреспондент Международной академии наук и искусств. Своим главным произведением считает философскую трилогию «Катехон. Будет ли сломлена Российская империя?».

– Доктор? А по какой же специализации будете – хирург, там, или, может, просто терапевт? – спросил Павел Семёнович гостя, когда тот представился, и притопнул об пол сначала одной ногой, а потом другой. – Я давеча тут ногу подвернул.

– Да нет, я, знаете ли, по женской части.

– A-а, ну, в этом мы не нуждаемся. Таких специалистов у нас полон дом, если не вся деревня.

Павел Семёнович, хозяин дома, оказался человеком подвижным, словоохотливым, живо интересующимся жизнью, с лицом, исполненным чувства причастности по меньшей мере к сотворению мира. Да ведь и Игорь Николаевич не был пустым человеком. Пока накрывали на стол, хозяин и гость успели обсудить кулинарные пристрастия отцов и детей, живших в различных исторических эпохах, мужчин и женщин – сообразно с их возрастом и положением в обществе – и даже кошек и собак различных пород.

Вместе с Павлом Семёновичем жили его жена Марина Сергеевна, сын Володька и Ленка, жена сына.

Когда стол был накрыт, все расселись. Во время еды старшие и Володька вели беседу о погоде и крайней желательности дождя, раз уж выдалась такая жара.

К чаю говорить, казалось, было уже не о чем. За спиной у Марины Сергеевны разнотонно верещал телевизор. Начинался очередной выпуск новостей, где уже в который раз рассказывали об очередной забастовке. Павел Семёнович встрепенулся.

– Мерзавцы, – сказал он, – довели страну до ручки. Разграбили, распродали, продались американцам и теперь жируют на народных костях.

– Да, – поддакнул Игорь Николаевич, чтобы доставить удовольствие хозяину дома.

– Ленина на них нету, Ленина! Он бы устроил им семнадцатый год! Им, видишь ли, социализм не понравился. Им, видишь ли, прав человека захотелось, – продолжал Павел Семёнович. – А всё почему? Вот, говорят, Сталин был такой, Сталин был сякой, Сталин, дескать, на десять человек больше положенного расстрелял. А я вам говорю, что мало, ох как мало расстреливали. Вот вы думаете, почему перестройка началась? Да потому что выродков в своё время уничтожили, а детки-то их остались.

– Ну Паша, – сказала Марина Сергеевна, – ну что ты такое говоришь?! Наш гость подумает, что ты такой уж и злой человек. И нас такими посчитает. А ты ведь сам и мухи не сможешь обидеть.

– Я, Марина Сергеевна, не палач. Моё дело – просветлять умы. А вот народ – он-то сентиментальничать не станет, когда разберётся, кто о нём заботится, а кто его грабит. Всё, что можно было разрушить, – разрушили, всё, что можно было украсть, – украли. А теперь ищут под это дело новую государственную идею, чтобы ею свои беззакония обосновать. Ну как же, коммунизм теперь для этого не годится.

– А по мне, так одна должна быть идея: чтобы жить хорошо было, – вдруг заговорила Ленка.

– Цыц, мала ещё, – прикрикнул Павел Семёнович, и было не совсем понятно, мала ли Ленка для того, чтобы встревать в разговор, или же для того, чтобы хорошо жить.

Ленка надулась, молча вышла из-за стола и пересела на диван, стоявший за её стулом, взяла в руки журнал и сделала вид, что читает.

– А когда твои коммунисты последний раз нашу дорогу асфальтировали, не говоря уже о том, чтоб этот асфальт до деревни дотянуть? – вступил в разговор Володька.

– Да ты-то хоть знаешь, для чего наша новая элита эту дорогу асфальтирует? Они же здесь коттеджи свои собираются строить.

– Ну и что? Дорогой-то мы вместе с ними будем пользоваться.

– А наш бор? Они же его вырубать начнут, чтобы коттеджи свои понаставить, голова!

– Ну Паша, – сказала Марина Сергеевна, – если бы они хотели весь бор вырубить, чтобы себе домики построить, им тогда выгоднее было бы их на пустыре возвести. А так они его только облагородят. Нам же лучше: у нас по такому случаю клиентов станет больше, ты сможешь пасеку продать, забор построим, дорожки оборудуем, цветы посадим, лодочную станцию откроем.

Становилось ясно, что Игорь Николаевич оказался свидетелем давнего внутрисемейного противостояния. Впрочем, не оно его занимало. Так получилось, что Ленка устроилась на диване таким образом, что спинки стульев не мешали Смоковникову видеть её. Оттого что она сидела, её короткая юбка сделалась ещё короче, из-за чего, разведи она чуть ноги, стали бы видны последние места на её туго обтянутом одеждой теле, ещё оставшиеся невидимыми. Нижняя часть её тела расплющилась об сиденье и стала более объёмной и аппетитной. Одну ногу она положила на другую и время от времени меняла их местами, неизменно привлекая внимание и отвлекая от разговора ту часть мыслительной деятельности гостя, что была направлена на общий разговор.

– Пасеку продать, чтобы садовником при господах работать, ножки им лизать?!

– Ну почему же садовником при господах? Ты тогда будешь хозяином процветающего пансиона. А хочешь, я сама буду за цветами ухаживать?

– Эх, дура, это я сейчас здесь один хозяин, а ты что мне предлагаешь?

«Господи, до чего же изумительная фигурка у этой Ленки, – думал Смоковников. – И ведь что интересно: живёт в такой глуши, а сознаёт, что она – именно она – самое что ни на есть настоящее общемужицкое достояние, способное осчастливить за свою жизнь не одного мужчину Да-да, непременно сознаёт своим чувствительным женским естеством, которое порой бывает не в силах заглушить никакая семейная или деревенская тишина, что именно и как нужно надеть, как себя преподнести, чтобы как можно большее число мужчин желали её, сознавали её предназначение, и тогда они будут вертеться подле, сближаясь с ней и отдаляясь от неё, и чем больше их будет всё время под рукой, тем больше удобных и волнующих её ситуаций будет возникать, чтобы от случая к случаю, увлекаясь одной ей известным набором обстоятельств, наконец подтверждать действием своё предназначение. Но хватит ли мне…»

– А вы, Игорь Николаевич, что же молчите? Разве вас не интересует, что нашей страной завладели коррупционеры, которые прокладывают себе дороги и возводят особняки?

– Что? Ах, коррупционеры… – Все взглянули на гостя, и только Ленка продолжала читать свой журнал. – Видите ли, Павел Семёнович, я думаю, что пока государство будет обладать собственностью в той или иной её форме, а оно будет обладать ею всегда, то и коррупция будет существовать, поскольку чиновник, олицетворяющий государство, олицетворяет хозяина государственной собственности, которым является государство, то есть чиновник, который его олицетворяет… В общем, чем больше собственность, которой обладает государство, тем больше соблазн у непризнанного хозяина собственности, то есть чиновника, использовать её в своих интересах в виде платы за управление.