– Сложилось впечатление, что вы ждали меня, – прошептал он.
– Я? Ждала? Вас? Нееееееее….
Он отвернулся, не торопясь, достал из кармана ключи и стал отпирать замок. Затем резко отдернул руку, словно обжегся ключом и встревоженно взглянул на меня. Будто хотел поделиться, но увидел во мне не того человека. Медленно повернул голову и осторожно повернул ключ.
Это было неприятно, а еще больше странно. А еще больше любопытно. Я вошла к себе, захлопнула дверь и направилась в гостиную, скрестив руки.
Смятение накрыло с головой, подошла к окну и cнова прислонилась к стеклу, за окном метель совершала пируэты, появилась снова, эта необъяснимая тревога, после напряженного взгляда. Что он хотел сказать, вернее спросить?
Ночь тянулась, я насилу задремала, сидя в кресле. В семь утра обвязавшись в десять шарфов, образно говоря, натянула потеплее угги и куртку, направилась в библиотеку, где подрабатывала. Пришло уведомление из бухгалтерии, что надо, что-то подписать.
Слабость появилась еще с утра. Пробираясь сквозь сугробы неочищенных дорог, я без сил доползла до чертовой библиотеки. Снова снег беспощадно заваливался в мою обувь и по старой привычке я забыла достать из глубин гардеробной высокие сапоги. Снег растаял, носки хоть выжимай. Я просидела в коридоре минут пятнадцать.
Минуты тянулись, я уже чувствовала, как острая боль сковывает горло, и слюна застревает, каждый раз, даже при вдохе. Обдавало горячим потом. Я сползала с кресла в коридоре. Наконец, меня пригласили, из-за двух черточек могу слечь пластом на неделю.
Я уже стояла у двери подъезда, потливость усиливалась, болела каждая мышца, меня мутило, как минимум, температура была в планах. Мне пришло сообщение от этого социопата, с большими амбициями и огромной нерешительностью: «Приезжайте, заключим договор».
Серьезно? Сейчас? Даже есть расхотелось. Я, стоя там, дала себе клятву, что это последний раз, когда я еду в дом этого человека, без особой надобности. Его биополярка достала.
На такси направилась в этот район, была пробка, машины не двигались с места. Меня уже знобило. Было около двух, а впечатление что шесть вечера и небеса обрушатся, так низко плыли облака, словно, грядет затмение.
Чувствовала себя не своей тарелке и еле волоча ногами, дошла до кованных ворот. Вошла во двор, проваливаясь в рыхлый снег. Постучала раз пять. Ветер, залетавший за пазуху, сковывал ослабшее тело. Хотелось прижаться к чему-то мягкому, согреться и заснуть. Этот Романовский не отмыкал дверь. Я была настолько слаба, что решила осмотреться в саду, нежели вернуться домой.
Не успев сдвинуться с места, услышала, как за спиной хрустит снег от шагов. Я, не дыша, повернула голову и увидела, как та женщина в пальто и косынке, осторожно, медленными шагами направлялась вглубь сада. Она так деликатно наступала, словно, не хотела навредить снежинкам. В руке несла полную корзину с яблоками.
Зима, мороз, метель, от моего дыхания исходит пар. Я почти синяя, а от этой женщины, словно, исходило июньское тепло, яблоки в корзине: зеленые и желтые, переливались на солнце, которого нет. Я потерла глаза. Ее не оказалось на тропе…. Замерла от удивления.
– Романовский, заставил вас ждать? На что вы так уставились? – послышался позади знакомый голос.
– Твоююююю, – закричала я от испуга, и температура моя, видимо, настигла высшей шкалы.
– Я вас напугал? Вы снова бледны.
– Не вы. Вы же не чудовище, скорее внезапность – cказала я, держась за сердце, резко повернувшись.
– Конечно, не чудовище, я хуже – он протянул мне салфетку, – струя пота стекает по вашему носу. Я резко схватила ее и обтерла лицо.
– Какое самомнение. Это такая манера, казаться всесильным и всемогущим, а на деле не знаете, чего хотите. Может пригласите внутрь?
– Не заставлю ждать, – протянул он руку к входной двери. – А мы уже почти друзья, это ваш пятый приход?
– Не считала, не забиваю голову лишними мыслями, там должно быть место для воображения.
– Вам уютно самой с собой? Еще ни разу, вы не ответили мне должным образом, – бурчал он и шел за мной в столовую, место которой я запомнила лучше своей даты рождения.
На столе стоял яблочный пирог, от которого исходил пар. Аромат кофе с корицей заполнил все помещение. Изящный белый сервиз с золотыми полосками. Он точно фанатеет от посуды. Винтажный дядька, думала я. Хоть поем, первое, что пришло мне в голову от радости, при виде теплой еды.
– А яблоки летние? Вы в душе кондитер? Я стала привыкать к вашей еде. И как я жила раньше без нее. Если бы не странные вопросы, цены б вам не было, – сарказмировала я.
Он в ответ скорчил гримасу и сел на свое место, протянув мне папку.
– Таааак… стоп, я голодна. Пока не перекушу, никаких договоров.
– Это опрос, – исправил он меня.
– Тестируете меня, как лабораторного кролика? Я поем, потом задавайте свои вопросы, – давясь пирогом, сказала я.
– Поешьте, вы очень бледны, – можно сказать, потребовал он в нежной интонации. – Иначе, зелень ваших горящих глаз потускнеет.
Ну, «зелень глаз», какой внимательный. Он спокойно ждал минут семь поглаживая белоснежную атласную скатерть, смахивая темную челку назад, не отрываясь глядя на меня. Запивая этим странным напитком, похожим на кофе, третий кусок пирога я протянула руку, чтобы взять файл с документом. Но он резко отодвинул его.
– Уж подожду, пока вы еще пальцы оближете, потом возьметесь за дело. Туалет в коридоре за лестницей – утвердительно сказал он.
Я, исподлобья поглядывая, направилась искать туалет в этом странном доме, он оказался, как раз, за лестницей. Я обогнула ее и забежала внутрь.
Огромное помещение в золотисто-зеленой мозаике от пола до потолка. Взглянула на свое отражение в зеркале. Щеки горели огнем и были цвета свёклы. Мне стало немного лучше, но ощущение недомогания не отпускало. Перед глазами все плыло. И этот скрежет над ванной комнатой, снова доносился со стороны лестницы, я поторопилась вернуться в столовую.
Еще направляясь из коридора, я заметила, как смиренно меня ждет Романовский, опустив голову, иногда странно потягивая предплечья. Он ничего не ел при мне, не ел и когда меня нет. Сложив ногу на ногу, постукивая пальцами по столу: тук-тук туки-тук, он просто ждал. Я попыталась продолжить диалог обойдя стол, проводя указательным пальцем по поверхности скатерти, но он резко убрал ладонь, как заметил приближение моей руки. Скрестив длинные ухоженные пальцы на коленях. Я убедилась, он сторонится меня. Почему?
– Вы спросили, уютно ли мне с собой? А мне уютно, более того, считаю себя самым интересным собеседником в жизни… – сказала я и села на свое место, прямо напротив него, попытавшись заглянуть в его глаза.
– А как же я, – усмехнувшись, перебил он и поднял свои.
– А что вы? В свои почти пятьдесят вы не знаете, чего хотите?
– Ну-ну пятьдесят. Вы преувеличиваете мои мудрые годы.
– Не сегодня, так завтра.
– Откуда столько уверенности? Число моих прожитых лет написано на лбу?
– В интонации ваших слов, глаз, движений, манер и дрожи в голосе передан груз прожитых лет.
Он выдержал долгую паузу.
– Не думаю, что разница наших лет превышает десяток. Что же с ними не так? С моими глазами и годами?
– Вас ничего не радует, что-то тревожит, душит. Будто вы прошли три войны и четыре блокады.
Он хотел что-то ответить, но в ответ глубоко выдохнул.
– Что же нас ждет, после смерти? – поднял он глаза, наконец взглянув в мои более, чем пару секунд и резко отвел за мгновенье, я только сейчас обратила внимание на поверхностные рубцы на его щеках, как старые шрамы. Ранее их не замечала. Не могу назвать его красивым, его черты слишком просты и холодны. Он виртуозно располагает к беседе так, не оставляя внимания на внешность. Но доля секунды его прямого взгляда, всколыхнула меня.
Я задумчиво взглянула на него.
– Я там еще не была. На стороне смерти…
– Уверены?
– На сколько вас не обманывают глаза. После смерти нас ждет смерть, – ответила резко.