– Что это?

– А это, брат, такая занятная штука…

Теперь помимо грызни гранита науки, я два раза в неделю посещал ФОК, и три ездил к Семёнычу на стадион.

Ника ткнулась губами мне в шею.

Увлечённый воспоминаниями, я вздрогнул от неожиданности, и голову, в точке между бровей, укололо тонкой иглой боли. Да чтоб тебя, головными болями я в принципе не страдал, так что эта незначительная боль была неприятной.

– Да? – Я с силой зажмурился и помотал головой, как пёс, стряхивающий воду, стало немного легче, боль словно испугалась и отступила.

– Нам выходить.

Я огляделся, и впрямь, мы подъезжали к вокзалу.

Я потёрся носом о её макушку:

– Выходить так выходить.

3

– Начальник. – Я постучал по стеклу, отгораживающему тамбур от дежурной части.

Плотный, усатый капитан ткнул пальцем в телефонный аппарат.

Я поднял захватанную множеством пальцев трубку:

– Мне к следователю, э-э-э… – я силился вспомнить, как зовут следачку.

– Свиридова Оксана как-то там. – Подсказала Ника, она всё-таки напросилась со мной, с ней было совершенно бесполезно спорить.

– Свиридовой. – Повторил я в трубку.

– Ждите, – бросил капитан и повесил трубку.

– Фил, ты уверен, что не надо звонить шефу или хотя бы Аристарху Ивановичу? – Зашептала мне Ника.

Идея звонить адвокату не пришлась мне по вкусу, а уж ставить в известность Аркадия Петровича я вообще не видел резона.

– Зачем? Его это не касается.

– Но…

Её оборвала резкая трель звонка.

– Сержант Егорова. – Женщина, сидевшая в стеклянной будке рядом с решёткой, отгораживающий тамбур от коридора, подняла трубку стационарного телефона. – Да, да, поняла. – Она махнула рукой, подзывая меня к себе.

– Не надо, – я сжал Никины пальцы, – подожди меня здесь.

– Паспорт есть? – Сержант Егорова раскрыла толстый журнал.

– Есть. – Я протянул ей бордовую книжицу.

– Вам, – Сержант, начала быстро переписывать мои данные, – в кабинет 216, второй этаж, по правой лестнице. И пусть она вам пропуск подпишет.

Сержант протянула мне вместе с паспортом синий прямоугольник пропуска.

Тук. Тук. Тук.

Я пробарабанил костяшками по обшарпанной двери без таблички, только с номером, написанным на створе маркером, и, не дожидаясь разрешения, вошёл.

Кабинет – маленький, словно келья монаха, и такой же душный. Два стола впритык, два стула для посетителей. Два компьютера, принтер на подоконнике и платяной шкаф. Обои в легкомысленный цветочек. Совсем не похоже на то, что показывают в полицейских боевиках. За правым, заваленным бумагами столом, спиной ко мне сидела следователь. Узкая спина под белой тканью рубашки и копна растрёпанных рыжих волос, вот и всё, что я сумел разглядеть, остальное скрывала спинка офисного кресла и стол.

– Филипп Илларионович Торов? – Не оборачиваясь, осведомилась следователь.

– Да.

– Присаживайтесь.

Стул скрипнул под моим весом.

Закончив печатать, следователь щёлкнула кнопкой мыши, и, достав из зажужжавшего принтера несколько листков, повернулась ко мне.

Узкие плечи, худая шея и неожиданно сочная грудь, обтянутая форменной рубашкой. Треугольное лицо с россыпью веснушек, но не редких и мелких, выглядящих мило, как у Ники, а больших, густо усыпавших лицо и шею. А если судить по рукам, которые покрывали веснушки, то и плечи, и грудь у неё тоже веснушчатые, б-р-р. Меня мысленно передёрнуло. Бледно-зелёные глаза и странно блёклые губы. Её можно было бы назвать симпатичной, если бы не усталость и злой огонёк, зажёгшийся в глазах при виде меня.

Мы молча разглядывали друг друга.

Я явственно прочёл в зеленоватых глазах: ты мне не нравишься. Впрочем, антипатия вышла взаимной. Следователь Свиридова мне тоже не понравилась.

– Назовите ваши полные данные. – Следачка занесла ручку над только что отпечатанным бланком.

– Это допрос?

– Разговор.

– К чему тогда эти писульки? – Я кивнул на бланк.

Следователь отложила ручку:

– Значит, разговора под запись вы не хотите?

– Сдаётся мне, это будет не разговор, а снятие показаний. Если это так, то я, пожалуй, звякну адвокату.

– И кто у нас адвокат? – Не тон, а сплошная ирония.

– Аристарх Иванович Серов.

По тому, как скривилась её лицо, я понял: это имя ей знакомо не понаслышке.

– Хорошо. – Бланк отправился вслед за ручкой.

– Где работаете?

– Альянс «Memory».

– Должность.

– Программист.

Было видно – ей неудобно опрашивать меня и не записывать ответы. Ну, ничего, мне тоже неудобно сидеть на жёстком, едва живом стуле, жалобно поскрипывавшем от малейшего движения.

– Да что вы, вот прямо так – программист? – Рыжие брови удивлённо и иронично приподнялись.

– Прямо так. А, что вас удивило?

– Да нет, ничего. Где проживаете?

Я назвал и место прописки, и место фактического проживания. Жили мы с Никой в квартире, доставшейся ей от тётки. В той самой, где она передала мне подсадку. Вот честное слово, писала следачка наш разговор, как пить дать, писала.

– Кем вы приходились Вековой Наталье Ивановне.

– Формально никем. А так… – я замялся, не зная, как описать наши отношения.

Кем я на самом деле приходился Таше? Бывшим любовником, другом, человеком, присматривавшим за ней, платящим за съёмную хату и покупающим продукты? Всё это и одновременно ничего. Как мне рассказать этой рыжей, стервозной и агрессивно настроенной по отношению ко мне следачке, кто я был для Таши. Молодой, одного со мной возраста, а может, и помладше, бабе, но, по всему видно, несчастной в личной жизни. Я такие моменты враз просекаю. Женщины, у которых отношения с мужиками по каким-либо причинам не складываются, ведут себя иначе, чем те, у кого с этим всё в порядке. Выглядят по-другому, разговаривают по-другому, да они даже – чёрт возьми! – пахнут по-другому.

– Бывший любовник. Да? – И вновь ничем не прикрытая ирония пополам со злостью.

Интересно, чем я ей не приглянулся, что она так злится? Я вздохнул, подбирая слова.

– Послушайте, Оксана Владимировна, какая разница, кем я был, давайте вернёмся к существу вопроса.

– Разница большая. – Следачка нехорошо растягивая слова, разглядывала меня. – Так кем?

– Хорошо. – Теперь разозлился я. – Да, я бывший любовник Таши.

– Кого?

– Вековой Натальи Ивановны. Она не любила полного имени. Просила называть её Ташей.

– Вас?

– Всех. Всех близких друзей.

Я замолчал, пытаясь успокоиться. Не время и не место злиться, можно наговорить лишнего. Хоть чего лишнего я могу наговорить? Я невиновен, и точка.

– Мы расстались три или четыре месяца назад.

– Три или четыре?

Пальцы рук, лежащих на столе, слегка подрагивали, так, словно следачке не терпелось взяться за ручку. Хотя я не был уверен, что среди вороха бумаг, разбросанных по столу, не лежит включённый диктофон. Меня мог писать тот же айфон, лежащий экраном вниз рядом с её правой рукой. Впрочем, всё равно, никакой юридической силы эта запись иметь не будет, она не предупреждала, что записывает разговор.

Я сжал зубы, голову опять кольнуло болью. Да чтоб тебя!

– В мае.

– И…

– Я помогал ей, если хотите – присматривал. Платил за квартиру, покупал продукты, иногда приезжал просто поболтать.

– Зачем?

Действительно, зачем? Да очень просто: я чувствовал себя виноватым перед ней, тем, что у меня интересная и хорошо оплачиваемая работа, любимый человек и вообще всё хорошо. А у Таши – дрянная съёмная хата, психи на сайте, пишущие всяческие гадости и жалующиеся на несправедливую жизнь, и никого рядом.

Но я не собирался изливать душу перед стервозной и неудовлетворённой следачкой, поэтому просто пожал плечами и ответил:

– Не знаю… Наверное, в память о прежних отношениях. С деньгами у неё было туго, да и вообще… Четыре года совместной жизни просто так не выкидывают.