– По-вашему, его больше не существует?

– А кто такой Жиль?

– Но вы-то должны знать.

– За дело, – оборвал меня Иггинс.

Мы взломали ящик письменного стола. Баночки, склянки, тюбики, вазелин – словом, полный набор гримировальных принадлежностей.

– Так я и думал, – прохрипел Иггинс.

– Вы заметили, что обувь разных номеров?

– Да, – он грузно опустился в кресло. – Давайте обдумаем, что мы знаем о Жиле? Помните надпись на часах: «Х=Жиль=М.С.=27002»? 27002 – номер браунинга, украденного механиком у Жака Данблеза. Может, Жиль – это Жак Данблез?

– Чушь! Жак Данблез не мог быть помощником палача. – Дальше… Инициалы М. С. совпадают с первой и последней буквой фамилии Маркаса.

– При желании можно найти много подобных фамилий. Иггинс вздохнул.

– Маркас знал Жиля, так? Или подозревал кого-то, что он Жиль.

– А я совершенно не могу понять, что связывало капитана де Лиманду с Жилем.

– Ничто не заставляет нас предполагать такую связь, – заметил Иггинс. – Мы не знаем, почему капитан нацарапал на часах это уравнение. Но поскольку цифры 27002 совпадают с номером браунинга Жака Данблеза, есть основания предполагать, что убийство де Лиманду связано со смертью девочки, которую увез Жиль, и с убийством сенатора, в саду которого был найден ее труп.

– Чем больше мы узнаем, тем дальше от разгадки этой тайны.

– Да, мы имеем дело с очень хитрым человеком. Он весьма умело заметает следы…

– А вы не забываете…

– Я не забываю ничего, – обидчиво перебил Иггинс. – Вы, наверное, хотите напомнить, что у трупа капитана найден револьвер Жака Данблеза? Но за это время произошло еще немало, например, исчезновение Эльмиры Бурдон.

– Вы считаете, что Ренэ Данблез замешан в этом деле?

– Не знаю. Может, он что-то знает, хотя это маловероятно. Может быть, он не знает ничего, что тоже невероятно.

– По-моему, дом Ренэ Данблеза был обыскан недостаточно тщательно.

– Чушь! Служанки в нем не было.

– Вы так спокойно об этом говорите! Разве Эльмиру Бурдон не следует найти?

– Возможно.

Иггинс машинально поднял один из подсвечников на столе и вскрикнул.

Под подсвечником лежал кусочек картона. Обыкновенный кусочек картона, но неожиданно Иггинс протянул руку, схватил его и торопливо положил в карман, явно пряча от меня. Видно было, что он сердится на себя за то, что он, невозмутимый Иггинс, вскрикнул.

– Что это за бумажка? – полюбопытствовал я.

– Ничего особенного.

– Тогда почему вы вскрикнули?

– Я не вскрикивал.

Оставалось или смолчать, или рассердиться. Я промолчал, но вовсе не потому, что Иггинс был для меня авторитетной фигурой. Внезапно у меня мелькнула мысль: а что если он и есть этот таинственный убийца? Действительно, почему я не могу заподозрить его? Что я знаю о нем?

Через минуту мне стало стыдно. Что за бессмыслица – подозревать друзей! Но почему в таком случае Иггинс спрятал от меня бумажку?

Я мрачно предложил:

– Пошли?

– Да, да, уходим.

Иггинс поднялся, и мы покинули квартиру.

– Куда вы идете? – спросил я на улице. – Не знаю.

Опять этот дурацкий таинственный вид! Или он не доверяет мне?

– До свидания, – холодно попрощался я.

В ответ Иггинс что-то буркнул и зашагал прочь.

Два дня я пытался настроить себя против Иггинса и в конце концов решил обо всем рассказать Полю. Накануне он сообщил мне, что будет обедать в кафе «Америкен» с друзьями, но, судя по смущению, с которым это говорилось, – с подругой.

Я позвонил в кафе по телефону и попросил позвать Поля. Ну и разозлится он на меня за бесцеремонность!

– Алло, это ты, Дальтон?

– Я. Что случилось?

– Ничего. Я хочу объяснить тебе…

– Ты что, с ума сошел? Мы же договаривались – никаких телефонных разговоров! Хочешь доставить удовольствие тем, кто нас подслушивает?

– Но…

– До свидания. Он повесил трубку.

Я пришел в ярость, послал Дальтона и все расследование, в которое он втянул меня, к черту и решил уехать из Франции куда-нибудь подальше. Хотя бы в Африку. Там в это время года можно прекрасно поохотиться.

Тут я вспомнил, что Жаклин Дюбуа в Неаполе. Прекрасно! Можно отправиться в Африку через Италию и Египет. Не откладывая дела в долгий ящик, я купил новый карабин, привел в порядок охотничьи костюмы и стал собираться в дорогу.

Прошла неделя. Поль, казалось, забыл о моем существовании. Каждый вечер я говорил себе, что завтра же отправлюсь за билетами, и каждый вечер перед сном просматривал – все выпуски газет – утренние, дневные, вечерние – в поисках новостей.

Теперь, когда приближалась развязка (Жак Данблез должен был предстать перед судом через две недели) публику снова охватила лихорадка. Газеты вспомнили о деле Пуаврье и о том, что его убийство до сих пор не раскрыто. Если никто не сомневался, что капитана де Лиманду убил Жак Данблез, то смерть сенатора и его дочери все еще была окружена тайной.

Во вторник днем я получил записку: «Кончил дуться? Приходи. Дальтон».

Не колеблясь ни минуты, я надел шляпу и вышел.

Стоило мне увидеть Иггинса, как все мои подозрения улетучились. Как я мог усомниться в этом человеке? Он, хитро посмеиваясь, крепко пожал мне руку.

Оказывается, Иггинс только что вернулся из недельной поездки.

– Ну и как, успешно съездили? – спросил Поль.

– Послезавтра увидим, – последовал ответ.

– Что будет послезавтра?

– Я соберу у следователя всех причастных к делу: Жака Данблеза и его отца, мадемуазель де Шан, Жаклин Дюбуа… – он взглянул на меня: – Вы не знали, Валлорб, что она вернулась? – и продолжал: – Антуанетту Лапланш, вдову Маркаса…

– Но ведь следствие закончено?

– Ну и что же? Я соберу всех и буду говорить.

– Но у вас одни предположения!

– Не будь я Иггинс, если не разберусь в этом деле!

– Хорошо бы так!

– Соберете всех? – воскликнул я. – А разве мадемуазель де Шан не в Англии?

– Нет.

– И она согласится встретиться с Жаклин Дюбуа?

– Уже согласилась.

– А Жиру знает о вашей затее?

– Мало того, он ничего не имеет против. А теперь прощайте, я устал и хочу выспаться.

И Иггинс отправился спать в половине второго дня.

Оказалось, что он ничего не выдумывает. Когда мы явились в назначенный час, все уже были в сборе. Жиру сидел за своим столом и что-то писал. Мадлен де Шан плакала, глядя на Жака Данблеза. Рядом с ней расположилась Антуанетта Лапланш в шляпке со страусовым пером. Иггинс сидел у двери в глубоком низком кресле. Ноги его были скрещены, и он внимательно разглядывал отца и сына Данблезов. Жак Данблез почти не изменился, только виски подернулись сединой. Он не сводил глаз с мадемуазель де Шан. Ренэ Данблез зябко кутался в пальто и, казалось, не обращал внимания на окружающих. Мадам Маркас и Жаклин Дюбуа тоже были здесь.

– Господин Иггинс, начинайте, – подняв голову от бумаг, сказал Жиру.