Особенно Зоя Сумкина.

– Какой он страшный!

– Скользкий такой!

– Извивается…

Я снисходительно усмехаюсь:

– Конечно извивается, это же уж!

– Ой! Ой! – кричат девочки. Но не убегают, а стоят, прижав руки к груди и моргая быстро-быстро. У них тогда ресницы, как бабочки, порхают. Я тоже так пробовал моргать, но у меня не получается.

Ехать нам из «Орлёнка» на поезде целый день и ночь. И утром на вокзале меня встретит мама.

Что она скажет насчёт ужика? Не знаю. Может, ей эсэмэску послать? Предупредить, чтобы не боялась… Или лучше не стоит? Меня одолевали сомнения.

У меня мама очень добрая. И папа тоже. И бабушка, и дедушка. Но животных мне дома держать не разрешают.

Но ужик такой ма-а-а-ленький. Может, его никто не заметит? Я его в своей комнате спрячу. Буду его молоком поить. И корм ему покупать.

У меня своя комната есть. Папа сам смастерил мне в ней двухэтажный дом. На втором этаже кровать, я там сплю, а на первом у меня стол для занятий и стул. Слева от двери книжный шкаф, а за ним на полу, в двух больших коробках, мои игрушки, лего и трансформеры.

Ужа я думаю поселить на подоконнике. Занавески задёрнул – его и не видно. Можно его на подоконник выпускать, чтобы он на солнышке грелся.

Наконец мы приехали. Все ребята столпились у окна, высматривая родителей. Я тоже.

– Мама! – Я заметил её на платформе и замахал руками. Чтобы она увидела меня в окно.

– Не суетитесь, дети! – сказала Аглая Леонидовна. – Сидите спокойно. Сейчас родители вас заберут.

Но спокойно мы не могли. Сашка Кузин подпрыгивал, как кенгуру. Кирилл Маноменов то и дело принимался ходить туда-сюда, от одного окна до другого и обратно. А Зоя Сумкина как прилипла к окну, так и не отлипала. Её прижатый к стеклу нос уже превратился в пятачок. Мама прислала ей сообщение, что не сможет её встретить, потому что они с папой уехали в экспедицию на Северный полюс, поэтому Зою встречала бабушка. Но мне казалось, она всё равно надеется, что чудом появится мама. И ждёт, ждёт.

Мы вышли на перрон.

А вот и моя мама.

– Глебушка! – бросилась она ко мне.

Три недели не виделись – так надолго я ещё ни разу не уезжал. Я вышел, солидно поглядывая кругом – не увидит ли кто, как я рад маме. Но всем было не до меня, и мы с мамой крепко обнялись.

Дома нас ждал тыквенный суп и овощные котлеты.

– Переодевайся, мой руки, я пока подогрею, – крикнула мама из кухни, а я поскорей прошмыгнул к себе в комнату. Открыл рюкзак, проверил – как там мой ужик.

Он лежал в банке, и вид у него был несчастный.

Я тихонько прокрался на кухню. Мама готовила салат, но заметила меня и повернулась.

– Что ты, Глебушка? Голодный?

– Н-нет… – промямлил я, рыская глазами по кухне. Где бы банку найти большую? Я немного потоптался, не зная, что делать. Ладно. Вечером поищу. Когда никто не видит.

Я вернулся в комнату.

Мамочки!

Ой-ой-ой!

Ужа в банке не было!

Ужас! Ужасный ужас! Ужасающий уж уже ужасно уполз! Куда?!

А вдруг мама на него наступит?

Мне было страшно даже представить, что тогда начнётся.

Нужно срочно найти его!

Я заглянул под диван, и под кресло, и в каждый уголок. Нету. Ужа не нашёл. Зато нашёл свою белую машинку, которую потерял давным-давно. Кусочек лего – голову от вертолётчика, в чёрном шлеме. Доминошку «Весёлые зверята» – на одной половине слон, на другой – лев. «Эх ты! Вот ты куда спряталась! А мы из-за тебя на даче играть не могли!» – поругал я её.

Но ужа нигде не было. Ни под столом, ни на кровати, ни в коробке.

Я побежал в большую комнату. В гостиную, как говорит мама. Хотя, почему она гостиная, я не понимаю. Ведь не целыми же днями у нас там гости сидят!

Целый день и вечер я искал ужа, но так и не нашёл его. Спал я беспокойно. Куда же он мог деться?

А утром…

Не успел я разлепить глаза, как услышал какой-то грохот на кухне.

Я прибежал туда, предчувствуя неладное.

Уж медленно полз по полу.

– Мама! Мамочка! – закричала мама и вскочила на табуретку.

Это она бабушку зовёт. А чем ей бабушка поможет? Даже если появится сейчас здесь. Я представил, как бабушка тоже запрыгивает на табуретку и обе они, мама и бабушка, бледные, смотрят на меня и умоляют спасти.

– Змея!

– Спокойно. Это не змея, – раздался папин голос.

На мамин крик из ванной выскочил папа. Одна щека в пене, в руке полотенце.

– Глеб! Откуда ты это притащил? – Папа осторожно поднял ужика. – Он ещё совсем маленький, страху натерпелся, бедняга.

– Бедняга… – прошелестела мама, белая, как наволочка.

– Где ты его держишь? – спросил папа, и я принёс банку. – Это не годится… Ему больше места надо, воздух нужен. И вода. Это же водяной уж, а не обыкновенный.

Мы налили воды в большую банку и отправили ужа поплавать.

– Сегодня воскресенье, – сказала дрожащим голосом мама. – Пусть день у нас побудет, так уж и быть. Но завтра отнесём его в живой уголок, во Дворец творчества, хорошо, Глеб?

Я смиренно кивнул. Вздохнул. Понятно, что маме с ужом не ужиться в одной квартире.

– И вообще, – сказал папа, почесав подбородок, – каждое животное должно жить в своём родном месте. Зря ты его забрал с юга.

Я снова кивнул. Прижал к себе банку и пошёл в комнату. Папа прав. Я вдруг почувствовал, что не хочу, чтобы мой питомец грустил. Хочу, чтобы ему было хорошо. А для этого нужно заботиться о нём, а не просто с ним играть.

Надеюсь, ужику понравится в живом уголке, и он найдёт там себе друзей. А я буду приходить к нему в гости.

Вечером мама пришла обнять меня перед сном и присела на край кровати.

– Я понимаю, Глебушка, что ты хочешь питомца, – ласково сказала она. – Но пойми и нас с папой. Животные – это братья наши меньшие, это большая ответственность. Вот представь – взяли мы собаку…

Я зажмурился и представил. Я стоял на тропинке в лесу, где мы летом гуляем с дедулей. Солнечные блики прыгали по веткам, а небо было синее-синее. Огромный коричневый пёс бежал мне навстречу. Одно ухо у него было белое, и кончик хвоста тоже белый, как будто он окунул его в краску. Он подбежал и принялся скакать вокруг меня, радостно виляя хвостом. Я присел, и он положил лапы мне на плечи, как будто обнял.

Мне стало так сладко, так сладко… А где-то вдалеке слышался мамин голос:

– Если возьмёшь питомца, то должен не о себе думать, а о нём… И кормить, и гулять, причём не только летом, но и зимой, когда не хочется… но надо…

Теперь я оказался на снежной горке. Я нёсся в санках с вершины, а рядом бежал он, а кончик хвоста был словно присыпан снегом. Мамины слова становились всё тише:

– А если он заболеет – лечить… Ответственность… Тебе нужно немного повзрослеть…

Последнюю неделю перед третьим классом я опять провёл у бабушки. Тогда я и познакомился с Гошей.

Я нашёл его в лесу. Деревья уже желтели, пахло осенью. Мы с дедулей собирали грибы, и я сначала услышал какое-то карканье, а потом увидел и его самого. Чёрный ворон сидел на пеньке. Он был небольшой, наверное, подросток. Когда я подошёл поближе, ворон спрыгнул, но не улетел, а поскакал по тропинке, оглядываясь на меня, как будто приглашая куда-то.

Мне кажется, все звери и птицы умеют разговаривать. Хотя бабушка говорит, что это не так, а я ужасный фантазёр. Но я точно знаю – умеют. Просто не по-нашему, не по-человечьи. Эх, как бы выучить их язык? Чтобы понимать их всех.

Я пошёл за вороном и оказался на большой поляне. Ух ты! Сколько тут грибов! Они везде – и под золотой берёзой, и вдоль тропинки. Крепенькие боровики под большим дубом построились целым семейством – мал мала меньше. У них такие ножки круглые, а шляпки тёмные и как будто бархатные. Их так приятно гладить! Подберёзовики тоже есть. Но больше всех грибов я люблю лисички. Мама их очень вкусно готовит с картошкой. А сыроежки не люблю и не собираю. Они не благородные. Так дедуля говорит.