— Но ведь мы поплывем не так далеко?

— Еще дальше. То место, где мы были, вы оставите позади, и грести вам придется больше недели без перерыва. Так что не рвись уж так в это ваше путешествие.

— Не беспокойся обо мне, ведь я уже взрослый. Вот смотри,—и, заведя руку за спину, Хоири похлопал себя сперва по одной лопатке, а потом по другой,— не слабее, чем у любого другого!

О месте, которое называется Бульдог, в селении слышали лишь немногие, и одним из этих немногих был Севесе. Ходили слухи, что недалеко от этого места белые люди ищут деньги, спрятанные в земле. Это не такие деньги, как те, на которые покупают. Некоторые говорили, что эти деньги каменные и что они — мать всех остальных денег. Предкам, умершим давным-давно, очень не нравится, что белые люди достают из земли эти каменные деньги. Свой гнев они показывают тем, что насылают белым людям на животы хворь, и у тех от этого вместо кала выходит кровь.

— А знаешь, куда приятнее грести сейчас, чем когда мы везли вверх по Тауре мистера Смита, — сказал Хоири, изо всех сил налегая на весла. — Не важно, если мое -весло сломается, — мы уже почти доплыли.

* Когда папуасы вступили в контакт с белыми, они решили сперва, что это духи, прибывшие к ним из страны мертвых. Такие представления широко распространились среди коренного населения Новой Гвинеи.

Меравека молча глядел вперед, лоб его прорезали глубокие морщины. Он ущипнул двоюродного брата за ляжку.

— Посмотри, — прошептал он. — Да вон, на правом берегу!

Когда лодки подплыли ближе, гребцы поняли, что перед ними те, кого их послали спасти, — белые люди, очень больные на вид, и людей этих довольно много. Глаза у некоторых запали так глубоко, что зрачки казались искорками в далекой тьме. Грязная одежда свободно болталась на истощенных телах, а вокруг невидимой дымкой клубилось зловоние пота, много дней подряд высыхавшего на теле.

На -каждой из лодок сделали навес и временное отхожее место. Многие из белых людей почти не могли управлять своим желудком и пользовались отхожим местом очень часто.

— Может кто-нибудь узнать у этих белых людей, что они будут есть? — спросил кто- то с кормы.

Весла остановились, и гребцы стали переглядываться.

— Но что у нас есть для них подходящего? — спросил Хоири.

— Будут есть нашу еду, если хотят увидеть снова своих родных. Для тех, у кого болит живот, нет ничего лучше саго. Нам саго помогает — значит, бедным белым людям тоже поможет.

— Но их кишки нежнее наших, — сказал Хоири. — И это понятно: -ведь почти все, что они едят, мягкое. Что непонятно, так это зачем бог вообще дал им зубы. Для них наше печеное саго, наверно, твердое, как камень, оно даже может пропороть им кишки.

— Да ты спроси лучше их самих, — посоветовал заговоривший первым. — Если хотят попробовать саго, мы размочим его сначала в воде, а потом дадим им.

Размоченное саго предложили самому ослабевшему из белых людей, но он скривился и отвернул лицо в сторону, как будто, если будет еще смотреть на саго, от него задохнется.

— Билл, не валяй дурака и ешь, если хочешь вернуться домой живым, — сказал человек, которого остальные белые люди звали Ларри. Ларри выглядел лучше, чем другие его товарищи, и, похоже, привык жить в лесу. — Попробуй, Билл, для живота хорошо, знаю по себе — пробовал, когда вел однажды патруль и заболел дизентерией. Никакого вкуса? Ну и что? Любой разумный человек проглотит все что угодно, если есть хоть малейшая надежда выздороветь.

Билл откусил от палки саго, которую ему протянул Хоири, и начал жевать, как корова жует жвачку. Гребцы смотрели во все глаза: они еще никогда не видели, чтобы белый человек ел саго.

Слушая разговор белых людей, Хоири понял, что они пришли в Бульдог пешком из места, которое называется Лаэ. Японцы заняли Лаэ, и австралийцам пришлось уйти. Обо всем этом Хоири рассказал и остальным гребцам.

— Кто из вас говорит по-английски? — спросил человек, которого звали Ларри.—Моя фамилия Браун.

Ответа не последовало.

— Кто знает пиджин?

Не получив ответа и на этот вопрос, Ларри Браун обвел взглядом коричневые лица вокруг. Гребцы смотрели на молодого папуаса, сидевшего у кормы.

— Эй! Да-да, это я тебе, — сказал мистер Браун, показывая на Хоири. — Вроде бы все на тебя посматривают, так что, похоже, ты понимаешь, о чем я говорю. Ты какой язык знаешь, английский или пиджин?

Хоири посмотрел на односельчан: как, по их мнению, ему следует поступить? Потом посмотрел на винтовку, лежавшую возле Ларри Брауна.

— Да отвечай же, бога ради, если понимаешь! — с раздражением сказал Ларри. — Стрелять в тебя я не собираюсь, даже наоборот — мы очень благодарны, что вы за нами приплыли. А эта штука у меня на груди называется биноклем. Он для того, чтоб смотреть вдаль. Но что у тебя внутри, я через него увидеть не могу. А вот это, я уверен, ты и так уже видел в помещениях администрации. Это радио. Наверно, ты все же цивилизованнее канаков, которые остались вон там, на холмах позади нас? Не бойся. Король будет очень доволен тем, что вы сейчас для нас делаете.

— Да, сэр, я немножко говорю по-английски, — неуверенно сказал Хоири.

— Вот это хорошо, сынок! Скажи остальным, чтобы вели лодку как можно ближе к берету. Тогда, если над головой у нас появятся летающие машины, я через этот бинокль смогу их хорошо рассмотреть и, если это японцы, мы быстрехонько спрячемся под деревья...’

Все время, пока они плыли вниз по реке, Ларри Браун твердил людям из Мовеаве: до тех пор, пока они остаются верными королю и австралийскому правительству, их земля, огороды, дети и женщины будут принадлежать им. Японцы плохие, они хотят завладеть всем этим. Если японцы победят, темнокожие будут жить как в тюрьме — им придется работать на японцев даром.

Ларри Браун также сказал: австралийцы вовсе не убегают от японцев. Скоро из Австралии приплывут большие корабли с оружием, разным грузом, солдатами и поднимутся вверх, по этой же реке. Если Австралия победит, темнокожие станут белым как братья и будут есть за одним столом с ними.

Как хорошо разговаривал с ними мистер Браун! Еще ни один австралиец никогда с ними так не говорил. Приятно все-таки, что им первым из всего селения выпала честь участвовать в этом большом и важном деле. Скорее бы в бой! Как это, должно быть, здорово — убивать врагов винтовкой, издалека! Куда лучше, чем стрелами из лука,— ведь стрелы летят недалеко. А от винтовок врага их защитит дух — покровитель рода.

В Ку кипи около места, где причаливают лодки, белых людей уже ждал Джим Грин, помощник начальника окружного управления в Кереме. Ростом он был футов пять с половиной, лет ему было около сорока. Шея у него была такая мясистая, широкая, что непонятно было, где она кончается и начинается голова. В местных жителей его выпученные, колючие глазки и мохнатые, неопрятные усы вселяли ужас. Было известно: всех, кого он судит, он. признает виновными и сажает в тюрьму. За глаза его называли Крокодилом, и прозвище это выражало скорее восхищение, чем неприязнь.

— Мирна!—громко позвал он переводчика.— Скажи этим канакам: пока я не узнаю, как они обращались в пути с хозяевами, домой их не отпустят.

Гребцы со всех лодок с веслами на плечах побрели следом за белыми людьми, которых они спасли. Найдя где-нибудь тень, они садились в ней по нескольку человек сразу, и вскоре многие уже спали — ведь им пришлось грести без перерыва со вчерашнего полудня.

Когда рабочий день белых людей кончился и двери конторы закрылись, клерк выдал им со склада по нескольку скруток табака каждому и сказал, что они могут отправляться восвояси.

Чтобы вернуться домой, нужно было снова подняться вверх по течению. На весла налегали изо всех сил: надо было, пока солнце не зашло, проплыть как можно больше. Но как ни спешили они, их, когда они должны были миновать опасный проток, соединяющий реки Тауре и Лакекаму, все же застигла темнота. В дне одной из лодок, пока они плыли по протоку, образовалась такая пробоина^ что гребцам пришлось пересесть в другие лодки.