Он подошёл к ней и подал руку, чтобы помочь подняться. Ниольи взялась за запястье, чтобы не беспокоить перебинтованную ладонь. Но только она встала на ноги, как в голове всё закружилось от недосыпа, и девушка упёрлась лбом магу в плечо, чтобы не потерять равновесия.

– Я отведу тебя в твою комнату, – мягко и тихо произнёс Иддин, дожидаясь, пока Ниольи придёт в себя и сможет идти.

– Не беспокойся, – к ней вернулось осознание реальности, и Ниольи вложила в эти слова всю возможную уверенность и твёрдость, надеясь убедить его, что с ней и правда всё в порядке. Чувствуя себя ужасно неловко, эльфийка попыталась освободиться от рук мага, но тот только крепче обнял её за плечи.

– Позволь мне решить самому, о чём я должен беспокоиться, Эльдэхин…

Проснувшись, она и не вспомнила, как им на пути встретилась Старшая и, увидев у него на руках не подающую признаков жизни Ниольи, схватилась за сердце.

– Т-с-с-с!.. – прошипел Иддин, требовательно взглянув на неё, и шёпотом продолжил. – Не трогай её сегодня, пусть отдохнёт. И найди ещё одну служанку.

– Но с ней же всё в порядке?.. – тоже шёпотом переспросила Старшая.

– Да. Но… – Иддин загадочно и пугающе улыбнулся, и голос его стал таким тихим, что Старшая разобрала слова только по губам, – она нужна мне…

Старшая не ответила и быстро исчезла из коридора. За последние двадцать вёсен хозяин первый раз заговорил с ней, и все ужасающие рассказы и выдумки ожили в её голове. Жуткая улыбка мага, нечеловеческие глаза и таинственный голос порождали в сознании Старшей страшные картины, которые после обрастали подробностями и превращались в настоящие легенды.

Иддину нравилось то, в какой ужас он приводил всех обитателей этого дома, в том числе и собственную мать. Её одну среди всей бессчётной родни он любил, но любил тайно от всех, даже от самого себя. Они почти никогда не разговаривали. Ей было мало дела до сына, гораздо больше её заботили юные племянники и племянницы – дети младшего брата. Возможно, мать до сих пор не простила Иддину того, что в детстве после смерти отца он сбежал из дома, оставив её наедине с горем и болью. Возможно, за последовавшие годы его отсутствия она перестала воспринимать его как сына. Когда Иддин вернулся, он был уже совсем взрослым, и его мать ничего не знала о нём: ни чем он интересуется, ни чего хочет от жизни, ни даже того, что предпочитает на обед…

Остальных родственников Иддин презирал совершенно открыто, но, конечно, никто не осмелился бы выразить своё недовольство сильному магу и хозяину дома, из которого он в любой момент мог их вышвырнуть. Он непременно и выгнал бы всех лишних жильцов, если бы поселился здесь насовсем, а, впрочем, они и сами убрались бы отсюда, не выдержав такого соседства. Но, к их радости, в Кемьен маг приезжал редко и давно не считал это место домом.

В отличие от взрослых родственников Иддина, младшие – его двоюродные братья и сестры – помимо страха, испытывали и сильнейшее любопытство, и в прежние времена досаждали ему расспросами и просьбами показать колдовство. Один его брат даже набивался к нему в ученики и делал это настолько упорно и долго, не реагируя ни на объяснения, ни на угрозы, что Иддину пришлось в очередной раз уехать. Никакого таланта к магии за младшим братом он не заметил, а сколько вреда может принести бездарный волшебник, в первую очередь себе самому, Иддин прекрасно понимал – достаточно вспомнить, сколько раз он едва не погиб от неудачного заклинания. И это при том, что стал впоследствии Великим магом и уж точно не мог считаться бесталанным!

Изредка Иддин снисходил до того, что позволял ребятам посмотреть на колдовские приёмы, которые оттачивал, и те приходили в неописуемый восторг. Где-то глубоко внутри маг чувствовал, что они ещё ему пригодятся, вот только как он сможет использовать пятерых никчёмных бездельников, пока придумать не мог…

Глава 4

Вернувшись в свою комнату, маг ощутил подступавшую к разуму волну раздражения от всего, что случилось за последние два дня. Ничего особенного, по большому счёту, что могло бы серьёзно вывести из себя, но, почему-то выводило. Эльдэхин… она была очаровательна. Весь вчерашний вечер и сегодняшнюю ночь он не отрывал от неё взгляда, улыбался и смеялся, начал болтать о всякой ерунде… Позавчера о зелье забыл – и всё из-за неё. Иддин с досадой должен был признать, что Эльдэхин нравится ему.

Его влекло к ней не только физически, но и душевно, чего давно не случалось. Он хотел говорить с ней, узнавать, слушать, делиться мыслями и идеями, и ему хотелось этого сильнее, чем затащить в постель и посмотреть, что у неё под платьем. Её душа и разум впервые за многие годы показались ему интереснее прекрасного лица и, очевидно, столь же прекрасного тела.

Завладеть любой понравившейся женщиной для Иддина не было проблемой. Своим обаянием и правильной игрой он легко покорял сердца самых гордых и непреклонных дев, превращая их в послушных и преданных кукол. Казалось бы, волшебник мог наслаждаться такой жизнью, любовью и служением той, кого сам выбирал и предпочёл другим… Но всякий раз это заканчивалось разочарованием. За симпатичной оболочкой не оказывалось того, что он хотел найти, плотские утехи быстро наскучивали, а раболепная, сотворённая им самим, искусственная преданность начинала вызывать отторжение, и Иддин, разбивая сердце влюблённой и полностью покорной ему девушки, уходил.

Сейчас, думая об Эльдэхин, он почему-то не желал её «завоёвывать», «захватывать». Не хотел делать такой же безвольной игрушкой, лишать её характера – только познать… Он даже боялся!.. боялся в ней что-нибудь случайно сломать или исказить, и потерять возможность увидеть всю её, настоящую.

Иддин не понимал, почему это с ним происходит, не находил разумного ответа, и это вызывало в нём неудовлетворённость и гнев.

А ещё сильнее мага злило ощущение, что он знает Эльдэхин, и чем больше они говорили, тем ближе, казалось, он подбирается к воспоминанию о ней. Он чувствовал, что всё это когда-то уже происходило, он помнил, как выглядят радость и гнев на её лице, как звучит её смех и раздражение в голосе, даже слова, произносимые Эльдэхин, казались знакомыми. Но эфемерные картины из прошлого, где она присутствовала в его жизни, ускользали, утекали как вода сквозь пальцы, и как бы сильно Иддин ни тянулся к ним всем своим разумом, он не мог – хоть разбейся! – не мог достать и ухватить их.

Маг отстранился от чувств и постарался полностью положиться на разум и логику.

Если они были знакомы прежде, то почему Эльдэхин не сказала об этом прямо? Ей незачем было это скрывать. А если отчего-то решила утаить, тогда и в его доме, скорее всего, оказалась не случайно. Может ли быть, что он – тот эльф, которого она ищет в Кемьене?

Спрашивать снова не имело смысла, Иддин уже делал это, когда только увидел её, и Эльдэхин сказала, что раньше они не встречались. Было это правдой или нет, а другого ответа на тот же вопрос он, однозначно, не услышит…

«Я вспомню тебя. Или выясню, кто ты, и почему вызываешь это чувство!» – пообещал себе Иддин, и с этой мыслью решил, наконец, ложиться спать.

Покопавшись в сундуке, стоявшем возле камина, он извлёк оттуда бутылёк с успокаивающим зельем и собирался вылить содержимое в кружку, но вспомнил, что Эльдэхин запретила пользоваться магией. От ярости Иддин чуть не швырнул им в стену, но, выдохнув, вернул бутылёк на место. Спрятавшись от восходящего Илира за плотными тёмными шторами, маг сбросил обувь и верхнее одеяние, и, оставшись в рубашке и брюках, завалился на постель, но до полудня так и не смог уснуть. И стоило ему только погрузиться в долгожданную дремоту, как в дверь постучали.

– Пошли вон, или я испепелю вас к морским тритонам!.. – зло прорычал Иддин.

– Во-первых, тебе нельзя колдовать, а во-вторых, нужно сменить повязки, – донёсся голос Ниольи.

– Заходи… – слабо отозвался маг, чувствуя, как поднявшаяся в душе ярость оставляет его. Стол по-прежнему стоял посреди комнаты, Ниольи просила не убирать его до тех пор, пока всё не заживёт. Нехотя поднявшись с постели, Иддин сел за стол и вытянул руки. Эльфийка размотала повязки и смочила ладони мага какой-то жидкостью.