Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Я не какой-нибудь подлюг,

Чтобы опИсать всё вокруг.

Простой поэт Вадюсик я,

Да здравствует судьба моя!

Интересный вопрос остался без ответа: если это пустынный мир, то кто же построил все эти дома, подозрительно похожие на родные Вадюсику хижины? И кто снабдил его свежими продуктами? Что-то тут осталось непонятым…

Какое-то внутреннее чутье подсказало, что, возможно, он поймет это, когда научиться сочинять восьмистишия.

Он тут же попробовал. Дело пошло со скрипом, но кое-что получилось:

Где новый ключ и эта дверь,

Что делать в мире мне теперь?

Быть может, больше рифмовать,

Поэзию практиковать?

Дай Высших сил мне отыскать,

И их вопросами загнать…

Дальше не шло от слова совсем. Видимо, пока еще рано. Надо практиковаться на четверостишиях.

Пойду за город погулять,

Пытаясь больше рифмовать.

Посмотрим, что там за прикид,

Какой у пригорода вид.

Вадюсик освободил школьный рюкзак, положил в него запас продуктов и бутылок с водой из магазина, и потихоньку пошел по улице в сторону окраины.

Иду дорогой в никуда,

Но хорошо, что есть вода,

И хорошо, что есть еда,

Ведь без еды мне никуда!

В первой и последней строчке повторялось слово никуда, но как Вадюсик ни бился, другой рифмы не нашел. Видимо, торопливость хороша только при ловле блох. А в творчестве нужна постепенность, помноженная на опыт.

Старайся Вадик, и ищи,

И рифму лучшую найди.

Хороший стих я сочиню,

Не зря хореи я учу!

Городок, слава Богу, был небольшой, и через час Вадюсик дошел до окраины. Глазам его предстала удивительная картина: мир был резко разграничен окраиной города на две части. Заасфальтированная дорога обрывалась и дальше шла степь без всяких следов человеческой деятельности.

Обрывается резко дорога,

Дальше путь наш идёт по траве.

Но не слишком мне этого много,

И продолжу я путь в тишине…

Опять-таки, ни животных, ни насекомых, ни птиц не было ни видно, ни слышно. Провода обрывались на границе города и концы валялись на земле. Один столб был как будто разрезан неведомой силой на две неравные части и вторая часть отсутствовала. Особенно странно выглядел срез дороги.

Как удивлен я в это миг,

Прошел я город напрямик,

А дальше степь лишь с пустотой,

Вернуться, может быть, домой?

Но любопытство победило, и Вадюсик решился сойти с дороги и пойти в этот неведомый мир. Однако, кроссовки его были явно не приспособлены для хождения по траве: она была очень жесткая, почти не гнулась, и мало походила на привычную земную. Вадюсик ботанику знал плохо, но и его неискушенному взору было ясно, что это уже не Земля. Кстати, и солнце по-прежнему было почти в зените, тогда как по земному времени с утра прошло, наверное, часа три.

Солнце в зените почти три часа,

Черная в жизни пришла полоса.

Срочно меняю на белых на две,

Чтобы скакать мне на резвом коне…

Вадюсик часов не любил и не носил их. Так что точное время определить было нечем. Компаса у него тоже не было, да и видимо, здесь он и не пригодился бы. Он же не собирался уходить далеко от города, где уютно и спокойно. Ветер в степи дул сильный, и гнал его назад в город.

Противный ветер так силен,

Что в штиль уже сейчас влюблен,

Пойду укроюсь я меж стен,

И будет тихо там совсем!

Четверостишия получались намного лучше, чем три часа назад, слова не повторялись, рифма быстро находилась и настроение тоже улучшилось. Единственно мешались глагольные рифмы, а Вадюсик где – то читал, что в современной поэзии это не приветствуется. А впрочем, где теперь вся эта стихобратия? И как они могут осуждать его с другой планеты, до которой, может быть, тысячи световых лет?

Где все поэты тут живут?

И лесом пусть они идут.

Хотя не вижу леса здесь,

Сбрось поэтическую спесь!

Вадюсик повернулся, забрался на дорогу и пошел в город. Кстати, даже уровень дороги был немного выше уровня степи – наверное, сантиметров на тридцать. Хорошо, что не на километр!

С дороги мне пришлось сойти,

Но по степи нельзя идти.

Вернусь я в город свой родной,

Покуда я еще живой!

Через полчаса Вадюсик пришёл домой и лег в постель отдохнуть. По-прежнему ни людей, ни животных, ни папы, ни мамы. Предательски защипало в глазах, но тут же пришли на ум строчки:

Пусть я один, но я силён,

И плакать вовсе не резон.

Есть солнце, воздух и вода,

И даже вкусная еда!

Отдохнув, Вадюсик решил, что надо почитать. Дома была неплохая библиотека, но он пошёл в школу – там была еще лучше.

Читать хочу с огромной силой,

И там восстану из могилы.

Попробую там 8 строк,

В стихах не буду одинок!

В библиотеке, ориентируясь на интуитивную подсказку, Вадюсик взял почитать Пушкина и тут же сочинил:

Мой дядя самых честных правил,

Когда не в шутку занемог,

Себе горчичники поставил,

И лучше выдумать не мог!

Переделав Пушкина с огромным удовольствием, он решил, что всё-таки, собственное творчество намного лучше, по крайней мере для него и вышел с книгой во двор школы.

Эх, сочинять я буду сам,

Спасибо вдохновениям.

Отображу прекрасный вид,

Что здесь вокруг меня лежит.

Или сидит? Лежит вид или сидит было неясно. Прекрасный вид состоял из школьного двора, на котором в отличие от настоящего не было ни соринки, небольшого количества деревьев с набухающими почками, здания самой школы, которая выглядела свежепокрашенной, хотя в реальности на Земле была весьма облупленная и грязноватая.

Как чисто здесь среди двора,

Какая странная игра.

Но почитаю я чуть-чуть,

Немного отдохну – и в путь.

Впрочем, чтение было весьма увлекательным и Вадюсик просидел за книгой часа два, без перерыва.

Какой же Пушкин молодец,

Все рифмы у него пипец*.

И ритм нигде не наруша…,

Но хватит слов, отныне – ша!

Пипец – здесь в смысле хорошие.

В третьей строчке вместо нарушается было: наруша… Но как Вадюсик ни старался, рифмы к слову: ша приходили неподходящие: камыша, вороша, не спеша, хороша. В общем, следовало переждать…

После Пушкина Вадюсик взял Маяковского. Любил он его необычные и сильные стихи. Сам он так не умел. Даже и пробовать не стоило. Или попробовать?

Вот сижу я тут на скамье,

Никому на фиг не нужен.

Ну и по фигу это мне,

Важно то, что поесть на ужин!

Вроде хорошо получилось. Вадюсику так понравилось, что он решил почитать Есенина, которого тоже очень любил за тонкую лиричность и нарочитую грубоватость. И написать подражание, разумеется.

3
{"b":"904129","o":1}