— Ч-что? — она отстранилась, выставив плечо между мной и своим ребенком.

— Я не собираюсь причинять ему боль. Я просто хочу помочь. — Может быть, этому ребёнку нужна была ещё одна пара рук. Другой голос.

Она моргнула.

— А?

— Слушай, если он спит, сплю я, ты спишь. Может, мы просто… попробуем что-нибудь другое? Позволь мне немного походить с ним. Возможно, это не будет иметь значения, но, по крайней мере, ты сможешь передохнуть.

Плечи Мемфис опустились, и она посмотрела на своего плачущего сына.

— Он не знает тебя.

— Есть только один способ исправить это.

Она колебалась ещё мгновение, но, когда Дрейк издал очередной вопль и пнул своими крошечными ножками воздух, она переместилась в мою сторону.

Передача была неловкой. Её руки, казалось, не хотели отпускать его, но в конце концов, когда я взял его на руки, прижав к локтю, она отстранилась. Её плечи оставались неподвижными, когда она обхватила себя руками и едва давала мне достаточно места, чтобы дышать.

— Я не уроню его, — пообещал я.

Она кивнула.

Я шагнул мимо неё, пройдя вдоль лофта. Мои босые ноги утопали в плюшевом ковре, и только когда я пересёк комнату, я наконец-то внимательно посмотрел на ребёнка на руках.

Господи, это была плохая идея. Действительно чертовски плохая идея. О чём, чёрт возьми, я думал? Он продолжал плакать, потому что да, он не знал меня. И это было слишком похоже. Слишком тяжело.

Единственное, что удерживало меня от того, чтобы броситься наутёк, были его волосы.

У него были светлые волосы его матери.

Не черные, как у Джейдона. Светлые.

Это был другой ребёнок. Другая ситуация.

Я тяжело сглотнул, преодолевая боль, и пошёл к двери.

— Дрейк.

Блондин, малыш Дрейк. Это было отличное имя. Он был крепким ребенком. Это тоже было по-другому. Дрейк казался сильным. Как и Хадсон, он прилично весил. И Мемфис каждый вечер сама таскала его на себе.

— Хорошо, босс, — сказал я Дрейку. — Нам нужно сбавить обороты.

Его грудь сотрясалась, а дыхание сбивалось между криками.

— Мне нужен сон. Как и тебе. И твоей маме тоже. Как насчёт того, чтобы закончить с ночной сменой? — я снова направился в противоположный конец комнаты, проходя мимо Мемфис, которая всё ещё не двигалась. Я дошёл до стены и повернулся, снова направляясь к двери. Всё это время Дрейк плакал.

— Ты в порядке, — я подпрыгивал на ходу, похлопывая его по попе в подгузнике. Он был одет в пижаму, на голубой ткани которой были изображены щенки. — Когда я был маленьким, у меня была собака. Её звали Скаут.

Я продолжал идти, медленными и размеренными шагами, к двери, потом к окну.

— Она была коричневая, с висячими ушами и коротким хвостом. Летом её любимым занятием было бегать через разбрызгиватели во дворе. А зимой она прыгала в самые большие сугробы, зарываясь так глубоко, что мы не были уверены, что она выберется.

Мемфис наконец то сдвинулась с места и подошла к дивану, присев на подлокотник. Она была в тонкой чёрной ночной рубашке с рукавами, закатанными по локти и низким вырезом. Подол заканчивался у бёдер, поднимаясь вверх, когда она сидела.

Она не была высокой, но, чёрт возьми, у неё были красивые ноги. Я оторвал взгляд от упругой, гладкой кожи и переложил Дрейка так, чтобы он опирался на плечо. Затем я погладил его по спине: моя рука была такой большой, что основание ладони находилось на верхней части его подгузника, а кончики пальцев касались мягких прядей волос на его затылке.

Потребовался ещё один поход к двери и обратно, прежде чем плач сменился хныканьем. Затем он исчез, вылетев через открытое окно.

Тишина была оглушительной.

Мемфис вздохнула.

— Обычно у меня на это уходит несколько часов.

— У моего брата Гриффина есть ребёнок такого же возраста.

— Он женат на Уинслоу, верно?

Я кивнул.

— Да. Я был там сегодня вечером, и Хадсон был не в настроении для своей мамы. Но Гриффин взял его, и это его успокоило. Наверное, просто голос другой.

Мемфис опустила подбородок, её светлые волосы рассыпались по лицу. Но это не могло скрыть слезу, которая капала ей на колени.

— Тебе тоже нужно, чтобы я носил тебя на руках? Погладил тебя по спине? Рассказал тебе о моих домашних питомцах из детства? — поддразнил я.

Она подняла голову и улыбнулась, вытирая лицо.

— Я просто очень устала.

Дрейк издал писк, но не начал выть снова.

— Я могу взять его, — сказала она.

— Иди ложись. Я похожу с ним, пока он не уснёт.

— Ты не…

— Обязан это делать, — я закончил её фразу. — Но я хочу. Иди. Отдыхай.

Она встала и добрела до кровати, скользнув под одеяло. Затем она прижалась к подушке, прижимая её к груди.

— Как ты стал шеф-поваром?

— Это не сон.

— Всё равно расскажи мне.

Я подошёл к стене и нажал на выключатель, погрузив лофт в темноту.

— Моя мама — фантастический повар. Когда я рос, мой отец всегда был очень занят на ранчо. Он часто брал Гриффа с собой, но я был слишком мал, поэтому оставался дома с мамой и моими сёстрами-близнецами. Днём она возила нас с собой в отель, а по вечерам сажала их на качели или в игровую зону, а меня сажала за стол, чтобы я помогал готовить ужин.

Моё самое раннее воспоминание относится к тому времени, когда мне было около пяти лет, летом перед тем, как я пошёл в детский сад. Мама была беременна Элоизой. Близнецы были маленькими и постоянно гонялись за мной. Грифф учился ездить верхом, и я чувствовал себя брошенным.

Мама была чем-то занята, и я сказал ей, что приготовлю ужин. Она, должно быть, подумала, что я шучу, потому что согласилась.

Я запомнил не столько тарелки с чипсами и крекерами, сколько шок на её лице, когда она пришла на кухню после возни с близнецами и обнаружила меня сидящим на прилавке и пытающимся сделать бутерброды с арахисовым маслом и желе.

— У меня были другие интересы. Спорт. Лошади. Летом я работал на ранчо рядом с Гриффином и папой. Но меня всегда тянуло обратно на кухню. Когда я закончил среднюю школу, я понял, что колледж не для меня, и поступил в кулинарную школу. Многому научился. Работал в нескольких замечательных ресторанах, пока не пришло время возвращаться домой.

Мемфис хмыкнула, мечтательный, сонный звук.

А её сын полностью растянулся на моей груди.

Наверное, было безопасно положить его, вернуться в свою кровать, но я продолжал ходить. На всякий случай.

— Почему он называется «Наклз»? Ресторан? — голос Мемфис был не более чем шёпотом, приглушенным подушкой.

— Это было моё прозвище в кулинарной школе. В первую неделю я пытался произвести впечатление на инструктора. Был самоуверенным. Я тёр морковь и отвлекся. Рука соскользнул и вместо моркови я стёр костяшки пальцев.

— Ауч, — шипит она.

— Получил кучу порезов и выставил себя дураком, — на моей руке всё ещё оставалось несколько шрамов.

— И заработал себе прозвище.

— Когда мы переделывали ресторан, я сидел с архитектором, и он спросил меня о названии вывески. «Наклз» пришло мне в голову, вот так, — я поменял маршрут и понёс Дрейка к кроватке в углу, низко наклонившись, чтобы опустить его.

Его руки мгновенно поднялись над головой. Его губы приоткрылись. Ресницы образовали полумесяцы над гладкими щеками. Он был… прекрасен.

Моя рука взлетела к груди, успокаивая жжение. Затем я выпрямился и посмотрел на кровать.

Мемфис спала, её губы тоже были приоткрыты. Мужчина может потерять себя в такой красоте.

Прежде чем сделать какую-нибудь глупость, например, продолжить стоять там и смотреть на неё до рассвета, я вышел из лофта, повернул за собой замок на двери, прежде чем отправиться в собственную кровать.

Сон должен был прийти легко. Было тихо. Темно. Вот только каждый раз, когда я закрывал глаза, в моей голове всплывал образ Мемфис. Светлые волосы, рассыпавшиеся по её щеке. Её губы. Мягкие выпуклости её груди под ночной рубашкой.

Может быть, не плач её ребёнка мешал мне спать.