Бладхаунд услышал потревоженные стебли кукурузы и прервал Колыбельную. Стронг тут же замерла и сделала шаг назад, а потом громыхнул дробовик. Но не потому, что Рейнджер решила выстрелить, а потому что брошенный охотником топор угодил женщине в руку, начисто отсекая несколько пальцев. Оружие скрылось в кукурузе, Стронг с рычанием отскочила, выхватила нож из-за пояса левой, неповрежденной рукой. Глядя на это, Бладхаунд в голос хохотнул.

Стронг обернулась на звук – он был уже не в кукурузе, а у нее за спиной. Она замахнулась ножом на черную тень, сотканную из тенет надвигающейся ночи, но матовое лезвие прошило воздух. Бладхаунд тем временем непринужденно подхватил с земли свой топор и невесомым взмахом вскрыл женщине ахиллово сухожилие на левой ноге. Она вскрикнула и стала заваливаться на бок, но охотник не дал ей упасть.

Он крепко обнял раненую Стронг, плотно прижав ее к себе, так что она не могла шевельнуть рукой с ножом, чтобы попытаться ударить его. Взглянув в медовые глаза Рейнджера, подернутые сеткой возрастных морщин в уголках век, Бладхаунд подумал, что она, наверное, была красива еще каких-то лет пять назад. Но служба в Пепельных Долинах, что раскинулись от северной стены Арк-Сити до нового полюса, быстро состарила женщину, взамен дав ей силу. Силу, которой, увы, не хватило, чтобы совладать с Благословленным Порчей.

– Чего скалишься, мразь! – прорычала Стронг, пересиливая чудовищную боль в ноге, а затем смачно плюнула в лицо Бладхаунду. Охотник улыбнулся еще шире и своим неестественно длинным языком нарочито медленно слизнул со щеки ее плевок. Женщину передернуло от отвращения.

– Не смогу я, смогут другие! – продолжала рычать Стронг. Она напрягала свои железные мускулы, закаленные годами изматывающих тренировок, но не могла пересилить хватку Бладхаунда. Только голова женщины осталась относительно свободной, и поняв это, она тут же попыталась укусить своего мучителя. Раз, другой, но охотник каждый раз ловко убирал в сторону подбородок или отклонялся назад, чтобы она не могла добраться до шеи.

А потом, когда женщина собралась укусить его снова, он неожиданно ринулся ей навстречу и поцеловал. Нет, это лишь показалось, что он хочет ее поцеловать. На самом деле в последнее мгновение охотник раззявил пасть – слишком широко для анатомии обычного человека – и обхватил зубами рот женщины вместе с половиной ее щек. И укусил! Свел вместе обе свои челюсти, разрывая ее такую тонкую плоть, ломая и кроша ее желтоватые от постоянного курения зубы, раздавливая с глухим хрустом ее альвеолярные отростки. Напоследок он перекусил ее полный невысказанной злобы язычок и тут же отступил, освобождая Рейнджера.

Она упала на колени и заорала, и вместе с неистовым криком из ее покалеченного рта вырвался фонтан ярко-алой крови, в котором нечеловечески острый глаз Бладхаунда с удовлетворением обнаружил белесые осколки зубов. Но крик почти сразу прервался – поток крови был так силен, что женщина начала захлебываться. Однако охотник не мог пока даровать ей смерть.

Удар ногой в основание шеи – и хрипящая кашляющая кровью Стронг распласталась на сухой каменистой почве. Не отрывая от нее исполненных первозданной тьмой глаз, Бладхаунд сорвал со спины рюкзак и вытряхнул его содержимое. Меньше минуты ему понадобилось, чтобы вбить в землю вокруг женщины пять зачарованных кольев. А вот с цепями пришлось повозиться – Рейнджер даже в таком состоянии пыталась отбиваться. Но когда охотник дважды погрузил свой кулак в остатки ее лица, запал бой-бабы сразу приугас. Однако сознание она не потеряла – Бладхаунд знал свое дело.

Распяв женщину спиной вверх прямо на земле, он разорвал на ней одежду и нанес пять ран – на шею, по запястьям и на лодыжках. Затем капнул в каждую рану своей черной крови, прошептал несколько слов на языке тенебрисов, закатив глаза от наслаждения, и… прежде чем уйти, охотник на миг остановился. Он что-то почувствовал в себе, что-то неприятное, саднящее. Будто какая-то часть его была против всего этого. Охотник тряхнул головой и странное ощущение исчезло.

– Все в порядке! – огрызнулся он через левое плечо на сочащийся ядом вопрос Эссенциала и сосредоточился на окружающем пространстве. Прошло мгновение и ему открылись сразу две вещи.

Во-первых, их тут шестеро. Он, четыре оставшихся в живых эскейпера и кто-то еще. Это существо либо находится слишком далеко от охотника, либо умело скрывает свое присутствие, но пахнет оно не как человек. Или точнее – не-вполне-человек. Это не пугало – Бладхаунда ничто не могло испугать – и даже напротив, заставило его губы непроизвольно растягиваться в жестокой ухмылке, а в глубине проклятой души, опутанной осклизлыми щупальцами Порчи, всколыхнулось давно забытое чувство. Надежда. Надежда на то, что однажды он все же встретит достойного противника!

Но эта перспектива меркла в сравнении с тем, что один из эскейперов оказался беременной девушкой! Сначала Бладхаунд думал, что это патология сбивает сердечный ритм молодой глупышки, спрятавшейся на втором этаже заброшенного особняка. Она пахла мускусом и пряностями, ммм… Но после принесения в жертву Стронг, его чувства обострились, и он понял свою ошибку. Это был не сбитый, а двойной ритм, под сердцем девушки билось еще одно сердце – восемь с половиной месяцев от момента зачатия. Волшебно! Трудно придумать жертву безупречнее!

Бладхаунд рванулся через площадь с колодцем к особняку, отмечая, что девушка в доме не одна – с ней мужчина, судя по запаху – ее муж. Остальные эскейперы в этот момент бегут через лес к лодочной станции. Пусть, все равно рация в ремонтном блоке и пока они это поймут, уже придет их черед.

Подкрадываясь к старому зданию, он уже во всех красках представил, как распнет беременную на сгнивших простынях трухлявой кровати, как медленно хирургически точными движениями разрежет ей живот и вытащит ребенка. Как окропит его своей кровью и достанет маленькое сердечко… Бладхаунд облизнулся, переступая порог особняка. На доски пола спустились две тягучие капли кислотной слюны.

Охотник не таясь двинулся к лестнице, ведущей на второй этаж, с силой надавливая на ступени, чтобы они скрипели под его ногами. Он решил не петь Сумеречную Колыбельную, потому что страх Твины (так звали молодую мать) свивался вокруг него столь тугими кольцами, что забивал все внутреннее пространство дома. Зато ее муженек, Файтфул, источал решительность, граничащую с исступлением. Он затаился в коридоре прямо за лестницей, сжимая в руках железный штырь, вывернутый из ограды особняка. Бладхаунд знал это, потому что к солоноватому запаху пота примешивался отчетливый запах ржавого железа и застарелой сухой грязи.

Охотник поднялся на второй этаж и завернул за угол, где дальше по коридору в комнате, что когда-то служила давно умершим хозяевам спальней, тряслась от страха Твина. Тут же Файтфул нанес удар железным прутом снизу вверх, намереваясь поразить чудовище в грудь или в подбородок – как повезет. Однако прут лишь разогнал в стороны лоскуты Нареченной Мглы, а Бладхаунд уже стоял у мужчины за спиной.

– А ты хорош, – прошипел он в затылок Файтфулу. – Почти не боишься.

Мужчина развернулся на звук, одновременно нанося продольный удар, но его оружие, вырванное из рук нечеловеческой силой, отлетело в сторону, вонзившись в стену напротив. Сам Файтфул, получив удар в грудь, раздробивший ему четыре ребра, упал на лестницу и покатился вниз по ступеням с грохочущим треском. Бладхаунд наблюдал его падение до самого конца, а потом невесомо перемахнул через перила и беззвучно приземлился рядом со стонущим телом, по-кошачьи мягко коснувшись ветхого пола.

Пинком он отбросил мужчину, выхватил топор и без замаха метнул его. Топор угодил в ладонь Файтфула, намертво пришпилив ее к стене, с которой давно облезла вся штукатурка, обнажив красные крошащиеся кирпичи. В сумраке особняка голые стены дома казались живой плотью, с которой сняли кожу.

Охотник ударил мужчину ногой по лицу, вторым ударом откинул в сторону его свободную руку и пригвоздил ее другим топором к полу. Файтфул зарычал, изо всех сил стараясь сдержать вопль боли, чтобы не напугать жену. Хотя точнее было бы сказать – чтобы ЕЩЕ БОЛЬШЕ не напугать жену. Ведь Бладхаунд чувствовал, как участился ее пульс, как ускорилось ее дыхание, как шире раскрылись поры на теле, выбрасывая в воздух феромоны незамутненного ужаса… Однако муж настрого приказал ей не выходить из комнаты, что бы она ни услышала, и Твина не смела выйти за дверь. Хм, какая покладистая женщина!