— Ну и?

— Да, собственно, и все. (Смеется.)

— А потом?

— Вас интересует, как начался роман? Как-то исподволь начался… К тому времени в моей личной жизни уже была трещина. Брак тихо умирал. Поженились мы по любви. Но оказались очень разными — по характеру, по темпераменту. Он — хороший человек и, надеюсь, более счастлив в своем втором браке, чем со мной. Скандалы мы не устраивали, щадили ребенка. Жили как два чужих человека — каждый своей жизнью. Он на дежурстве, я — дома; я на дежурстве, он — дома.

А буквально через месяц после того, как меня перевели к Примакову личным врачом, состоялась поездка делегации Верховного Совета СССР по нескольким штатам Америки. В группе были Собчак, академик Яблоков, известная скрипачка Лиана Исакадзе и другие совершенно нестандартные люди.

Евгений Максимович в моей медицинской помощи не нуждался, так что я не ощущала себя врачом в командировке. Фактически оказалась завороженным зрителем и впервые взглянула на Примакова глазами женщины. Он блестяще выступал, особенно когда был в настроении. Зажигался, говорил азартно, остроумно. Меня приводило в восхищение то, что восторгало и американцев: они, наверное, впервые открыли, что советский партийный деятель может быть свободен, рас крепощен, великолепно образован, убедителен.

— Помните, в «Мастере и Маргарите» героиня начинает кокетничать с Азазелло после того, как он, отвернувшись, метко простреливает семерку пик? «У нее была страсть ко всем людям, которые делают что-либо первоклассно», — пишет Булгаков. У вас — тоже? — Немножко по-другому. Меня в первую очередь покоряет ум. Какой бы мужчина ни был замечательный, если он не умен — это все. В Америке же в нашей делегации Примаков, безусловно, был самой яркой личностью.

— А Собчак?

— Нет. Дай бог памяти ему. Совсем нет. Очень своеобразный человек, ясный ум, но — самолюбование… У нас есть выражение (и в моей родительской семье так говорили, и в семье Евгения Максимовича): человек не моей группы крови. Вот Собчак — не моей группы крови человек. А Примаков — моей. И даже (смеется) моего резус-фактора.

— Когда Евгений Максимович написал вам эти стихи:

— Это был — сейчас напрягусь — 1991-й. Второй год нашего знакомства. Египет. Каир. Вечером в гостинице Примаков собирал почти всю команду — помощников, офицеров охраны, врача… Что-то вроде подведения итогов дня. Обычно все заканчивалось чаепитием. И вот в одну из таких расслабленных посиделок Евгений Максимович говорит: «По-моему, я написал замечательное стихотворение. Позвольте, прочту?» И при всех читает эти строки. Я была ошеломлена, смущена — не знаю, как поточнее сформулировать свои ощущения. Но, поверите, совсем не восприняла это как объяснение в любви. Во-первых, потому, что прочитано при всех, а во-вторых, что бы ни происходило в наших душах, никаких слов на этот счет ни разу не было сказано.

— И никаких намеков?

— Нет, нет.

— Галантных приглашений? Например, в театр?

— Что вы?! Сохрани и помилуй. Не знаю, приходило ли ему это в голову, но я бы отказалась. Нет, нет и нет. — Но Евгений Максимович ведь не случайно прочитал стихотворение на людях?

— Думаю, да. Тет-а-тет ему было бы более напряженно. Точно выглядело бы объяснением.

— А все-таки сказать что-то хотел…

— Что-то, видимо, сказать хотел. Но я не спрашивала… Спустя время как бы мимоходом обронила: «Вы не дадите мне стихотворение на память?» Он ответил: «Оно у меня в черновике, все исчеркано. Я вам перепишу». — «Не надо переписывать. Пусть будет, как есть. Так даже приятней». Он говорит: «Хорошо». И отдал. С тех пор я его, разумеется, храню.

— Вы, наверное, все это время испытывали особый подъем?

— Я бы не сказала, что летала. Я была в браке.

Возможно, кому-то это покажется смешным, но раз я замужем, все остальное нельзя. Или надо менять свою жизнь в корне, оставлять мужа и сближаться с любимым человеком. Или продолжать жить с мужем, но не приближать того, кто нравится. А эта мучительная ответственность за ребенка! Ане тогда было десять. Я ставила себе массу ограничений: нельзя, недопустимо, греховно. Только врач — пациент, пациент — врач. Всё.

И лишь после путча, когда институт личных врачей был упразднен, наступил перелом в наших отношениях. Евгений Максимович стал звонить: «Пойдемте в театр». А почему бы и нет? «Не хотите ли сходить на концерт?» С удовольствием. «Я приглашен в гости к Бураковскому. Он бы желал видеть вас тоже». Спасибо. Вот такое «сопровождение» тихо-тихо переросло в более близкие отношения.

— Судя по значительному временному разрыву между написанием прочувствованного стихотворения и решением пожениться (три года — мы подсчитали), оно далось трудно. Кого больше обуревали сомнения? Кто из вас, извините, больше трусил?

— Полагаю, на равных. Только причины трусости у каждого были свои. Евгения Максимовича очень останавливала большая, как ему тогда представлялось, разница в возрасте. Меня же пугало, что его родным, друзьям может прийти в голову мысль: не человек мне нужен, а то, что за этим человеком стоит. Положение, должность… Между словами Евгения Максимовича: «Зачем ты от меня уходишь? Оставайся» и моим ответом: «Да, остаюсь» — пролегли годы сомнений. Но, как показало время, и его, и мои страхи были напрасными.

— Может быть, вы сочтете некорректным (тогда не отвечайте), но какими словами директор Службы внешней разведки предлагает женщине руку и сердце?

— Когда надо было возвращаться домой, я обычно вздыхала: «Как не хочется уходить». В одну из таких минут он сказал: «И не надо. Останься навсегда». Вот, собственно, так и выглядело предложение, которое Евгений Максимович мне сделал за два года до свадьбы.

Не знаю, как долго бы еще все это тянулось, но нас подтолкнул (скорее, меня, чем Примакова) его близкий друг Григорий Иосифович Морозов. Фантастическая личность, ученый, профессор, заведующий отделом ИМЭМО, он был первым мужем Светланы Сталиной. В какой-то момент Григорий Иосифович отозвал меня в сторону и сказал: «Ты теряешь драгоценное время. Вы оба уже не юны, а он — тем более». Потом помолчал и с улыбкой добавил: «Смотри, не решишься — будешь жалеть. Я с того света каждую ночь стану тебе костлявой рукой в окошко стучать». Этим он меня ужасно рассмешил. И одновременно озадачил: в самом деле, годы ускользают, надо что-то менять.

Я подумала, что вначале следует прекратить первый брак. А в каком качестве Евгений Максимович захочет продлевать наши отношения, это его дело. Сказала ему, что ухожу из семьи. «Куда?» Объяснила: пока поживу у друзей, а дальше разменяем квартиру. Он отреагировал моментально и однозначно: «Приходи с дочерью ко мне».

— Красивый роман.

— Да? (Пауза.) Никогда об этом не задумывалась.

— Вхождение в большой, сплоченный клан, особенно в ситуациях, подобных вашей, требует не только такта, но и запаса терпения, здравого смысла. Ведь тесно сомкнутые ряды должны не под давлением, а уважительно разомкнуться. Как это было?

— Ну, когда разговор зашел о совместной жизни, Евгений Максимович сказал: «Надо поставить в известность Нанку. Она будет рада». У меня с дочерью Евгения Максимовича сложились очень теплые отношения. Нана все знала, понимала, и я видела: она не против нашего романа. Но одно дело, когда у папы есть, скажем так, женщина, а совсем другое, когда эта женщина станет его женой (не займет место матери, это невозможно, но тем не менее окажется мачехой, если называть вещи по-русски своими именами). Я попросила: «Можно, я сама поговорю с Наной?» Он удивился: «Зачем?» Но мне было необходимо лично увидеть ее реакцию. Если Нана с радостью или даже индифферентно воспримет новость, это один вариант. А если я почувствую, что она меня не приемлет в качестве жены отца, значит, всему конец. Так же, как, если бы моя Аня не приняла Евгения Максимовича, я бы через это не смогла переступить.