— К сожалению, есть. Я не согласен с тем, что наши «крупняки» чисты, как младенцы.

— Сегодня?

— Именно сегодня. Утверждать, что крупный бизнес вышел из зоны коррупции, работает по законам и правилам, преждевременно. Пока все обстоит по-другому. Объективно могу вам сказать.

— Три года назад, когда мы готовили книгу диалогов с Аркадием Вольским, он при нас достал портмоне, и, догадайтесь, чья фотография из него нечаянно выпала?

— Кого-либо из родных?

— Представьте, нет. Юрия Владимировича Андропова.

Честно, мы были поражены.

— Вольский же был помощником Андропова по экономике после избрания того Генеральным секретарем.

— И на редкость тепло о нем отзывался.

— Что ж, Андропов интересная фигура. Я тоже был с ним знаком. Но фотографию в портмоне не храню. (Улыбается.) Многие считают Андропова реакционером. Они не правы. Он был человеком своего времени. И при этом делал все, чтобы не занимать крайних позиций. Андропова обвиняют в высылке известных диссидентов за рубеж. Действительно, это антидемократично, негуманно, противозаконно… Однако все познается в сравнении. Тогда, я уверен, наверху шла борьба между теми, кто настаивал на самых суровых мерах, вплоть до арестов, и другими — кто хотел решить проблему более щадящим способом: не сажать, а лишать гражданства. К последней категории принадлежал Андропов. Что касается личной честности Юрия Владимировича, то ни у кого нет сомнений на сей счет. Он много сделал для нашей разведки и контрразведки.

В этой среде я не знаю людей, которые бы относились к Андропову негативно.

В то же время он был за ввод наших войск в Афганистан, одним из инициаторов этого дела. Но и он, и Громыко не придерживались чисто идеологического подхода к событиям в Кабуле. Оба отлично понимали, что там нет революционных процессов, которые надо поддержать. Это являлось выдумкой агитпропа. Андропов с Громыко рассматривали ситуацию с высоты геополитики: у СССР слишком большая граница с Афганистаном, чтобы позволить в условиях конфронтации двух систем влезть в эту страну нашим противникам. Хотели опередить американцев. А расчет на то, что за считанные месяцы можно стабилизировать ситуацию, не оправдался.

— Где же были хваленые аналитические способности главы КГБ?

— Аналитика — это просчет вариантов. Нельзя требовать, чтобы она давала только правильные прогнозы, идеально совпадала с объективными результатами. Сталин тоже аналитик, а как ошибся, думая, что с точки зрения логики Гитлер не начнет войну сразу на два фронта.

— Один из нас был в Афганистане, когда там шли боевые действия. В атмосфере сгущавшейся ненависти к шурави поразила крошечная красноречивая деталь: на письменном столе во дворце Мохаммада Захир Шаха, последнего — сверженного короля Афганистана, стоял макет нашего Т-34, подаренный Его Величеству во время посещения советского танкового полка. У СССР исторически были хорошие отношения с афганскими монархами. Вот кого, а не революционеров надо было поддерживать!

— Не мы скинули короля — сами афганцы. Там шла борьба за власть, под которую отдел пропаганды ЦК КПСС подвел теоретическую базу о якобы созревшей революционной ситуации. Но революционная ситуация, всем известно, это когда низы не хотят жить по-старому, а верхи не могут по-старому управлять. Однако низы полностью устраивало жить по старинке.

Я руководил Институтом востоковедения, и у нас был блестящий специалист по Афганистану — Юрий Владимирович Ганковский. Он рассказывал об аграрной реформе начала восьмидесятых удивительные вещи. Крестьяне, которым даровали землю, приходили к главе племени и возвращали документы о праве собственности со словами: «Земля принадлежит Аллаху. Я ничего не хочу, возьмите назад эти бумаги». Верхи же, феодалы, тоже понятия не имели, зачем как-то по-иному управлять. Андропов, думавший опереться на внутренние афганские силы для решения внешнеполитических задач, сделал неверный ход. Сейчас так же опереться на внутренние силы не получается у американцев. У них даже в большей степени это не выходит, чем у нас.

А Советский Союз еще прокололся с выбором лидера. Бабрак Кармаль оказался слаб. Разочаровавшись в нем, мы поставили на более сильного Наджибуллу. И снова дали маху, но уже в другом роде. Выведя при Горбачеве из Афганистана войска, мы не укрепляли Наджибуллу, не помогали ему сохраниться во власти. Оставили на произвол судьбы. Это было плохо не только в моральном, но и в стратегическом плане. Отказ от военного присутствия не должен был сопровождаться политическим и экономическим уходом.

— По словам Вольского, Андропова отличала суховатая, сдержанная манера общения. Хотя он имел целый круг друзей, писал стихи о любви.

— Мне было просто общаться с Юрием Владимировичем. В Андропове не было надменности, суровости, он хорошо реагировал на юмор. Мы встречались в семидесятые годы в связи с моими поездками на Ближний Восток, которые по «Особой папке» были санкционированы ЦК КПСС. О результатах я докладывал Андропову и отдельно — Громыко.

— Читали, что принималось специальное решение Политбюро под грифом «Совершенно секретно»: направить вас в Израиль, с которым были разорваны дипломатические отношения, «для проведения негласных контактов с официальными представителями страны».

— Сначала я ездил один, потом ко мне присоединился Юрий Котов — один из лучших аналитиков внешней разведки, прекрасно разбиравшийся в ближневосточных делах. Наши переговоры с израильтянами носили сугубо конфиденциальный характер, держались в строжайшей тайне. И вдруг — утечка! После встреч в апреле 1975 года с премьер-министром Израиля Ицхаком Рабином и министром обороны Шимоном Пересом венская газета «Курьер» опубликовала информацию, сопроводив ее довольно примитивной карикатурой: советский полковник держит в одной руке оливковую ветвь, а в другой — прячет за спиной ракету.

В Москве, закончив доклад Андропову, я показал газету: «Юрий Владимирович, это же настоящая фальсификация». Андропов кивнул: «Согласен, карикатура совершенно не отражает характера вашей миссии». — «Дело не только в этом. Она вообще перевирает факты. На рисунке изображен полковник, а Юрий Васильевич Котов еще подполковник». Андропов рассмеялся. Уже за дверями его кабинета присутствовавший при разговоре первый заместитель начальника внешней разведки Борис Семенович Иванов дал указание тоже присутствовавшему на встрече заместителю начальника Алексею Савичу Воскобою представить Котова за успешную работу к званию полковника досрочно.

Меня привлекало в Юрии Владимировиче его знание предмета, то, что он мыслил широко, не являлся ортодоксом, каких в Политбюро хватало. Андропов считал нужным наводить мосты с Израилем. Брежнев был с ним согласен. А председатель Президиума Верховного Совета Николай Викторович Подгорный категорически возражал. Упертый человек, скучный, ограниченный…

Наш главный резидент в Европе рассказывал мне за рюмкой, что как-то, когда Подгорный приехал с визитом в Вену, ему решили показать местную достопримечательность — мясной рынок. Бесконечные колоритные ряды отменной баранины, свинины, телятины, птицы, в изобилии развешанные туши — неправдоподобно красочные и аккуратные, словно муляжи, продавцы в белоснежных фартуках… Словом, апофеоз немецкой сытости и опрятности. Подгорный сделал пару шагов, постоял, окинул ряды вялым взглядом и на полном серьезе, без тени юмора произнес: «Подготовились к моему приезду».

— Совершая в семидесятые годы секретные поездки в Израилы вы соприкоснулись с внешней разведкой. Но с тех пор столько воды утекло и столько всего произошло в вашей жизни, что предложение Горбачева осенью 1991 года возглавить разведку, наверное, показалось очень нестандартным?

— Первым со мной на эту тему поговорил председатель КГБ СССР Вадим Бакатин. Сказал, что разведка вот-вот выделится из КГБ и я буду возглавлять самостоятельную службу. Предложение Вадима Викторовича в самом деле показалось нешаблонным. В эту сторону я меньше всего смотрел. Попросил время подумать: «Я тебе сразу ответ дать не могу». Но «время» затянулось. Никто со мной о разведке больше не заговаривал. Тишина. А тут вызывает к себе Горбачев: «Женя, у тебя на Ближнем Востоке огромные связи. Бери самолет, кого хочешь с собой возьми, но привези деньги. Сам знаешь, в стране нет ничего».