— Какого черта ты ждешь? — Я рявкаю Джефферсону. — Едь. Сейчас же.

Он нажимает ногой на педаль газа, и репортеры отшатываются назад, едва не отдавливая пальцы ног. Машина резко подпрыгивает, когда Джефферсон на скорости перелетает тротуар и вылетает на улицу.

Я хватаю Дон и прижимаю ее к себе, чтобы она не ударилась головой об окно. Она подходит. Черт. Она подходит мне как влитая, и в тот момент, когда она отталкивает меня и отодвигается, у меня в груди возникает пустая боль.

Дон подвигается. Поворачивается. Бросает на меня злобный взгляд. Ее волосы собраны в пышную прическу афро, и тугие локоны трепещут на ветру. Она похожа на древнего воина, готового проткнуть меня концом гарпуна.

Она тычет мне в лицо скрюченным пальцем. — Что, черт возьми, с тобой не так?

— Со мной? — Я рявкаю на нее. — Предполагается, что я задаю этот вопрос.

— Прошу прощения? — У нее отвисает челюсть.

— Что ты планировала сказать журналистам, Дон? Ты хоть представляешь, какими жестокими они могут быть? Ты — лицо Stinton Auto. Тебе не разрешается говорить ничего, что мы не одобряем первыми.

— Вот тут ты ошибаешься. Я могу говорить, что хочу. Во-вторых, я не собиралась говорить ничего компрометирующего репортерам. Я просто собиралась защищаться.

— Ты думаешь, так лучше? — Огрызаюсь я. — Без плана они бы тебя разжевали и выплюнули твои кости.

— Так вот почему ты ворвался на сцену, как будто снимался в каком-то боевике?

— У меня было предчувствие, что ты совершишь какую-нибудь глупость, поэтому я попросил Джефферсона развернуть машину и отвезти меня в автомастерскую. И это было хорошо, что я так поступил. — Мои ноздри раздуваются, а голос становится тихим. Я не кричу, когда злюсь. Мой голос становится все жестче и жестче, как будто кто-то выжимает из него жизнь.

Джефферсон кивает. — Это правда. Он волновался.

Дон усмехается. — Волновался, мой..

Впиваясь пальцами в ладонь, я выплевываю: — Что именно ты пыталась доказать, направляясь в автомастерскую, когда я сказал тебе идти домой?

— Ты можешь рассказывать мне все, что захочешь. Я не обязана слушать.

Эта приводящая в бешенство, упрямая женщина. Я стискиваю зубы. Мое сердце стучит в ушах. — Контракт…

— К черту твой дурацкий контракт. — Ее глаза горят, и если бы в этой машине была утечка бензина, это, вероятно, вызвало бы взрыв. — Ты думаешь, меня волнует, что Мила Дюбуа критикует Stinton Group? Меня это не волнует. Я знаю, что ты и армия нечестных юристов твоей семьи можете решить любую маленькую проблему. — Она хлопает себя рукой по груди. — Это обо мне. Это о моей репутации механика. Мое имя связано с тем инцидентом на железнодорожных путях.

— У нас есть люди, которые этим занимаются.

— Мне наплевать на твоих людей. — Она хмуро смотрит на меня. Смотрит прямо мне в лицо. — Сегодня кто-то мог умереть. Они могли умереть, Стинтон. Это было бы на моей совести.

— Дон.

— Разворачивай машину. Я возвращаюсь.

— Черт возьми, это не так, — выдавливаю я.

Она бросается вперед. — Джефферсон. — Вцепившись смуглыми пальцами в подголовник, Дон командует: — Немедленно останови машину.

Джефферсон бросает на меня нервный взгляд в зеркало заднего вида. — Босс?

— Мы забираем ее домой.

— Макс! — Дон резко поворачивает голову и смотрит на меня. Эти глаза метают кинжалы, но я сделан из стали, и все, что могут сделать эти копья, — это отскочить от моей груди.

Я отворачиваюсь от нее.

Она рычит на меня. — Как только я останусь одна, я вернусь туда.

— Черта с два ты это сделаешь.

— Попробуй остановить меня.

— Ты думаешь, я этого не сделаю? — Я смотрю на нее сверху вниз.

Ее ноздри раздуваются, а на нежной шее вздувается жилка. — И чего ты от меня ждешь, а? Буду крутить большими пальцами, пока Stinton Group не разрешит мне защищаться? Что, если "хорошо" никогда не наступит? Как ты тогда собираешься заставить меня замолчать?

— Сиди и жди. Это приказ.

Ее глаза чуть не вылезают из орбит.

Неправильный выбор слов, но уже слишком поздно.

Она раздраженно выдыхает. — Хотя ты и считаешь меня своей собственностью, Макс, это не так. Я принимаю свои собственные решения, и ты не так уж много можешь сделать, чтобы контролировать меня.

— Мы справляемся с этим.

— Что это значит? — шипит она.

Я разочарованно провожу рукой по волосам. — Черт возьми, Дон. Это значит, что мы работаем над этим. Команда по связям с общественностью предупреждена. Мы ведем переговоры с агентством Милы, чтобы договориться об урегулировании…

— Этого недостаточно. — Дон плюхается на свое сиденье, скрестив руки на груди и уткнувшись взглядом в лобовое стекло. — Я хочу починить машину.

— Они не просят об этом. Все, чего они хотят, — это компенсации. Если мы сможем уладить это тихо, тогда общественность в конечном итоге обратится к чему-то новому, из-за чего будет возмущен…

— Мне нужно починить эту машину, Макс, — настаивает она.

Я потираю переносицу. — Неужели ты думаешь, что из-за твоего упрямства тебе кто-нибудь будет аплодировать? Ты думаешь, твоя искренность имеет значение для мира? — Все, чего они хотят, — это злодея. Нет, все, чего они хотят, — это героя, которого они могут превратить в злодея и сжечь на глазах у нации. Сейчас мы в режиме контроля ущерба. Починка машины ничему не поможет. Мы платим Миле Дюбуа за то, чтобы она сняла видео, и мы платим ей за замену машины. Это заставит их замолчать.

— Это то, к чему вы, Стинтоны, привыкли по умолчанию, не так ли? Просто вложите деньги в проблему, и этого будет достаточно, чтобы она исчезла. Вот тут-то все и рушится, Макс. Так долго можно скрывать правду. В конце концов, никто не осмелится доверять компании, которая так боится быть прозрачной и подотчетной. — Она качает головой. — Ты сделал меня лицом Stinton Auto, но ты не доверил мне на самом деле починить машину Милы. Теперь это мне швыряют в лицо гнилыми помидорами, но ты не веришь, что я все улажу по-своему. Ты никому не доверяешь, и это делает невозможным ответное доверие к тебе.

Я прикусываю нижнюю губу.

Черт возьми.

Слишком много чувств разрывает меня на части.

Гнев, страх, разочарование из-за того, что ей причинят боль, если она продолжит предаваться отчаянию и ставить свою жизнь на карту того, что мы можем решить с помощью денег и юристов.

Восхищение, потому что невозможно отрицать, что эта женщина практически светится страстью и целеустремленностью.

Беспокойство, страх, причина, по которой я хочу уступить ей, в том, что она права, или потому, что уже рассвело.

И самое странное чувство, что все это не имеет значения, если я не могу защитить ее.

— Макс, дай мне машину. — Ее голос становится мягче, как будто она видит, что я думаю об этом. — Пожалуйста.

Я сжимаю челюсти и отрываю от нее взгляд. Достав ручку из-за лацкана пиджака, я верчу ее в пальцах и заставляю себя обдумать ее предложение — не потому, что она женщина, которая сводит меня с ума, а потому, что она механик, который в первую очередь должен был отвечать за этот ремонт.

Что, если я поступлю по ее примеру и дополню его так, чтобы Stinton Group и Дон понесли наименьший ущерб? Могу ли я повернуть это так, чтобы мы сделали ставку на негативную прессу, перевернув все с ног на голову?

Я бросаю взгляд на запрокинутое лицо Дон. Ее глаза серьезно смотрят в мои.

Когда я киваю, у меня такое чувство, будто на мои плечи обрушивается наковальня. — Хорошо, но делай по-моему.

— Договорились.

— Я серьезно. Мы делаем это, это должно быть вместе. И держись подальше от автомастерской, пока я не дам тебе добро.

— Сколько времени это займет?

Я хмуро смотрю на нее.

Она прищуривает глаза, но отступает. — Прекрасно. — Дон протягивает мне руку. — Давай пожмем ее.

Я хмурюсь. — В этом нет необходимости.

Она хватает меня за руку, и ее тонкие пальцы переплетаются с моими. Ее руки чистые, но вокруг ногтей отчетливые пятна, намекающие на постоянный контакт с маслом и машинной жидкостью. Мозоли тоже есть. Не думаю, что я когда-либо раньше ощущал мозоли на женской руке. Большинство женщин моего круга не были бы застигнуты врасплох вместе с ними.