Литмир - Электронная Библиотека

Её репутация была разрушена, как и её мечты. Не осталось ничего, ради чего стоило бы жить. Она никогда не сможет вернуться в школу после случившегося.

Екатерина, вероятно, верила, что во всём этом виноват я. Она должна была так думать в тот момент, когда ставила ружьё прикладом на пол и клала подбородок на ствол. Когда ставила большой палец ноги на спусковой крючок, прежде чем нажать на спуск.

Пуля пробила её череп. От удара её откинуло в сторону. Брызги крови разлетелись по стенам, полу и кровати.

Весть о её самоубийстве меня выбила из колеи. Почему она это сделала? Как она могла? Не поговорив со мной, не узнав, что я её любил. Она даже не оставила прощального письма.

Весь совхоз снова получил новый повод для сплетен. Люди утверждали, что Екатерина никогда бы не покончила с собой без веской причины. Они кривили лица, чувствуя полную уверенность в своей правоте относительно бедной, невинной девушки. Какие же это были холодные, очерствевшие души, что находили удовольствие в трагической смерти молодой девушки?

Естественно, я тоже стал их новой мишенью. Люди говорили, что я виноват в самоубийстве Екатерины.

Мать была крайне обеспокоена, когда в совхоз приехали военные, чтобы провести расследование по поводу её смерти.

– Я предупреждала тебя, сынок, – плакала мать, её сухие, громкие рыдания сжимали горло. – Я говорила, что отношения с этой девушкой приведут к беде. Я была права. Теперь тебя арестуют.

Но этого не случилось. Следователи признали самоубийство Екатерины её осознанным решением и больше не задавали мне вопросов по этому поводу. В тот момент, когда Екатерину объявили психически нестабильной, я оказался вне опасности. Шевченко также избежал дальнейшего допроса.

***

Бледно-голубое майское небо ярко освещало улицу, вымощенную круглыми серыми камнями, а тёплый ветер нежно покачивал цветы на похоронных венках. Открытый гроб стоял перед бараком, где покоилось тело Екатерины. Я подошёл совсем близко, чтобы в последний раз взглянуть на неё.

При виде её моё сердце болезненно сжалось. Такую, какой я увидел её в тот момент, я её не запомнил. Безжизненное, застывшее лицо с пулевым отверстием в нижней части подбородка и разрушенной верхней частью черепа. Её чёрные волосы были уложены в аккуратную причёску, губы синие, ледяные. Это был жуткий вид.

Кто-то мягко похлопал меня по плечу. Это был заботливый жест человека, искавшего утешения у других. Я поднял взгляд и увидел рядом с собой отца Екатерины.

– Уходи, сынок, – твёрдо сказал он. – Уходи и не смотри.

Похороны прошли в тишине, без священника, без душераздирающих речей и молитв, без горестного пения. Задумчивые лица собравшихся на похоронах вызывали у меня ужасные чувства, а тяжёлые мысли лишали меня дара речи. Мне хотелось сказать так много, но это было невозможно.

Я шёл, опустив голову. Казалось, что хоронили не только Екатерину, но и что-то другое, что-то привычное, мне очень близкое, что-то, в чём я нуждался и что было частью меня самого.

Я шёл и не осмеливался оглянуться. Часть меня была похоронена в тот день вместе с Екатериной.

11

Путь домой через бездну - _2.jpg

Зима 1939 года

После смерти Екатерины мне потребовалось время, чтобы прийти в себя. Курсы трактористов стали моей единственной опорой, помогавшей мне смотреть в будущее. Обучение мне нравилось, и я старательно посвящал себя учёбе.

Со временем злые языки перестали обсуждать Екатерину. Однажды просто сказали, что была девочка, которая покончила с собой. Позже её и вовсе забыли. Семья Екатерины навсегда покинула совхоз.

Что касается меня, я никогда не смог забыть эту девушку, свою первую любовь. До сих пор она живёт в моей памяти.

Моя жизнь постепенно вернулась в привычное русло. Мать вышла замуж, у меня появился отчим и шесть сводных сестёр, которых он привёл в наш дом. Мы жили мирно и ладили друг с другом. Это были тихие, спокойные недели и месяцы.

Я полностью посвятил себя учёбе. Мать перестала читать мне нотации и, казалось, гордилась мной. Господин Хорст, мой учитель истории из школы, часто приходил на занятия по трактористскому делу. Он уговаривал меня вернуться в школу, но я оставался непреклонен. Возвращение в школу, особенно после происшествия с Екатериной, было для меня немыслимым.

Тем временем наступила зима. Бросать курить я не собирался и не хотел. Даже после заключения врача о моём заболевании лёгких я не видел в этом необходимости. Зачем? Я чувствовал себя вполне здоровым, только иногда покашливал.

Во время перерыва я сидел на улице на скамейке, достал табак и обрывки газеты из кармана и начал скручивать сигарету. Господин Хорст молча присоединился ко мне. Мы сидели некоторое время в тишине, пока я набивал сигарету табаком. Он внимательно наблюдал за мной.

– Дай и мне одну, – попросил он.

Я молча протянул ему самокрутку. Он так же молча взял её. Честно говоря, это меня немного озадачило, ведь господин Хорст никогда не курил. Напротив, он всегда строго осуждал курильщиков.

Краем глаза я следил, как он поднёс сигарету к губам, зажёг её спичкой, которую я ему тоже дал, и сделал глубокую затяжку. Он сразу же начал ужасно кашлять и плеваться.

– Всегда хотел попробовать, каково это, и теперь понимаю, что это отвратительно, – сказал он, закашливаясь.

Я слабо улыбнулся, находя его неудачную попытку курить забавной.

– Как тебе это может нравиться? – возмутился господин Хорст. – От леденца больше толку: он сладкий и вкусный. С этими словами он бросил сигарету в снег и положил в рот леденец. – Так уже гораздо лучше.

Он сосал леденец и время от времени наблюдал за мной, пока я затягивался сигаретой. При выдохе дым струился из моих ноздрей. Господин Хорст усмехнулся.

– Возвращайся, – попросил он. – Брось эти курсы, закончи школу. У тебя будут лучшие перспективы.

Я снова затянулся и выпустил дым из ноздрей.

– Ты меня слышал? – повторил господин Хорст, не дождавшись ответа. – Возвращайся в школу.

Я смотрел вдаль, где не видел ничего, кроме огромных масс снега, затем покачал головой.

– Я никогда не вернусь.

– Но, Ваня, – протестовал мой бывший учитель истории. – Подумай хорошенько. Аттестат важен.

– Я уже всё обдумал, – резко ответил я. – А теперь мне нужно возвращаться на занятия.

Весной я с отличием сдал экзамен на тракториста, но водительское удостоверение сразу не получил. Мне пришлось ждать год, пока не исполнится шестнадцать. Таковы были правила.

Тем временем я работал помощником на поле. Пока мой коллега управлял дизельным трактором С65, я шёл за ним и поправлял бороны, если они застревали в земле. Работа была нелёгкой, но лучше, чем ничего.

Когда в феврале 1941 года мне наконец исполнилось шестнадцать, я получил долгожданное водительское удостоверение и стал работать трактористом на поле. Мне выдали колёсный трактор со шпорами и двумя деревянными прицепами, на котором я перевозил зерно от комбайнов в ток для дальнейшей переработки.

Через несколько месяцев события приняли ужасный оборот. В совхоз прибыли беженцы, в основном евреи. Они рассказывали о страшных вещах, вселявших в нас ужас. Мы предчувствовали, что надвигается что-то недоброе.

Летом 1941 года до совхоза дошла ужасная весть: Третий рейх напал на Советский Союз, и началась война. В том же месяце военные окружили деревню. Они собрали всех в общественном здании и объявили указ Верховного Совета о депортации всех немецких поселенцев.

– У вас есть время до завтра 10:00 утра, чтобы собрать свои вещи и явиться на вокзал. Разрешается взять только легко транспортируемое имущество: никакой мебели, никакого скота и не более пятидесяти килограммов груза. Возьмите немного воды, одежды и еды, – объявил офицер встревоженной толпе.

13
{"b":"904277","o":1}