– У вас тридцать дней на примирение, – усталым голосом говорит она и очень намекающе смотрит на дверь.

Не то, ой не то место адом назвали.

По пути к такси отправляю маме сообщение, что уже еду и зря. Она меня встречает не просто дома, а у подъезда. Выбираясь из салона, сразу ныряю в ее объятия. Ее волосы пахнут домом и заботой. Простым счастьем и немножечко горем.

– Аечка, миленькая, что значат все эти чемоданы?

Ох, мама…

Наши долгие объятия не остаются незамеченными. Тетя Люда маячит в окне первого этажа, делая вид, что старательно поливает искусственные цветы. Сколько себя помню она тут главная заводила. Хорошо, что чемоданы приехали отдельно от меня. Не хотелось стать темой недели у местных сплетниц.

– Я так устала. Пойдем домой? – отлепляю от себя маму и подталкиваю ее в сторону подъезда.

Здесь ничего не менялось, кажется, с тех пор как я училась в школе. Разве что почтовые ящики перекрасили, но под тонким слоем краски виднеются надписи, которые мы оставляли с моим другом Артуром. Там все было прилично, а вот в лифте, почти под самым потолком красуется матерное слово из трех букв.

Артур как-то пришел страшно гордый и шепотом признался, что натворил. Он давным-давно переехал в Москву. Нужно будет ему рассказать, что его творчество все еще живо.

Дома сладко пахнет выпечкой. Самый уютный на свете аромат клубничного пирога заставляет рот наполниться слюной. Сладкий, пористый, чуть влажный бисквит, сочные, кисловатые ягоды и нежнейший шоколадный крем.

– Пирог? – переспрашиваю на всякий случай вдруг у меня уже галлюцинации.

Мама освоила готовку, только когда ей исполнилось сорок. И это был один из первых рецептов, который она осилила. Неожиданно получилось как чудесно, что так и осталось ее коронным блюдом.

– Да. Не знала чем себя занять и вот, – снимает полотенце с блюда, где лежат нарезанные кусочки, – Там еще компот земляничный, будешь? И голубцы есть, и борщ, ты голодная?

Мама начинает бегать, суетиться, стучать шкафчиками и тарелками. Включает чайник и тут же выключает, вспомнив, что и без того жарко. Тысячи бестолковых действий только бы занять руки. Я такая же. Когда начинаю нервничать, включается режим бешеной Золушки. В таком состоянии даже обычное мытье чашки может превратиться в генеральную уборку. Так что нет ничего удивительного в таком количестве блюд.

– Мамуль, – останавливаю ее метания, – Я не голодна совсем. Но пирог попробую.

Усаживаю ее на стул, а сама раскладываю аппетитные кусочки по тарелкам и наливаю компот. Он сладко пахнет летом на бабушкиной даче и самым настоящим счастьем. Он такой холодный, что на стакане моментально появляется испарина. Провожу пальцем, собирая хрустальные капельки под пристальным взглядом мамы. Первая она никогда не спросит, а самой говорить… Придется.

– Я ушла от Олега, мам. Он мне изменил.

Горький ком в горле хочется смыть волшебным летним эликсиром. Вот только вкуса его я не чувствую. Только холод. Не сработает.

– А может, давно уже изменяет. Не знаю.

Пирог даже боюсь пробовать. Просто сижу, отламываю кусочки, которые так и не решаюсь поднести ко рту.

– Может, ты что-то не так поняла? – шокированная мама отмирает. Неужели будет сейчас его оправдывать?

– Нет, мам. Все так. Я сама видела. Там отговорки вроде “случайно на нее упал” или “помогал линзы вставлять” не прошли бы. Все по-взрослому.

Мама охает, а я слишком сильно сжав кусочек бисквита, превращаю его в крошку.

– Он не прав, конечно, но может, стоит подумать? – она знает Олега так долго, что ей невыносимо представить нас порознь. Даже после таких новостей. Очень хорошо понимаю.

– Ну о чем тут думать? Это все… – машу руками в воздухе, пытаюсь найти подходящее и не матерное слово, – слишком для меня. Я не смогу такое простить. Никогда. Назад дороги нет больше.

–Как же… Как же быть теперь? – говорит, вытирая слезы передником.

Даже мама смогла заплакать, а я…

Говорить, что провела полдня в загсе, подавая заявление, не хочется. Она и так переживает, а будет еще сильнее. Ни к чему это.

– Справимся как-нибудь – пытаюсь выдать ей самую искреннюю улыбку, на которую сейчас способна, подхожу поближе и обнимаю ее со спины, – Справимся, слово тебе даю. Мамуль, я пойду отдохну, ладно?

– Иди конечно.

– Не расстраивайся, мам. Прорвемся. Хорошо, что это все сейчас случилось, а не позже. И что я вообще узнала. Помнишь как подруга твоя, целую семью запасную обнаружила? Слишком много людей задело. А так только меня. Справлюсь.

Целую ее в щеку и убегаю к себе в комнату.

Здесь мне снова семнадцать. Переступая порог, словно возвращаюсь в юность. Плакаты популярных в нулевых групп, самый ценный – постер Би-2 с автографом Лёвы. Распечатанный список ста лучших книг, из которого вычеркнуто шестьдесят семь. Пробковая доска, к которой приколоты записочки, фотографии, красная атласная ленточка и сушеная роза.

Олег ее сорвал с клумбы в ночь выпускного. Я взамен отдала свое сердце. У меня навсегда осталась только сушеная роза, покрытая пылью.

Быстро приняв душ и переодевшись, падаю лицом в подушку, заворачиваюсь в кокон одеяла с головой и моментально отключаюсь. Снов мне не выдают. Ощущение будто выключили и включили свет, не больше. Одеяло было откровенно лишним. На улице и так плюс тридцать. Я теперь вся мокрая, волосы прилипли к лицу, тело ломит как после трех тренировок кряду, до тошноты болит голова и дико хочется пить. Кажется, меня догнало похмелье.

Плетусь на кухню за прохладным компотом и по пути замечаю, что уже стемнело. Сколько же я проспала?

Достаю графин из холодильника и как только собираюсь налить компот в стакан, сквозь гул в ушах, острой молнией в мозг врезается трель дверного звонка. Я так пугаюсь, что компот проливается кровавой лужицей по всему столу.

– Да твою же ..!

Кто-то очень нетерпеливый звонит в дверь еще, и еще и я накидывая в лужу горку салфеток, иду открывать.

Мерзкий звук будто на живую вскрывает черепную коробку и я бегу быстрее, преодолевая боль в мышцах. Только бы это прекратить.

У мамы есть привычка всегда закрывать дверь на ключ. Долго вожусь с замком и наконец открывая немею.

– Олег?

Остатки сна слетели в один момент. Только что расслабленное тело включает аварийный режим, пуская адреналин током по венам и напрягая все мышцы. Мигрень при этом усиливается, виски стягивает обручем, в затылке растекается жгучая лава. Лампочка на лестничной клетке светит так противно и ярко, что приходится зажмуриться и отступить вглубь квартиры, чтобы ее яркие лучи не выжигали сетчатку.

Дрожащими пальцами цепляюсь за дверь. Только бы он не заметил, как я нервничаю. Это же ненормально так пугаться собственного мужа.

– Смотри-ка, узнала, – Олег очень недобро скалится и пытается войти в квартиру.

Он, видимо, подумал, что я отступила в приглашающем жесте. Приходится придержать дверь, пытаясь показать, что ему здесь не рады. Не то чтобы он согласен, но пока останавливается. Точнее, не давит, так как мог бы.

– Ты зачем пришел? – хриплые звуки продираются из моего горла.

Я так и не попила и каждое слово, выпуская шипы, царапает пересохшую слизистую. Пытаюсь сглотнуть слюну, но ничего не выходит. Должно быть, выгляжу я прекрасно. Вся помятая, потная, волосы растрепаны, голос то ли запойного алкоголика, то ли заядлого курильщика, но зато в детской пижаме в Микки Маусах.

Пытаюсь казаться смелой и сильной, пока внутри мучительно истекаю кровью.

Он же все тот же, что был неделю, месяц, десять лет назад. Те же ясные, почти прозрачные голубые глаза и светлые локоны волос. Прибавилось ярости в глазах. Мучительно хочется что-то сделать, чтобы сгладить, смягчить его эмоции. Снова вернуть на его лицо теплую улыбку.